Опыт конкретной философии - Марсель Габриэль (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗

150

рискует вызвать чересчур уж однобокий ход мысли. «Каждый раз, — говорит он, — как случается ошибка по тому или иному вопросу, орга­низм Церкви напрягается, силы поляризуются, с тем чтобы оказать со­противление злу. Перед лицом ложного утверждения, являющегося... преувеличением истины, укрепляется, уточняется верное утверждение: в большинстве случаев при этом догма не берется как целое, доволь­ствуются лишь ее общим контуром, более точным выражением неуз­нанной или отрицаемой в заблуждении истины, так что сама ошибка, будучи всегда частичной, ведет к риску сделать частичной и саму про­тивоположную ей догматическую истину». И вот один пример среди многих: «Разве консолидация сакраментальных реальностей, — гово­рит отец Конгар, — вокруг семи таинств, благоприятствующая предель­ному уточнению теолого-канонического порядка, не влечет к забвению священного характера всей Церкви, всей христианской жизни, угрожая символическому и литургическому ее измерению?» Речь здесь идет не о логическом следствии, но о психологическом эффекте, связанном, как это мне представляется, с самими условиями внимания, чрезмерно на­правляемого к угрожаемым зонам, — наподобие того, как концентриру­ется армия на особенно угрожаемом направлении.

Я охотно продолжу это важное замечание, сказав, что отделываются пустыми словами, когда считают, что ересь оставляет нетронутым тот орга­низм, от которого она отделяется (несомненно, именно биомедицинские метафоры здесь наименее обманчивы). Это отделение провоцирует со стороны организма защитную реакцию, сравнимую с лихорадкой, кото­рая, пусть и необходимая, и целительная сама по себе, является состоя­нием противоположным здоровью в собственном смысле слова. Я пой­ду еще дальше, не зная, последовал бы отец Конгар за мной по этому пути. Я бы не удовлетворился, сказав, что ересь—это повод для теолога признать необходимость сосредоточения внимания на истине веры, до сих пор недостаточно выявленной. Мне представляется, что ересь дол­жна подвигнуть нас на размышление, в чем-то сходное с раскаянием. Действительно, если наше поведение в качестве христиан всегда было бы на высоте исповедуемого нами учения, то ересь как заблуждение и не возникала бы. Следовательно, когда мы ополчаемся против нее, мы не должны обвинять исключительно еретика и проецировать ошибку все­цело на его греховную гордость, но мы должны также, по крайней мере частично, признать и свое участие в той ошибке, в которую он впал. С философской точки зрения (я достаточно уже предупредил читателя, что я здесь не выступаю как теолог) мне представляется несомненным, что ересь, даже с точки зрения Церкви, нельзя рассматривать как своего рода внешнее стихийное бедствие, которое требуется лишь констатиро­вать. Ересь присуща Церкви некоторым образом изнутри, хотя в дру­гом, высшем смысле она, Церковь, как Тело Христово, со всей опреде­ленностью и от вечности свободна от нее, и идея греха Церкви, как ее понимает Бердяев, должна быть решительно отвергнута с католической точки зрения. Именно здесь мы касаемся того парадокса, который выс­тупает как настоящая тайна и лежит в самом центре нашего анализа.

151

Отец Конгар в нескольких простых высказываниях резюмирует то, что мы знаем о единстве Церкви. Они столь ясны, что я их проци­тирую: «Церковь — семья Бога, образованная передачей людям жиз­ни Святой Троицы в благодати, вере и милосердии. Она едина так же, как един сам Бог. Приобщение к жизни Святой Троицы сверша­ется во Христе, и только в Нем. Церковь — Тело Христа, она соеди­нена с жизнью Того, кто единственно может возвратиться в лоно Отца, из которого Он вышел. Мы соединены с жизнью Христа в таинствах, в которых выражается и живет наша вера. Крещение и причастие — вот последнее основание, по которому мы образуем едину плоть, яв­ляющуюся Телом Христовым».

