Семиотика, Поэтика (Избранные работы) - Барт Ролан (бесплатные версии книг .txt) 📗
10 Пятьсот приверженцев Ж. Л. Тиксье-Виньянкура заявляют в своем манифесте о решимости "продолжать свою деятельность, опираясь на боевую организацию и националистическую идеологию.., способную эффективно противостоять как марксизму, так и капиталистической технократии" ("Monde", 30-31 янв. 1966).
322
критике не нужно судить, ей достаточно заговорить о языке, вместо того чтобы говорить на нем. В чем упрекают сегодня новую критику, так это не столько в том, что она "новая", сколько в том, что она в полной мере является именно "критикой", в том, что она перераспределила роли автора и комментатора, покусившись тем самым на устойчивую субординацию языков 11. В этом нетрудно убедиться, обратившись к тому своду законов, который ей противопоставляют и которым пытаются оправдать совершаемую над нею "казнь".
Критическое правдоподобие
Аристотель обосновал технику речевых высказываний, построенную на предположении, что существует представление о правдоподобном, отложившееся в умах людей благодаря традиции, авторитету Мудрецов, коллективному большинству, общепринятому мнению и т. п. Правдоподобное - идет ли речь о письменном произведении или об устной речи - это все, что не противоречит ни одному из указанных авторитетов. Правдоподобное вовсе не обязательно соответствует реально бывшему (этим занимается история) или тому, что бывает по необходимости (этим занимается наука), оно всего-навсего соответствует тому, что полагает возможным публика и что может весьма отличаться как от исторической реальности, так и от научной возможности. Тем самым Аристотель создал эстетику публики; применив ее к нынешним массовым произведениям, мы, быть может, сумеем воссоздать идею правдоподобия, свойственную нашей собственной современности, коль скоро подобные произведения ни в чем не противоречат тому, что публика полагает возможным, сколь бы невозможными ни были эти представления как с исторической, так и с научной точки зрения.
Старая критика отнюдь не чужда тому, что мы можем вообразить себе о критике массовой, коль скоро наше общество стало потреблять критические комментарии совершенно так же, как оно потребляет кинематографическую, романическую или песенную продукцию. На
11 См. ниже: с. 346 и cл.
323
уровне современной культурной общности старая критика располагает собственной публикой, господствует на литературных страницах ряда крупных газет и действует в рамках определенной интеллектуальной логики, где запрещено противоречить всему, что исходит от традиции, от наших Мудрецов, от общепринятых взглядов и т. п. Короче, категория критического правдоподобия существует.
Эта категория, однако, не находит выражения в каких-либо программных заявлениях. Воспринимаясь как нечто само собой разумеющееся, она оказывается по эту сторону всякого метода, ибо метод, напротив, есть акт сомнения, благодаря которому мы задаемся вопросом относительно случайных или закономерных явлений. Это особенно чувствуется, когда любитель правдоподобия начинает недоумевать или возмущаться "экстравагантностями" новой критики: все здесь кажется ему "абсурдным", "нелепым", "превратным", "патологическим", "надуманным", "ошеломляющим" 12. Критик - любитель правдоподобия обожает "очевидные вещи". Между тем эти очевидные вещи имеют сугубо нормативный характер. Согласно расхожему приему опровержения, все неправдоподобное оказывается плодом чего-то запретного, а значит и опасного: разногласия превращаются в отклонения от нормы, отклонения - в ошибки, ошибки - в прегрешения 13, прегрешения - в болезни, а
12 Вот выражения, при помощи которых Р. Пикар характеризует новую критику: "обман", "рискованный и нелепый" (с. 11), "выставляя напоказ свою эрудицию" (с. 39), "произвольная экстраполяция" (с. 40), "разнузданная манера, неточные, спорные или нелепые утверждения" (с. 47), "патологический характер этого языка" (с. 50), "бессмысленности" (с. 52), "интеллектуальное жульничество" (с. 54), "книга, которая кого угодно приведет в возмущение" (с. 57), "эксцесс самодовольной некомпетентности", "набор паралогизмов" (с. 59), "надуманные утверждения" (с. 71), "ошеломляющие строки", "экстравагантная доктрина" (с. 73), "смехотворное и пустое умствование" (с. 75), "произвольные, безосновательные, абсурдные выводы" (с. 92), "нелепости и странности" (с. 146), "надувательство" (с. 147). Я бы добавил: "старательно неточный", "ляпсусы", "самодовольство, способное вызвать одну лишь улыбку", "расплывчатые мандаринские тонкости" и т. п., однако это уже не из Р. Пикара, это из Сент-Бёва, стилизованного Прустом, и из речи г-на де Норпуа, "казнящего" Бергота.
