Манифест непосредственности (СИ) - Пациашвили Сергей Сергеевич (читать книги онлайн полностью без регистрации txt) 📗
Итак, справедливость - это сочетание в одном и силы, и авторитета. Как власть силы, справедливость всегда опирается на несправедливость, как власть авторитета, она опирается на честность. Главный вопрос, как сочетать это в одном? Как можно вершить несправедливость, оставаясь при этом справедливым? Только при наличии иерархии без субординации. Только такая иерархия позволяет с одними быть несправедливым, но за счёт этого быть справедливым с другими. И только в условиях несправедливости и возможна справедливость. Ролз верно говорит о том, что честность является условием справедливости, но так же условием справедливости является и несправедливость, и причём в такой же степени, как и честность. Такая дьявольская добродетель в своё время легла в основе древнегреческого полиса и фактически создала древнегреческое общество. Все великие восходящие культуры оперировали этим, по сути, естественным понятием справедливости. И именно это было главным условием распространения эллинской власти, по сути, на весь мир. Но, что любопытно, когда греческая ойкумена расширилась до предела, тогда исчезла необходимость в сочетании силы и авторитета в одних и тех же представителях власти. Бюрократия зарождается ещё в империи Александра Великого, хоть греческие институты с большим трудом приживаются в Азии. В Римской Империи бюрократия уже становится завершённым колоссальным механизмом. Пытаясь уничтожить несправедливость, она фактически уничтожает и справедливость. Управление перестаёт быть непосредственным.
Фактически, кризис управления - это вполне естественное явление для любой системы непосредственного управления. Легко управлять непосредственно варварами, которые ещё не знают культуры победителя и понимают только язык силы. Но когда варвары начинают подниматься до культуры победителя и начинают понимать не только язык силы, но язык авторитета, необходимы уже институты, чтобы удержать их в подчинении. Можно сказать, что вчерашние варвары сами создают эти институты, где можно усмотреть своеобразные элементы культа Карго. Когда дикие африканские племена сооружают деревянные копии самолётов и ждут, что поклонений этой модели самолёта принесёт им милость богов. Когда-то действительно европейские самолёты сбрасывали этим племенам гуманитарную помощь, и поскольку устройство самолёта было дикарям неведомо, то они соорудили его модель и сделали из неё идола, ожидая от него такой же гуманитарной помощи. Аналогичным образом ведут себя все дикари, покорённые более высокой культурой. Они видят некую управленческую структуру, дисциплину, грубую силу в сочетании с тонким эстетическим вкусом, но не понимают внутреннего устройства этой общины, и пытаются своим, более примитивным мышлением воспроизвести её. Так зарождаются многочисленные копии в виде институтов, которые при этом подчинены центру. Но вскоре они вытеснят этот центр своим количеством, и останутся только институты. Обе римских империи - Западная и Восточная были уничтожены варварами, которых сами же обучили, воспитали, научили воевать и даже сами вооружили для войны с врагами Рима. Но затем варвары направили это оружие уже против своих наставников.
С тех пор власть всё больше разделяется на разные ветви власти, а источник власти становится всё более недоступным. Бог, сойдя с небес, и, растворившись в нации, рабочем классе или гражданском обществе (то, что Ницше называет смертью Бога) не стал более доступным, скорее, наоборот. Рабочий класс или гражданское общество - это уже изначально то, что невозможно охватить чувствами, эфемерный источник легитимности, который безмолвствует, позволяя разным властным группам трактовать это безмолвие на свой лад. И чем недоступнее становятся эти источники, тем сильнее раскалывается власть. Помимо трёх традиционных ветвей власти, таких как исполнительная, законодательная и судебная, возникают ещё и СМИ - нетрадиционная четвёртая власть, а так же различные корпорации и общественные движения. Всех их объединяет радикальная враждебность к гению, который может возвратить непосредственность, а потому и радикальная любовь ко всему пошлому, мещанскому, терпимость к низости и конформизму. Но чем сильнее распространяется эта некрофилия, тем сильнее ненависть клокочет в груди дремлющего гения, тем настойчивее удары судьбы требуют пробуждения гения в тех, кто имеют хоть мало мальские зачатки гениальности. Чем больше несправедливости во власти толпы, тем сильнее воля к непосредственной справедливости в отдельных личностях. И однажды карающий молот справедливости нанесёт свой безжалостный удар по всему низкому и посредственному и на долгие века заставит толпу ужаснуться и отступить, как река обступает камень, который не может сдвинуть. И огромная масса неизбежно падёт на колени перед могучей и непоколебимой волей. Больше непоколебимости, больше упрямства перед стремительным потоком пугающей, завистливой и злобной массы - вот что необходимо, чтобы в мир вновь вернулась справедливость, забытая на долгие две тысячи лет.
