ГУЛАГ без ретуши - Кузьмин Станислав Иванович (серия книг TXT) 📗
В декабре 1937 года на НКВД возлагается задача по строительству вторых путей железнодорожной магистрали на Дальнем Востоке протяжённостью 5 тысяч км. Начинается строительство крупнейших целлюлозно-бумажных комбинатов — Архангельского и Соликамского. Активизировалась работа по освоению Ухто-Печорских нефтяных, газовых и угольных месторождений.
К середине 1938 года места лишения свободы в «ежовых рукавицах» стали преображаться. Уголовники и лица, занимавшиеся антисоветской агитацией, были расстреляны в соответствии с июльским указанием от 1937 года. Исчезли такие массовые явления в лагерях, как притеснения, грабежи, кражи вещей и продуктов, массовые побеги и ряд других негативных явлений. Основная масса осуждённых вздохнула. Но, с другой стороны, в лагерях ощущалось закручивание гаек. Всё больше лагерных пунктов бралось под охрану. Всё меньше становилось тех, кто до того пользовался правом передвижения без конвоя. Ограничились возможности получения посылок, передач, писем, свиданий с родственниками. Но дни властвования Ежова уже были сочтены. 9 апреля 1938 года газета «Известия» сообщила, что он по совместительству назначен народным комиссаром водного транспорта. Вроде бы ничего особенного в этом назначении не было. В 20-е и 30-е годы существовала практика совмещения в одном лице руководства несколькими наркоматами. Но прошло ровно 8 месяцев, и 9 декабря 1938 года «Правда» и «Известия» опубликовали неожиданное сообщение: «Тов. Ежов Н.И. освобождён, согласно его просьбе, от обязанностей Наркома внутренних дел с оставлением его Народным комиссаром водного транспорта. Народным комиссаром внутренних дел СССР утверждён тов. Л.П. Берия». В ГУЛАГе начиналась новая эпоха, и материк замер в ожидании неминуемых перемен…
Глава пятая
Хроника террора
К середине 30-х годов ГУЛАГ, разбухший от постоянного притока заключённых, сделался трудноуправляемым. Низкая эффективность принудительного труда усугублялась чудовищной неразберихой. Вместо того чтобы искать причины провалов в самой системе, руководство НКВД стало на путь ужесточения репрессий. Время от времени принимались расстреливать тех, кто расстреливал, — то ли как ненужных свидетелей, то ли для того, чтобы вселить большее рвение в остальных палачей. Как всё это происходило, хорошо видно на примере Ухто-Печорского лагеря.
Среди «островов», составляющих «архипелаг ГУЛАГ», одним из самых страшных являлся Ухто-Печорский лагерь. Каторжный ручной труд на строительстве железной дороги, скудное питание, трескучие морозы зимой и нескончаемо холодные дожди летом, бесправие и издевательство — таков был удел тысяч заключённых, брошенных в глухую тайгу и кишащие комарами болота. Эти люди не поверили бы, если бы им сказали, что возможны ещё более чёрные времена…
К лету 1937 года разложение в лагере достигло своего предела. В июне обессилевшие заключённые выполнили месячный план всего на 20 процентов. Начальник лагеря вынужден был просить Москву взять две тысячи человек на содержание за счёт бюджета НКВД. Многие сотрудники, оторванные от цивилизации и развращённые бесконтрольной властью, дичали и спивались, уголовники почти в открытую сколачивали шайки и жили за счёт грабежа всех, кого только можно было ограбить.
Секретарь Усть-Вымского райкома ВКП(б) И.Ф. Лапин, по поручению обкома партии в начале июля знакомившийся с положением дел в пятом отделении лагеря, был потрясён творившимися там безобразиями. «К приёму людей Ухтопечлаг не подготовился, — писал он в докладной записке на имя секретаря обкома Семичева. — Ведут людей под конвоем с пулемётами, а как приводят на место, расконвоируют, то есть предоставляют самим себе. В момент моего нахождения мяса не было совсем. Масла никакого не было. По 1000–1500 человек не выходят на работу. Имеют место случаи, когда работающим и выполняющим норму хлеба выдают по 400 граммов, а неработающие получают по 600 граммов. Зафиксированы два случая смерти заключённых от истощения, так как у них отбирали пайки. Очень много заболевших цингой и есть случаи заболевания тифом. В бегах на день посещения числилось 500 человек. В лагере процветает пьянство».
