История русской философии - Лосский Николай Онуфриевич (читать книги без регистрации полные txt) 📗
М. Леонов, опубликовавший свой «Очерк диалектического материализма» в 1948 г., говорит уже не о тождестве противоположностей, а только об их единстве (285, 287).
Диалектическим материалистам делает честь то, что они стремятся освободиться от примитивной механистической теории и отводят должное место богатству индивидуального содержания событий, как, например, делает Ленин в приведенной выше выдержке из его статьи «Карл Маркс».
Но диалектичность, необходимо предполагающая сложность, и материализм, ведущий к узкой односторонности, невозможно соединить, как масло и воду. Боязнь утратить связь с материализмом вынуждает марксистов цепляться за материалистические теории, которые неизбежно обедняют мир.
Я укажу на следующую из них: мир должен истолковываться как монистическая система (Быховский, 32 и сл.); вся реальность должна представляться как пространственная и временная; нужно истолковывать содержание сознания в духе сенсуализма, иначе говоря, сводить его к ощущениям; сознание должно рассматриваться как пассивное (сознание определяется бытием, а не наоборот); детерминизм обязателен, учение о свободе воли должно быть отброшено.
Эти материалистические предпосылки ведут или к односторонним теориям, или к непоследовательности.
1) Диалектические материалисты проповедуют монизм, тогда как истину следует искать в соединении монизма и плюрализма: основные начала и сущность бытия представляют собой единство, а его качественное содержание — множественность. Их попытки допустить существование творческой эволюции, создающей качественно различные градации бытия, несовместимы с учением о том, что первичной реальностью является материя.
2) Временной процесс предполагает сочетание временных и невременных элементов; пространственный процесс предполагает сочетание пространственных и непространственных элементов; иными словами, односторонний реализм, допускающий только пространственное и временное бытие, являет-ся ошибочным; истинное представление о мире можно найти только в идеал-реализме.
3) Фактически допуская богатство и разнообразие мира, диалектики-марксисты хотят свести все содержание опыта к чувственным данным (сенсуализм); в действительности, однако, в опыте сочетаются чувственные и нечувственные данные. Но диалектические материалисты боятся даже упоминать о нечувственном аспекте мира: признание нечувственного связано с признанием духовного, а они боятся духовного, как черт ладана.
4) Энгельс и современные диалектические материалисты заявляют, что диалектика Гегеля была абстрактной и идеалистической и что они заменяют ее конкретной диалектикой, поскольку они имеют в виду чувственную реальность (см., например, Деборин, XXVII). Разумеется, чувственные данные, такие, как цвета, звуки и т. п., взятые как особые единичные реальности, вне их взаимосвязи с остальным богатым и сложным содержанием мира, — так же бедны и абстрактны, как дискурсивные понятия, например математические идеи.
Диалектические материалисты знают только две крайности, обе являющиеся абстракциями: дискурсивные общие понятия, с одной стороны, и отдельные чувственные данные— с другой; они не видят всей глубины психической и духовной жизни, так как, говоря о ней, они обычно имеют в виду не все богатство психической и духовной жизни, а только одну сравнительно незначительную ее функцию, именно абстрактное мышление.
Они не имеют даже отдаленнейшего представления о подлинной конкретности, представляющей собой всю полноту духовных и психических творческих возможностей, эмоционального восприятия личных и космических ценностей, сознательного целенаправленного участия в жизни мира и воплощения всех этих функций в физической жизни. Гегель, который в действительности был не идеалистом, а идеал-реалистом, хотя ему и не удалось дать адекватное выражение этой стороны своей философии, был несравненно ближе к истине, чем диалектические материалисты.
5) Недостаточность и односторонность диалектического материализма особено очевидны в истолковании исторических процессов, которые являются наиболее сложными из всех. Как мы видели, его приверженцы на словах допускают, что «более удаленные от производственного основания проявления общественной жизни не только зависят от менее удаленных, но и, в свою очередь, воздействуют на них, на основе данного способа производства и вокруг соответствующих ему производственных отношений разрастается сложнейшая система взаимодействующих и переплетающихся отношений и представлений. Материалистическое понимание истории отнюдь не благоволит мертвому схематизму» (Быховский, 106).
Однако на деле мы находим во всех работах диалектических материалистов надоедливый и в то же время поверхностный и бесполезный схематизм. Наиболее разнообразные и глубокие духовные устремления, имеющие непреходящее значение, они объясняют влиянием «феодальной системы», «буржуазного общества», «землевладельцев», «развития торгового капитала» и т. д.
Хорошим примером такого рода мышления является своеобразное использование Познером теорий психоанализа: «… мещанский характер немецкой буржуазии, — пишет он, — ее трусливость и неспособность к решительной борьбе с феодализмом привели к пышному расцвету литературы и философии, в которых она как бы старалась наверстать то, чего не могла достичь в политической области» (16). Очевидно, ей достаточно быть трусливой, чтобы создать замечательную литературу и философию, как будто бы отрицательное условие может объяснить творческие достижения, требующие комплекса положительных дарований.
Материалистическая философия является настолько очевидно неполноценной и поверхностной, что упорство и фанатическая нетерпимость, с какой влиятельные русские большевики поддерживают и отстаивают ее, могут объясняться только определенными глубокими психологическими мотивами и всепоглощающими страстями.
Основной мотив состоит в том, что материализм более тесно и непосредственно связан с атеизмом, чем любая другая теория; он больше всего подходит для уничтожения всех христианских религиозных чувств и идей и поэтому особенно привлекает большевиков, которые смертельно ненавидят христианство.
Христианство проповедует любовь и уважение к другим людям, даже когда оно борется с ним; оно питает уважение к традиции, к старшему поколению, к авторитету, к здоровому консерватизму, который не препятствует прогрессу, но избегает насильственного разрушения прошлого. Большевизм характеризуется чертами, которые являются прямой противоположностью христианской культуры. Он проповедует ненависть к прошлому. Бердяев удивительно ясно показал эту связь большевистского умонастроения скорее с прошлым, чем с будущим. Большевики живут ненавистью к прежнему обществу — не к его неудовлетворительным учреждениям, а к его живым представителям — буржуа, дворянам, духовенству, идеалистическим философам. Ненависть к человеческой личности — сатанинское чувство. Шелер справедливо отмечает, что она сопровождается сожалением при обнаружении хороших качеств у другого лица и злорадством при виде его недостатков.
Благодарные побуждения никогда не порождают такого чувства. У революционеров оно основано на личных обидах, оставивших глубокий след в области подсознательного; сюда относятся общественные и семейные несправедливости и обиды, оскорбленное самолюбие, гордость, тщеславие, любовь к власти. Эти побуждения ясно выражены в деятельности большевиков; они без всяких угрызений совести самыми жестокими средствами и проявляя абсолютное презрение к человеческой личности разрушают старое. Новый общественный строй, которым они намерены облагодетельствовать человечество, вводится ими против воли «облагодетельствованных», в гордом сознании, что они лучше знают, что является благом для народа. В своем поведении они руководствуются убеждением, что «все дозволено» для достижения их цели. Материализм и атеизм как раз и является такой философией, которая дает им желаемые санкции.
