Опыт конкретной философии - Марсель Габриэль (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗

177

способами от схватывания ее в объективном суждении. Если я ста­новлюсь на позицию мира (что совпадает с точкой зрения объектив­ности), то для меня становится невозможным даже понять, что такое экзистенция. Если же, напротив, я устраиваюсь внутри экзистенции, то всякий неэкзистенциальный элемент мира предстает для меня как утрата или как падение. Но моя ситуация помещает меня в точности между тем и другим, на границе мира и экзистенции. И отсюда про­истекает своего рода радикальная двусмысленность, характеризую­щая мою способность схватывать вещи. Я здесь сознательно упот­ребляю, насколько это возможно, неопределенный термин, который может, строго говоря, относиться и к мысли, а не только к познанию. Что во всяком случае надо видеть, так это то, что ни с какой стороны бытие не замыкается в нечто единое, которое, как я осмелюсь выра­зиться, было бы доступно парящему над ним уму. Если я мыслю бы­тие, то это всегда есть мышление такого-то определенного бытия или о таком-то бытии, и никогда о бытии вообще. Если я удостоверяюсь в возможной экзистенции, то это не значит, что я обладаю экзистенци­ей как объектом и моя удостоверенность относится не к экзистенции вообще, но лишь ко мне самому и к той конкретной экзистенции, что сообщается со мной, вступая в коммуникацию. Мы не можем заме­щать друг друга, как если бы мы были доступными для замены эк­земплярами или единицами. В глубине экзистенция есть знак, указы­вающий направление этой уверенности в себе и для себя, не несущий с собой ничего объективно значимого, ничего, что может быть узна­но или законным образом высказано о ней самой или о других.

В этих условиях мы должны признать, что сам смысл проблемы бытия, фиксируемой вопросом «что такое бытие?», зависит от того, кто его ставит. Для сознания вообще этот вопрос не имеет основопо­лагающего значения. Сознание как таковое рассыпается в многооб­разии определенного бытия, в таком или другом бытии. Впрочем, Ясперс скажет, что такое сознание признает разрыв (Zerrissenheit) между видами или способами бытия, но что он остается для него безразличным, потому что на пути, ведущем к объективному бытию, познание предполагает, пусть и не ставя о том вопроса, единство, которое это объективное бытие несет с собой, если оно даже и не признано (Bd. HI. S. 2). Лишь на уровне возможного существования (я не повторяю здесь того, что выше сказал о выражении «aus moglicher Existenz») рождается та страсть, которая порождает про­блему бытия в себе в акте, трансцендирующем любую объективность. Бытие как соотносимое с исследованием или доступное для него может быть только явлением, то есть обнаружением чего-то такого, что в теоретическом плане выступает как его основа. Поэтому мы должны признать в самих глубинах того бытия, которое является, непреодолимую двойственность, непреодолимую для сознания, ан­гажированного временем (Zeitdasein), между недостижимым в себе, или трансценденцией, не могущей быть помысленной как объектив­

178

ный субстрат, и бытием, в самом себе присутствующим в экзистен­ции, не являющейся эмпирическим сознанием (Bd. I. S. 20). Экзис­тенция и трансценденция взаимосвязаны друг с другом, будучи со­вершенно разнородными. Это соотношение раскрывается в эмпирическом сознании1. Таким образом, исследующее сознание ученого характеризуется господством идеи субстрата, в то время как философ схватывает бытие в явлении в зависимости от некоторого дешифрующего кода и в мышлении, зовущем к экзистенции...

