Тайны великих книг - Белоусов Роман Сергеевич (книги онлайн полные .txt) 📗
Говорили о литературе и музыке, спорили, вспоминали Москву, мечтали о будущем России.
Во время бесед Тургенев охотно делился замыслами. Рассказывал о романе, в котором собирался изобразить представителя дворянской интеллигенции. Хотя и неудачника на общественном поприще, но человека безусловно сыгравшего положительную роль для своего времени. Назовет он этот роман по имени главного героя — «Рудин».
Однажды Тургенев заговорил о том, что им задумана повесть. Главная героиня Елена будет представлять собой новый тип женщины в русской жизни. Образ ее довольно ясно обрисовывался в его воображении. Однако недоставало героя, который мог бы соответствовать ей, Тургенев не видел пока таких людей, которые могли бы послужить прототипом нужного ему образа. Он чувствовал лишь и понимал, что люди рудинского типа уходят вместе с эпохой.
Сосед Тургенева был романтиком, натурой увлекающейся, впечатлительной и прямой. Если добавить к этому, что он обладал своеобразным юмором и насмешливым языком, легко представить, как относились к нему чванливые мелкопоместные обыватели. К тому же он прослыл вольнодумцем и опасным волокитой — вторая репутация, как заметил Тургенев, была вовсе им не заслужена.
Неудивительно, что при первой возможности от него поспешили избавиться. Случилось это, когда началась Крымская война и был объявлен рекрутский набор в ополчение. Дворяне уезда, где жил Каратеев, выставили его кандидатуру в офицеры ополчения. Узнав об этом, он приехал в Спасское. Вид у него был встревоженный.
Для болезненного и физически слабого Каратеева этот поход мог кончиться плохо. И он это предчувствовал.
— Нет, нет. Я оттуда не вернусь; я этого не вынесу; я умру там, — упорно твердил Каратеев.
Разговор происходил в погожий осенний день. Они прогуливались по «аллее ссыльного», вдоль которой росли молодые липки, посаженные Иваном Сергеевичем, вышли к пруду и остановились у темной воды, покрытой опавшими листьями.
— У меня есть до вас просьба, — вдруг заявил Каратеев. — Вы знаете, что я провел несколько лет в Москве, но вы не знаете, что со мной произошла там история, которая возбудила желание рассказать ее — и самому себе и другим.
— Вы записали ее?
— Я попытался это сделать, но убедился, что у меня нет литературного таланта. Дело разрешилось тем, что я написал эту тетрадку, которую передаю в ваши руки.
Он вынул из кармана небольшую, страниц в пятнадцать, тетрадь в коричневом переплете.
— Несмотря на ваши дружеские утешения, — продолжал он, — я уверен, что не вернусь из Крыма. Поэтому будьте так добры, возьмите эти наброски и сделайте из них что-нибудь, чтобы не пропало бесследно, как пропаду я!
Тургенев стал быстро отказываться, но, видя, что это Каратеева огорчает, дал слово исполнить его волю.
В тот же вечер, после отъезда Каратеева, он засел за чтение оставленной им тетрадки.
На первой странице сверху мелким четким почерком было выведено заглавие «Московское семейство». Это был рассказ, причем довольно неумелый, хотя и искренний о подлинной истории любви Каратеева к девушке, которую звали Катериной.
Она питала к юноше явную симпатию. И он вправе был рассчитывать на ее благосклонность. Неожиданно появившееся третье лицо изменило весь ход событий.
Однажды, во время прогулки в окрестностях Москвы, Каратеев познакомил ее с молодым болгарином Николаем Катрановым. Катерина полюбила этого юношу и уехала с ним на его родину. Затем он оказался в Италии, где вскоре и умер. Жена в это время находилась в Париже. История заканчивалась неожиданно, точно следуя — как можно было предположить — за фактами «истинного происшествия».
Тем не менее в образе болгарина, каким его рисовал автор записок, содержались важные наблюдения. Он был выведен страстным патриотом, целеустремленным, можно сказать, одержимым идеей помочь страждущей родине сбросить чужеземное иго.
