Годы решений - Шпенглер Освальд (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
Но имела место только кажущаяся победа, и ее успех постоянно ставился под вопрос на протяжении всего столетия. Меттерних [57], — что бы ни говорили о нем как о личности — политически намного более дальновидный, чем любой политик после Бисмарка, понял это предельно ясно: «Моя самая потаенная мысль в том, что старая Европа находится в начале своего конца. Я полон решимости погибнуть вместе с ней и с сознанием выполненного долга. Новая Европа, с другой стороны, еще в становлении; между концом и началом будет хаос». Только для того, чтобы задержать наступление хаоса как можно дольше, возникла система равновесия великих держав, «Священный союз» [58] между Австрией, Пруссией и Россией. Подписывались договоры, заключались союзы, проводились конгрессы, чтобы по возможности предотвратить любое потрясение политической «Европы», которого бы она не выдержала. И если все-таки между отдельными государствами начиналась война, нейтральные страны тут же начинали бряцать оружием, чтобы, несмотря на незначительные изменения границ, сохранить равновесие при заключении мира: классическим примером является Крымская война. Возникло лишь одно новообразование: Германия, личное творение Бисмарка, стала великой державой как раз в самом центре системы старейших держав. В этом простом факте — начало трагедии, избежать которой было невозможно. Но пока правил Бисмарк, а он действительно правил в Европе, причем в большей степени, чем некогда Меттерних, в общей политической картине ничего не менялось. Европа была предоставлена самой себе; никто не вмешивался в ее дела. Все мировые державы без исключения были европейскими державами. Но страх перед концом этого положения — вместе с тем, что Бисмарк называл le cauchemar des coalitions (старого режима (фр.). — Прим. ред.) — пронизывал дипломатию всех государств.
Однако уже к 1878 году [59] созрели условия для первой мировой войны. Русские стояли у Константинополя, Англия была готова вмешаться, Франция и Австрия тоже; война тотчас распространилась бы на Азию и Африку и, возможно, Америку, ибо на первый план выдвинулись угроза Индии со стороны Туркестана, вопрос о контроле над Египтом и Суэцким каналом, китайские проблемы. А за всем этим стояло начавшееся соперничество между Лондоном и Нью-Йорком, не забывшим об английских симпатиях к южным штатам во время гражданской войны. И только личное превосходство Бисмарка отодвинуло в будущее решение этих великих вопросов власти, невозможное мирным путем. Однако, в результате, вместо реальных войн началась гонка вооружений для войн будущих, возникла новая форма войны в виде взаимного увеличения числа солдат, орудий, изобретений, выделенных финансовых средств. С того времени напряжение давно достигло невыносимого уровня. Именно тогда, при Муцухито [60] (1869), Япония, оставленная совершенно без внимания Европы времен Бисмарка, стала превращаться в государство европейского стиля, с армией, тактикой и военной промышленностью, а Соединенные Штаты сделали выводы из Гражданской войны 1861—1865 годов, когда мир поселенцев и плантаторов уступил стихии угля, индустрии, банков и бирж: доллар начинал играть свою роль в мире.
С конца столетия распад этой системы государств становится очевидным, но не для ведущих политиков, среди которых уже нет ни одного сколько-нибудь значимого государственного мужа. Все они исчерпали себя в привычных комбинациях, союзах и соглашениях, все они на время своего пребывания у власти надеялись на внешнее спокойствие, которое олицетворяли собой регулярные армии, все думали о будущем как продолжении настоящего. И над всеми городами Европы и Америки раздавались триумфальные возгласы о «прогрессе человечества», который ежедневно подтверждался постоянно растущей длиной железнодорожных линий и редакционных статей, высотой фабричных труб и успехов радикалов на выборах, толщиной брони и пакетов акций в сейфах. Эти триумфальные возгласы заглушили канонаду американских орудий по испанским кораблям в Маниле и Гаване [61] и даже канонаду новых японских орудий навесного огня, с помощью которых избалованные и превозносимые глупой Европой маленькие желтые люди доказали, на сколь слабые основания опиралось ее техническое превосходство, а России [62], прикованной взглядом к своей западной границе, весьма чувствительно напомнили о существовании Азии.
Впрочем, у России именно тогда появился повод заняться «Европой»; было ясно, что Австро-Венгрия едва ли переживет смерть императора Франца Иосифа [63]. Вставал вопрос, в каких формах будет осуществляться переход к новому порядку в этих обширных областях и возможен ли этот переход без войны. Помимо различных взаимоисключающих планов и тенденций внутри Дунайской монархии, существовали мысли алчущих соседей и, кроме того, ожидания более отдаленных государств, которые хотели бы развязать здесь конфликт, чтобы приблизиться к своим собственным целям где-то в другом месте. Европейская система государств как единое целое пришла к своему концу, и с 1878 года отодвигавшаяся мировая война грозила начаться из-за тех же проблем на том же месте. Это произошло в 1912 году.
Между тем, эта система начала принимать форму, которая существует до настоящего времени и напоминает Orbis I erratum (земной круг, мир, свет (лат.). — Прим.ред.) позднего эллинизма и Римской империи: в середине тогда находились старые города-государства Греции, включая Рим и Карфаген, а вокруг них — «окружение из земель», поставлявших в их распоряжение войска и деньги. Из наследия Александра Великого [64] возникли Македония, Сирия и Египет, из наследия Карфагена образовались Африка и Испания, Рим захватил северную и южную Италию, а Цезарь включил сюда и Галлию. От Ганнибала и Сципиона до Антония [65] и Октавиана [66] борьба за создание будущей Империи и господство в ней велась на средства больших окраинных областей. Точно так же отношения развивались и в последние десятилетия накануне 1914 года. Великой державой европейского стиля было государство, которое на европейской территории держало под ружьем несколько сот тысяч человек, обладавшее достаточными финансовыми и материальными средствами, чтобы в случае необходимости удесятерить их за определенное время. А в других частях света оно владело обширными областями, которые своими военно-морскими балами, колониальными войсками и населением, производящим сырье и потребляющим готовую продукцию, создавали основу для богатства и, тем самым, для ударной военной силы центра. Это была определенная актуальная форма английской Empire, французской Западной Африки и российской Азии, тогда как в Германии ограниченность министров и партий и не позволила использовать десятилетиями существовавшую возможность создания в Центральной Африке большой колониальной империи, которая в случае войны представляла бы силу даже без связи с родиной и, во всяком случае, предотвратила бы полную изоляцию с моря. Из-за спешного стремления поделить оставшиеся части света на сферы влияния возникли очень серьезные трения между Россией и Англией в Персии и Чжилийском заливе [67], между Англией и Францией в Фашоде [68], между Францией и Германией в Марокко [69], между всеми этими державами в Китае.
Везде имелись поводы для большой войны, которая могла начаться в любой момент с сильно различающимися вариантами враждующих коалиций — в Фашодском инциденте и русско-японском конфликте с Россией и Францией на одной стороне и Англией и Японией на другой — пока не приняла совершенно бессмысленную форму в 1914 году. То была осада Германии как «срединного государства» целым миром, последняя попытка старыми методами решить на немецкой земле большие далекие проблемы, бессмысленная по цели и месту. Она тотчас получила бы совершенно иную форму, иные цели и другой исход, если бы удалось заблаговременно заключить сепаратный мирный договор между Россией и Германией, что с необходимостью привело бы к переходу России на сторону центральных держав. В этой форме война закончилась бы неизбежным провалом, поскольку крупные проблемы по-прежнему не решены до сих пор и в принципе не могут быть решены с помощью союзов естественных врагов, таких как Англия и Россия, Япония и Америка.