С этой точки зрения принцип имманентности не является истин­ным, раз сознание понимается как объект исследования. Но он ока­зывается значимым там, где оно выступает для нас лишь как то, что приходит к обнаружению (zur Erscheinung kommt), то есть входит в сознание. Как только оно отстраняется от себя самого в качестве объекта исследования, приоткрывается и закрывается одновременно для сознания как то, что для самого исследования выступает в каче­стве бессознательного во всем множестве своих проявлений, так и то, что для экзистенции выступает в качестве трансцендирующего. Но это дополнение по отношению к сознанию необходимым обра­зом само присутствует в нем — для исследования оно выступает как теория бессознательного, а для экзистенции как шифр бытия — фор­ма в самой себе противоречивая и потому ускользающая. Впрочем, надо быть осторожным с экзистенциальным смыслом слова «обна­ружение» (Erscheinung) в противоположность к его объективному значению. Экзистенциально «обнаружение» есть осознание (ein Bewusstwerden) и объективация (objektiv gewordensein), в которой схватывается целое как бытие (Bd. I. S. 21). «Проявление сознания в качестве объекта исследования, — говорит Ясперс, — относится нами к субстрату, остающемуся для нас совершенно чуждым. Проявление же экзистенции относится нами к тому, чем мы исходно являемся, к тому уровню, где мы отвечаем за себя» (Ibidem). Первое из этих об­наружений выступает как универсальное для познания, второе про­является в экзистенциальной коммуникации. Это различие действи­тельно очень четкое. Является ли оно таким же по отношению к экзистенции и трансценденции? В этом пункте также имеется один существенный для мысли Ясперса момент, который следует выявить с максимальной четкостью. Как мне представляется, этот существен­ный момент состоит вот в чем: «Бытие в своей тотальности неисто­щимо и не может иссякнуть в тотальности того сущего, которое еще решает, есть ли оно и к кому оно принадлежит. Такое сущее само связано с таким бытием, которое есть не экзистенция, но ее транс­ценденция» (Bd. III. S. 2). Действительно, сам акт, посредством кото­рого я ищу бытие, несет с собой ограничения, исключающие саму

179

возможность его нахождения. Но, с другой стороны, если мои поис­ки прерываются, то это все равно как если бы я сам перестал суще­ствовать. Следовательно, то, чего мне следует добиваться, это един­ства настоящего момента и поиска (Einheit von Gegenwart und Suchen). И лишь посредством «предвосхищения (Vorwegergreifen) того, что должно быть найдено, сам поиск возможен. Трансценденция должна присутствовать там, где я ее ищу» (Bd. III. S. 3). Способы осуществ­ления такого поиска, исходя из существования как возможности, суть пути к трансценденции. Их выявление составляет задачу философ­ской метафизики, и мы увидим, как Ясперс с особой силой подчер­кивает недостаточность любого бытия, не являющегося трансцендент­ным. Мы не можем смотреть на свободу как на нечто последнее (fiir das Letzte). Ведь она еще находится во времени, на том пути, на кото­ром еще осуществляется возможное существование. Она не есть бы-тие-в-себе. В трансценденции свобода прекращается, так как транс­ценденция не есть сфера решений. Здесь уже нет ни свободы, ни несвободы. Бытие как свобода — вот самый глубинный зов, адресо­ванный нам, так как то, чем мы являемся, еще зависит от нас и не есть бытие трансценденции. «Даже свобода, будучи предоставлен­ной самой себе, — говорит Ясперс, — обречена. И именно только в трансценденции, которая как таковая доступна лишь для самой себя, она ищет своего свершения... Во всяком случае преодоление самодо­статочности служит ей последним удовлетворением, которое ей мо­жет предоставить жизнь во времени» (Bd. III. S. 5).

Речь идет лишь о том, чтобы, когда придет момент углубить по­нимание того, что же такое трансценденция, не отступать назад к фи­лософии объективности, которая не смогла возвыситься даже до вос­приятия экзистенции и свободы.

Наконец, заметим, что именно в предельных, пограничных ситу­ациях*, в присутствии, например, смерти, страдания, греха, мы ви­дим таинственный переход от экзистенции к трансцендентному. И я процитирую здесь Ясперса, так как эти слова его существенны для понимания самых сильных сторон его позиции, а также для понима­ния той тесной связи, которая соединяет его с Хайдеггером. Речь идет об определении, пограничных ситуаций (Bd. П. S. 203). «Ситуации, как, например, ситуация нахождения в ситуациях, ситуация вклю­ченности всегда в определенные ситуации, ситуация, состоящая в том, что я не могу жить без борьбы и страдания, что неотвратимо прини­маю на себя ошибку или вину, что я должен умереть, — вот что я называю пограничными ситуациями. Они не превращаются друг в друга, но изменяются лишь в своем обнаружении. Отнесенные к на­шему уделу (Dasein), они выступают как определяющие. Мы не мо­жем бросить взгляд выше их. В рамках нашего удела мы не видим ничего за их пределами. Они подобны стене, о которую мы бьемся, на которую натыкаемся. Не в нашей власти их изменить, но мы мо­жем лишь их прояснить, не давая им при этом объяснения или же