Время славянофильствует (Война, Германия, Европа и Россия) - Эрн В Ф (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Двувозрастная культура русская, несмотря на различие форм, едина по духу, по глубинному устремлению. Старая русская культура вся пронизана религиозным онтологизмом. Ее особенность - фантастическая узорчатость сказочно-детского воображения в соединении с линейной чистотою тонко-волнистой линии, и все в строгом тоносе таинственной иератичности, почти литургичности. В новой русской культуре - та же проникнутость религиозным онтологизмом, только из данности он превратился в задание, из исходного пункта в конечный, из основы и корня в "родимую цель", в желанную энтелехию. Умершее зерно первой фазы русской культуры, имевшей свои подлинные достижения и в этом смысле особый утонченный духовный классицизм, прорастает в новой русской культуре как проблески нового всемирного сознания, как возможности, имеющие охватить небо и землю, "страны, века и народы". И прорастание умершего зерна идет в атмосфере страстной борьбы и патетических столкновений. Поток новоевропейской культуры, стремительно вливаясь в море русской жизни, образует буруны, волнения, водовороты. На гребнях вскипает пена литературных споров. Ярость борющихся и вздыбившихся друг на друга стихий лучше всего доказывает действительную и глубочайшую разноприродность культуры, которая в нас втекает, и нашего коренного и неотменного "морского состава".
III
Культура нового Запада с Возрождения идет под знаком откровенного разрыва с Сущим и ставит себе задачей всестороннюю внешнюю и внутреннюю секуляризацию человеческой жизни. Джоберти называл это "психологизмом", распространяя его на все стороны новой западной культуры, так что дело Лютера было для него "психологизмом религиозным", а дело французской революции "психологизмом политическим". В его духе социализм XIX века можно назвать "психологизмом социальным". В этой характеристике есть глубокая острота, схватывающая самые основные и существенные черты в потоке новоевропейской истории. Да! Новая культура Запада проникнута пафосом ухождения от небесного Отца, пафосом человеческого самоутверждения, принимающего человекобожеские формы, пафосом разрушения всякого трансцендентизма, пафосом внутреннего и внешнего феноменализма.
Русская. культура проникнута энергиями полярно иными. Ее самый глубинный пафос - пафос мирового возврата к Отцу, пафос утверждения трансцендентизма, пафос онтологических святынь и онтологической Правды. Западная культура, врываясь в исконно русский ритм жизни, вызывает огромные "возмущения" духа. Она захватывает часть русской стихии, и борьба переходит на русскую почву, становится внутренним вопросом русского сознания и русской совести. Там, где идет свалка борьбы, неизбежно получается замутнение, какое-то взаимное нейтрализирование. "Трубочист" и "мельник" - белый и черный - в долгом борении оба теряют свою первоначальную окраску, оба превращаются во что-то серое, среднее между белым и черным. Там, где река вливается в море, получается некая полоса смешанной воды, в которой нет ни чистоты речной "субстанции", ни настоящего морского состава. Но над этими средними и серединными интеллигентными массами дух народный из глубин своих вулканически воздвигает горные кряжи и массивы чистейшего национального гранита. Посмотрим, куда стремится дух народный в гениальных вершинах его культурного самосознания, - и в направлении, в духовном устремлении русской культуры не останется никакого сомнения. Достоевский - ведь это сплошной гимн возврату, гимн экстатический, гимн полифонный, с голосами всех разрозненных русских стихий, даже больше: по замыслу - во всемирной, всечеловеческой инструментовке. И когда с этих вершин на серединные полосы русского культурного сознания бросается добрый, жалеющий взгляд художника из глубины - тогда вдруг все это царство маленьких "серых" людей, "полупресных", "полусоленых", окружается аурой глубокой тоски, величайшей внутренней неудовлетворенности, снедающей печали; и сумеречный мир чеховских героев жалобным и малосильным хором вливается в ту же симфонию возврата.