13 Один из читателей газеты "Monde", пользуясь каким-то странным религиозным языком, заявляет, что прочитанная им неокритиче
324
болезни - в уродства. Поскольку рамки этой нормативной системы чрезвычайно тесны, нарушить их способен любой пустяк: вот почему немедленно возникают правила правдоподобия, переступить через которые невозможно, не очутившись немедленно в области некоей критической "анти-природы" и не попав тем самым в ведение дисциплины, именуемой "тератологией" 14. Каковы же правила критического правдоподобия в 1965 году?
Объективность
Вот первое из этих правил, которым нам прожужжали все уши, объективность. Что же такое объективность применительно к литературной критике? В чем состоит это свойство произведения, "существующего независимо от нас"? 15 Оказывается, что это свойство внеположности, столь драгоценное потому, что оно должно поставить предел экстравагантности критика, свойство, относительно которого мы должны были бы без труда договориться, коль скоро оно не зависит от изменчивых состояний нашей мысли, - это свойство тем не менее не перестает получать самые разнообразные определения; позавчера под ним подразумевали разум, природу, вкус и т. п.; вчера - биографию автора, "законы жанра", историю. И вот сегодня нам предлагают уже иное определение. Нам заявляют, что в произведении содержатся "очевидные вещи", которые можно обнаружить, опираясь на "достоверные факты языка, законы психологической связности и требования структуры жанра" 16.
Здесь переплелось сразу несколько моделей-призраков. Первая относится к области лексикографии: нас убеждают, что Корнеля, Расина, Мольера следует читать, держа под рукой "Словарь классического французского языка" Кейру. Да, конечно; кому и когда приходило в голову с этим спорить? Однако, узнав значения тех или
cкая книга "полна прегрешений против объективности" (27 ноября
14 Picard R., op. cit., p. 88.
15 "Объективность - современный философский термин. Свойство того, что является объективным; существование вещей независимо от нас" (Словарь Литтре).
16 Picard R., op. cit., p. 69.
325
иных слов, что вы станете с ними делать? То, что принято называть (жаль, что без всякой иронии) "достоверными фактами языка", - это не более чем факты французского языка, факты толкового словаря. Беда (или счастье) в том, что естественный язык служит лишь материальной опорой для другого языка, который ни в чем не противоречит первому, но, в отличие от него, исполнен неопределенности: где тот проверочный инструмент, где тот словарь, с которым вы намереваетесь подступиться к этому вторичному - бездонному, необъятному, символическому - языку, который образует произведение и который как раз и является языком множественных смыслов? 17 Так же обстоит дело и с "психологической связностью". При помощи какого ключа собираетесь вы ее читать? Существуют разные способы обозначать акты человеческого поведения и разные способы описывать их связность: установки психоаналитической психологии отличаются от установок бихевиористской психологии и т. п. Остается последнее прибежище - "общепринятая" психология, всеми признаваемая и потому внушающая чувство глубокой безопасности; беда в том, что сама эта психология складывается из всего того, чему нас еще в школе учили относительно Расина, Корнеля и т. п., а это значит, что представление об авторе у нас создают при помощи того самого образа, который