Впрочем, в соответствии со всем, что мы знаем о нашем уделе, «уделе людей, наделенных плотью, принадлежащих к одному роду, предназначенных самой природой жить человеческой жизнью в об­ществе, сообщаясь между собой и питая свой дух исключительно при помощи чувственно воспринимаемых вещей», вполне понятно, что «общество Святой Троицы, начинающееся здесь, в этом мире, преду­готовляется сродственным самому человечеству образом, то есть с помощью наставляющей, правящей, активной и воинствующей Церк­ви, с ее формой общения, воплощенной в чувственных реальностях». В частности, к сущности таинств принадлежит быть чувственно вос­принимаемыми символическими коллективными жестами, динамиче­ски обращенными к небесным реальностям. Напомним здесь показа­тельные слова Гуго Сен-Викторского*: «Usque hodie Christus amicos suos in Scriptura sacra et sacramentis Ecclesiae atque aliis visibilibus virtutum exercitiis quasi quadam corporali praesentia consolatur»'. Земная Церковь, вершительница судьбы Израиля, в соответствии с самой логикой Воп­лощения является целиком и полностью чувственной и человеческой реальностью и в то же время насквозь божественной, богочеловече-ской, как сам Христос. «Вера, — пишет отец Конгар, — инвестиро­ванная в Церковь человеческими средствами и под руководством лю­дей, отложится в ней затем как догма и как суд. Жизнь Христа, сообщенная ей в чувственно воспринимаемых таинствах и посредством человеческого управления, станет в ней таинством и священством».

Отсюда следует, что с католической точки зрения различаются две Церкви: Церковь мистическая, являющаяся вечной, главой которой яв­ляется единственно лишь Христос и в которой существует одна лишь иерархия, иерархия святости и истины, так что на этом уровне папа римский может быть дальше от Христа, чем невежественная бедная женщина, и Церковь как общественный институт, в которой наличеству­ют власть и подданные, представляющая единство в социологическом и юридическом смысле слова, то есть Церковь как мирская сущность, ча­сти которой отличны друг от друга. Но нужно также понимать, что меж­

152

ду ними существует единство, «органическая связь, подобная той, что связывает тело и душу, или, скорее, той, что существует во Хри­сте между божественной и человеческой природами, причем эта связь осуществляется на уровне таинств и посредством их, так что Церковь сама выступает как таинство, где все полно чувственно дан­ной значимости и пронизано внутренним единством благодати». «В равной мере правильным будет сказать: Ubi Christus, ibi Ecclesia1, так как, как только возникает приобщение к Духу Христову, так воз­никает и церковь. И столь же верно будет сказать: Ubi Petrus ibi Ecclesia2, так как внутренняя соборность жизни осуществлена че­ловеческими средствами, апостольским руководством, которое само имеет в Петре свой видимый критерий единства».

Существенно подчеркнуть, что основные расколы в ходе исто­рии происходили не просто по вопросу о природе Церкви. Но в про­тивовес тому, что могут сказать о том некоторые протестанты, они касались не только внешнего элемента христианства, но, напротив, задевали его существенные стороны, поскольку Церковь в целом есть продолжение Воплощения. И более того, мне бы хотелось знать, не была ли та гетеродоксия, которая вспыхнула на почве экклезиологи-ческой, гетеродоксией сначала на почве понимания Воплощения и самого Христа, хотя, быть может, это и трудно было определить по причине двусмысленностей в нашем языке. Во всяком случае, имен­но таково чувство, которому аудитория не могла сопротивляться, когда пастор Бёгнер* и г-н Флоровский** встретились с католическими свя­щенниками в «Союзе в защиту Истины» (причем отец Конгар нахо­дился среди них), чтобы обсудить результаты, полученные в ходе экуменической конференции, происходившей летом 1937 г. в Окс­форде. В ходе этой встречи ясно выявилось, что именно вокруг са­мой идеи католичества вспыхивают недоразумения.

Отец Конгар в своей книге замечает, что под католичеством надо понимать универсальность истины, искупления, благ и даров духовных, а также универсальность во времени. Динамическая универсальность, которую образует католичество, понимаемое в своем единстве, прямо следует из единства и единственности Церкви как неразрывной связи двух своих ипостасей — Церкви как мистического целого и Церкви как общественного института. Эта универсальность не просто совместима с крайне разнообразной палитрой религиозного опыта и способов при­ближения к Богу — она их требует. Все эти элементы, которые ею со­бираются, очищаются, то есть освобождаются от их партикуляристских притязаний, от их претензий на исключительность. Я ограничусь здесь лишь кратким резюме, использовать которое на практике для читателя-католика не представит труда. Кроме того, я хотел бы показать, как мо­жет быть поставлена эта проблема для христианина, не являющегося католиком, и косвенным образом для неверующего.