Западная культура с Петра Великого перестала быть для нас трансцендентной. Она влилась в нас и дальше будет продолжать вливаться, и первая глубоко русская реакция на нее - это акт глубочайшего покаяния. Возврату логически предшествует отказ от дальнейшего ухождения. Есть и на Западе благородные покаянные голоса, но "течение" сильнее голосов. В России же с этих голов начинается новое течение, ибо с голосам и солидарна природная глубина, а в народной глубине несокрушимая твердыня духа Фиваида. То, что момент покаяния происходит на нашей "земле", - смыкает "концы" и "начала". Весь процесс нового Запад через это ставится в связь с эфирным планом святой Руси, т.е. с православным Востоком, со святыней церковной. На вселенских просторах русской культуры должна уничтожиться вся раздельность местных культурных процессов, обличиться их убогость, и вся история человечества должна быть осознана как единая драма и единое дело. Всемирный возврат к Отцу, к небесам, к духу может осуществиться лишь при условии, что многообразные формы новоевропейского "ухождения" от Отца будут внутренно преодолены некоторыми специфическими утверждениями, их снимающими. А это значит, что к Западу мы должны стать совсем в новые отношения, всегда постулировавшиеся всем духом славянофильских доктрин.
В самом Западе мы должны возбудить его заснувшую Мнемосинуxvii и воскресить его онтологические моменты, т.е. все, что в Западе было верно Отцу и небесам. Во-вторых, мы должны воспользоваться всем отрицательным опытом западного ухождения для того, чтобы закалить свою волю против новых и сильнейших форм восстания на Отца, которые с возрастающей силой будут утверждаться в мире, кругом нас, а может быть, и в нашей среде. Во имя Запада онтологического мы должны пребывать в непрерывной, священной борьбе с Западом феноменологическим. И, любя бессмертную душу Запада, чувствуя свое умопостигаемое единство с его субстанцией, мы должны насмерть бороться с дурными, внутренно гнилостным модусами его исторических манифестаций.
IV
И вот тут нас должна поразить странная черта в грозных событиях настоящего момента. Наподобие того как у Гомера героическое действие с постоянством высшего духовного закона развертывается в двух планах: в плане божественном и в плане человеческом, и его рассказ то касается духовных первопричин событий, а то нисходит в гущу человеческих страстей и столкновений, отчего последние осмысливаются высшим смыслом и озаряются божественным светом, - подобно этому в героическом и трагическом эпосе наших дней мы не можем не различать явного сплетения двух планов: действия высших духовных сил и сцепления эмпирических сил истории. Картина соотношений между Востоком и Западом, между Россией и Европой, которая была только что обрисована, сама, из своей собственной идеи, постулирует, во-первых, то всемирно-историческое столкновение народов и движущих ими идей, которые мы имеем в настоящей европейской войне, во-вторых, то самое соотношение сил и национальностей, какое мы в ней наблюдаем.
Пафос ухождения от Отца, пафос человекобожеского сознания и чисто феноменалистической культуры с величайшею яркостью сосредоточился в германстве и закономерно привел его к решению насильственно утвердить во всем мире отрыв от Сущего, устроить всю мировую жизнь на трансцендентальных началах. В отношении онтологических культур и онтологических сил, действующих и проявляющихся в современности, меч Германии занял то самое "секущее" и уничтожающее положение, какое еще раньше философия Канта заняла по отношению ко всей онтологии человеческого познания и сознания4. То, что в "духе" знаменует позиция Канта, то в плане физическом пытаются сделать полчища Гинденбурга. Против последних двинулись рати России и в физическом плане стали кровью своею утверждать то, что в плане духовном целые века было народной святыней. Онтологическое царство неявленной яви, запечатленная "эфирная" действительность святой Руси - вот что соответствует "в духе" ратному напряжению России на тысячеверстном фронте. Итак, вверху, в планах духовных, пафос восстания на Отца встречается с пафосом возврата к Отцу демон одного народа обнажает свой меч против Ангела другого народа, внизу же, в физическом плане, миллионные армии немцев наступают на миллионные армии русских.