3.Источники власти и источники права.
Пора уже уяснить, что главная оппозиция в политике разворачивается не вокруг борьбы демократии и тирании, власти и гражданского населения, национального большинства и национальных меньшинств, буржуа и пролетариев. Главное противоречие в публичной сфере всегда разворачивается между двумя фундаментальными способами управления: бюрократией и аристократией. Тирания и демократия при аристократическом способе управления, и тирания и демократия при способе бюрократическом - это явления, не имеющие между собой ничего общего, кроме названия. Современные демократии и диктатуры не имеют никакого отношения к аутентичным античным демократиями и диктатурам. В Античности граница между справедливостью и несправедливостью всегда является чёткой и настолько наличной, что не было нужды даже в какой-нибудь этике, санкционированной свыше, чтобы ощутить эту грань. При бюрократическом управлении справедливость с лёгкостью может быть выдана за несправедливость, а несправедливость за справедливость, героя легко объявить трусом, труса - героем. Здесь уже необходимо массивное нагромождение этических догматов, которые не несут в себе никакого смысла, кроме одного - стандартизация общества, как гарантия безопасности. Если рассматривать человека через призму его специализации, оценивая его поведение всегда как подражание какому-то образцу, а не как нечто оригинальное, то создаётся граница между стандартом справедливости и стандартом несправедливости, которая может выдаваться за границу добра и зла. Однако для поддержания в обществе устойчивого ощущения такой границы, необходимо огромное количество тех самых искусственных образцов, безжизненных схем, в которые насильно будут загоняться живые люди, превращаясь в схемы людей, в тени. Иными словами, репрессии, криптии в целях профилактики всегда должны проводиться в бюрократическом обществе. Когда почти случайным образом из толпы выхватывается несколько человек, которые будут поставлены на суд толпе, принесены в жертву, и обязательно так, чтобы всё общество было причастно к этой расправе над единицами. И при такой расправе каждый член общества должен приобщиться к стандарту и несправедливому насилию толпой на одного, иными словами - приобщается к подлости. В этом смысл всех человеческих жертвоприношений, во всех культах, практиковавших таковые. Стоит ли рассказывать, как некоторые учителя в школах подстрекают учеников избивать толпой какого-нибудь нерадивого ученика, офицеры на военной службе поддерживают дедовщину, то есть избиение толпой по одному новобранцев, а тюремная охрана натравливает толпы лояльных заключённых на строптивых одиночек?
В этом заключается сакральное священнодействие бюрократического общества, в котором уникальная личность - никто, зато учреждение, институт - это всё, будь то школа, армия или тюрьма. И коли уж армия становится институтом, то и война становится как раз такой криптией, и не имеет больше иного смысла, кроме как геноцид. С другой стороны, в Античности смысл войны, напротив, был противоположный, дать слабым уйти с честью, а сильным занять достойное их положение. Здесь нет смысла стрелять в безоружных, вырезать людей городами, атаковать со спины, толпой на одного, нет смысла в геноциде. Макиавелли даже конницу считает проявлением трусости, и вполне справедливо. И совершенно тот же репрессивный смысл несёт в себе пресловутая борьба с коррупцией. Почему борьба с коррупцией сегодня приобрела такие масштабы? Неужели в предыдущие века масштабы коррупции были меньше, или политики были чище на руку? Вовсе нет. Но в предыдущие века бюрократия не разрослась до таких масштабов, как сегодня, ключевую роль играла ещё традиционная бюрократия, для которой источники власти и источники права - это одно и тоже. Другое дело - современная бюрократия, которая рассредоточена как в традиционных, так и в нетрадиционных институтах, таких как общественные организации и корпорации, и потому требует иных, "модернизированных" форм жертвоприношения, таких как борьба с коррупцией. В борьбе с коррупцией можно усмотреть междоусобную борьбу по сути двух форм бюрократии: традиционной и корпоративной. Первая понимает, что без неё бюрократическому способу управления и вовсе придёт конец, вторая же просто стремится к сиюминутной выгоде и гедонистической пользе, и зачастую забывает о том, для чего, собственно, и был создан этот бездумный гедонизм потребления, и кому он обязан своим происхождением.