На следующий день, когда Каратеев вновь посетил Спасское, Тургенев подтвердил свое обещание исполнить его просьбу. Отметив при этом, что история рассказана им горячо и правдиво, поощренный похвалой, Каратеев устно дополнил свое повествование некоторыми подробностями. Он говорил об особом характере болгарина, которого хорошо узнал, о том, что такого человека трудно забыть. Тургенев поинтересовался, когда приехал Катранов в Москву, где обучался, с кем был связан и дружен. С готовностью отвечал Каратеев на все вопросы. А в конце беседы Тургенев невольно признался: «Вот тот герой, которого я искал!»
— Раз так, — обрадовался Каратеев, — то не дайте этой истории умереть.
— Напротив. Я весьма вам признателен, — уверил его Тургенев. — Ваши записи и сделанные сейчас дополнения вывели меня из затруднения. Вы, можно сказать, внесли луч света в мои, до тех пор темные, соображения и измышления.
Что хотел этим сказать Тургенев? И почему так горячо благодарил соседа?
Под действием прочитанного и услышанного в его воображении из слабых, едва намеченных штрихов начал складываться художественный образ.
После того как Каратеев отбыл с ополчением, Тургенев, приняв на себя роль посредника, попытался было пристроить его тетрадь в какой-нибудь журнал. Просил даже помочь в этом Н. А. Некрасова. Но тогда это не удалось. Прошло лет пять. Наступила зима 1859 года. Оказавшись в Петербурге, Тургенев то и дело читал в узком кругу знакомых отрывки из тетради Каратеева, которую постоянно носил с собой. Определенно, записи эти не давали ему покоя. Но использовать их как основу для сюжета своего романа он все еще не решался.
И только в конце зимы 1859 года, узнав о смерти Каратеева, Тургенев засел за роман. Видно, печальное известие и обещание, данное его «бедному другу», побудило писателя вплотную заняться рукописью. Над ней трудился он летом в Виши и теперь, в осенние дождливые дни, в Спасском.
Писатель продолжал интересоваться героем каратеевских записей, пытаясь узнать о нем что-либо новое. Сохранилось свидетельство Ивана Сергеевича о том, что кое-что ему удалось выяснить о Катранове, лице, как узнал он впоследствии, «некогда весьма известном и до сих пор не забытом на своей родине». Что же мог узнать Тургенев о болгарском патриоте?
На огонек к Денкоглу
Московский дом коммерсанта Ивана Николаевича Денкоглу посещали многие. Хозяин, человек лет шестидесяти, общительный и радушный, славился хлебосольством и широким характером. Приехав еще молодым в Россию из Болгарии, где он родился, Денкоглу занялся торговлей и довольно быстро разбогател. Дела связывали его со многими странами. Но свою родную Болгарию примечал он особенно. Немало средств вкладывал болгарский патриот в дело просвещения земляков. Выделял деньги для школы в Габрово, построил училище в Софии и отправлял туда книги. В 1834 году Иван Николаевич внес в Московский университет пятнадцать тысяч золотых рублей. На проценты от той суммы были учреждены стипендии для студентов из Болгарии. Фонд Денкоглу дал возможность многим молодым болгарам получить университетское образование. Здесь они приобщались к передовой русской общественной мысли и становились пропагандистами идей освобождения балканских славян.
В доме Денкоглу земляки всегда были желанными гостями. Сюда, «на огонек», бывало заглядывали и московские литераторы. Приходил участник недавней русско-турецкой войны, популярный писатель А. Ф. Вельтман, захаживал сам академик М. И. Погодин, редактор «Москвитянина». Иногда появлялись братья Аксаковы, чаще старший Константин, один из лидеров московских славянофилов. Обычно бледное, болезненное его лицо заливал румянец, стоило ему начать говорить об идее объединения славян. Рассказывал он и о своем учителе, покойном Ю. И. Венелине, авторе труда «Древние и нынешние болгары». Венелин прожил тяжелую жизнь. Двадцати лет, с пятью рублями в кармане приехал в Москву. И посвятил себя изучению Болгарии. С тех пор «всякий болгарин с благоговением произносит его имя, имя первого своего историка и исследователя». Между тем ученый мир его не очень примечал, академия же вообще не замечала. Разбитый болезнью, страдая чахоткой, Венелин медленно умирал. Ему не нашлось места даже в больнице при университете.
