«Мягкая сила», «цветные революции» и технологии смены политических режимов в начале XXI века - Наумов Александр Иванович
Претендовавшая на власть оппозиция, почти буквально следуя инструкциям идеолога ненасильственной смены власти, сознательно и принципиально придерживалась мирной тактики. Шарп отмечал: «Каковы бы ни были достоинства насильственных методов, ясно одно: полагаясь на средства насилия, такие люди выбирают тип борьбы, при котором угнетатели почти всегда имеют преимущество… Вооруженное сопротивление диктатуре бьет не по самому слабому месту, а наоборот, по наиболее сильному. Избрав соперничество в области вооруженных сил, снабжения боеприпасами, технологии изготовления оружия и т. д., движение сопротивления ставит себя в весьма невыгодное положение» [101].
Именно поэтому приоритет отдавался ненасильственным методам борьбы. Наиболее известным эпизодом почти всех «революций» (собственно, почему они и называются «цветными») стала демонстрация мирного характера в виде дарения цветов силовикам, стоявших в оцеплении на митингах оппозиции. Благодаря ненасильственной тактике авторитарные лидеры опасались использовать армию или службы безопасности, чтобы подавить протест, лишая тем самым себя важнейшего (и, заметим, вполне легального) рычага давления на антиправительственные силы. Надо отметить и то, что различные общественные организации и СМИ, финансируемые Западом, активно способствовали внедрению идеи «о недопустимости насилия» со стороны правоохранительных органов и силовых структур по отношению к безоружным демонстрантам или митингующим, чем фактически лишали действующую власть рычагов влияния на ситуацию. На этом же настаивало и «прогрессивное» мировое сообщество, представленное в основном политической элитой США и их союзников.
Немаловажной составляющей «цветных революций» стала кампания неповиновения власти, которая заключалась в организации массированного давления на органы исполнительной власти на ее различных уровнях. Шарп указывал, что «студенты могут организовать забастовки по вопросам образования, религиозные лидеры и верующие могут сосредоточиться на проблеме свободы вероисповедания, работники железных дорог могут настолько методично соблюдать правила безопасности, что это замедлит работу железнодорожной системы, журналисты могут бросить вызов цензуре, публикуя газеты с пустыми полосами на месте запрещенных статей, полиция может постоянно терпеть неудачи в нахождении и аресте находящихся в розыске членов демократической оппозиции» [102]. Формы такого давления действительно были очень разнообразны: митинги и забастовки всех видов, голодовки, представление поддельных документов, блокирование информационных линий и транспортных коммуникаций, снятие указателей госучреждений, бойкот выборов, отказ от уплаты налогов, отказ от должности и работы с правительством и даже демонстративный отказ от выполнения супружеских обязанностей. Но и на более высоком, политическом, уровне также предпринимались весьма эффективные меры, когда различные местные органы власти, поддерживавшие оппозицию (или оппозицией захваченные), отказывались признавать легитимность правящего режима.
С кампанией неповиновения была тесно связана тактика парализации работы государственных органов, что вылилось в пикетирование и блокирование митингующими зданий исполнительной, законодательной и судебной власти. В итоге вопросы о форме общения с оппозицией для государственных служащих стали более важными, чем выполнение основных задач государства. Убеждение властей в «недемократичности» применения мер принуждения ради сохранения элементарного порядка и безопасности фактически привело к добровольному отказу государства от права и обязанности на легитимное насилие. Важным элементом стало использование фактора переговоров, целью которых стало, с одной стороны, создание видимости готовности лидеров демонстрантов пойти на компромисс и диалог с властью, а с другой — и это главное — выигрывалось время, необходимое для продолжения дестабилизирующих действий.
Практически беспроигрышной тактикой оппозиционеров стало провоцирование силовых структур на насилие. Провозглашая мирный характер манифестаций и наращивая одновременно с этим «мягкое давление» на власть, «революционеры» провоцировали органы правопорядка на применение силы и пытались воспользоваться любым предлогом для выдвижения обвинений в «непропорциональном насилии» режима над собственным народом. По сути, речь шла о спланированных и хорошо организованных провокациях против правоохранительных органов с целью применения ими против активистов, в первую очередь из молодежных оппозиционных движений, силовых приемов, которые средствами дружественной прессы моментально получали широкий резонанс как неопровержимое доказательство преступных действий властей. При этом, несмотря на настойчивое подчеркивание их «ненасильственного характера», в реальности все обстояло гораздо сложнее, потому что такие приемы, как «захват земель ненасильственными методами», «снятие одежды догола в знак протеста», «грубые жесты», «насмешки над должностными лицами», «демонстративные похороны», «политический траур», «насмешки над выборами», «ненасильственное преследование», не говоря уже о «возведении баррикад» и «уничтожении частной собственности» вряд ли можно считать инструментами ненасильственного и мирного протеста [103].
Еще одна черта «цветных революций» — создание территориального анклава и ненасильственная оккупация территории. Она подразумевала формирование области внутри страны, где местные власти и/или влиятельные слои населения обеспечивали оппозиционным лидерам безусловную поддержку. В дальнейшем она становилась плацдармом для объявления и расширения власти протестного движения. Это могла быть как центральная площадь в центре столицы, (например, майдан Незалежности в Киеве или площадь Тахрир в Каире), так и отдельные регионы страны (в ходе «оранжевой революции» на Украине это были западные области страны, а во время «тюльпановой революции» в Киргизии — южные города Узгень, Талас, Ош), или и то, и другое. Это место становилось эпицентром «революции», куда стекались подстрекаемые оппозицией граждане, создавая массовую политическую толпу.
Большое значение в ходе «цветных революций» оппозиционерами уделялось созданию благоприятного информационного поля. Оппозиционные СМИ (чаще всего финансируемые из-за рубежа) старались предстать в образе независимых и беспристрастных участников событий, при этом методично критикуя изъяны правящего режима. С другой стороны, различные оппозиционные шествия, флэш-мобы, «кольца», разного рода акции, постоянно транслировались на оппозиционных каналах телевидения и Интернет-ресурсах. Исключительно важной в этой связи стала работа с неправительственными аналитическими центрами и центрами социальных исследований, способствовавшая достижению необходимого информационного эффекта. Одновременно происходила глубокая проработка методологической базы протестного движения, уделялось большое внимание вопросам подготовки к массовым выступлениям. Стимулировался рост недоверия к государственной власти и выборной системе. Информация такого рода сопровождалась заявлениями заинтересованных лиц, либо неправительственных организаций, имевших определенный авторитет.
Через традиционные СМИ и Интернет население, преимущественно молодое, воспринимало продукты «мягкой силы» Запада, рекламировавшие идеалы западного образа жизни, которые противопоставлялись атмосфере отсталости, нищеты, коррупции, бесперспективности и диктатуры в их собственных странах. В событиях «арабской весны» и «Евромайдана» особую роль сыграли новые информационные технологии — социальные сети Facebook, Twitter и другие. Именно они не только пропагандировали западные ценности, но и провоцировали и синхронизировали массовые антиправительственные выступления, выступая в качестве «спускового крючка» протестной активности, особенно после попыток блокирования связи или значительного ограничения трафика со стороны властей.