Отметил Лапин и бездушное отношение руководства лагеря к рядовым сотрудникам. «Вновь прибывающие к месту службы, — указывал он, — ставятся в невыносимые условия. Кандидат партии Афанасьев жил под ёлкой с беременной женой. Жена родила мёртвого ребёнка, находится при смерти, а семья до сих пор без квартиры… Начальником этого лагпункта сидит троцкист (фамилию не помню)».
В заключение Лапин выразил твёрдую уверенность, что руководство лагеря не может и не желает поправить положение, и предложил направить специальную комиссию обкома, а также обязать следственные органы разобраться с нарушениями соцзаконности и наказать виновных.
16 июля обком рассмотрел докладную Лапина и решил направить в лагерь комиссию во главе с членом бюро обкома Юровым, а результаты проверки обсудить на одном из очередных заседаний с вызовом начальника лагеря Я. Мороза.
Такой поворот дела грозил начальнику лагеря Якову Моисеевичу Морозу (Иосема) крупными неприятностями. И он наносит упреждающий удар: направляет рапорт на имя заместителя наркома внутренних дел комиссара госбезопасности III ранга М. Бермана, в котором все недостатки в лагере объясняет «разлагающим действием осуждённых за контрреволюционную деятельность, диверсии, шпионаж, террор и вредительство, составляющих половину населения лагеря, в том числе не менее 25 % — участников фашистско-троцкистско-зиновьевской банды».
Я.М. Мороз — одна из любопытных фигур на посту руководителей гулаговской системы. 2 ноября 1929 года он был назначен начальником Ухтинской экспедиции УСЕВЛОНа, будучи ещё заключённым. О нём известно, что свою карьеру в 1919 году начал в бакинской ЧК. В 1929 году он, к тому времени ответственный работник ГПУ Азербайджана, был приговорён к семи годам лишения свободы за превышение власти (участие в незаконном расстреле) — срок по тем временам немалый, если учитывать, что по уголовному кодексу максимальный срок заключения был установлен 10 лет. Однако карательные органы, беспощадно суровые к «классовым врагам», в совершённом Морозом большого греха, очевидно, не нашли. Уже через несколько месяцев «опытный чекист» благодаря хорошим отношениям с тогдашним начальником Главного управления лагерей ОГПУ Л.М. Коганом (Мороз доводился ему свояком) становится руководителем Ухтинской экспедиции. 7 марта 1931 года приказом по ГУЛАГу ОГПУ начальник Ухтинской экспедиции по правовому положению приравнивается к начальнику управления лагеря. А уже в июле 1931 года — невероятно, но факт! — ещё оставаясь формально заключённым, назначается начальником Ухтопечлага ОГПУ, получив почти неограниченную власть над тысячами людей. В сентябре того же года последовало официальное помилование и восстановление на службе в ОГПУ! Одновременно Центральная Контрольная Комиссия ВКП(б) по ходатайству членов ЦК Серго Орджоникидзе и Г.Г. Ягоды восстанавливает его в партии.
С наградами «интернационалисту» (так он писал в графе «национальность» в листке по учёту кадров) Я.М. Морозу везло.
В послужном списке числились: золотые часы, браунинг, знак почётного чекиста, два ордена Красного Знамени, маузер.
На посту начальника лагеря Я.М. Мороз пробыл семь лет. В августе 1938 года по приказу бывшего сослуживца по азербайджанской ЧК Л.П. Берии его сняли с должности. В 1940 году Военной Коллегией Верховного суда СССР был приговорён к высшей мере наказания. Посмертно реабилитирован.
Я. Мороз безошибочно оценил общеполитическую ситуацию и умело подыгрывал настроениям руководства. В недрах НКВД уже готовился секретный приказ Ежова: обязать начальников мест лишения свободы подвергнуть расстрелу тех заключённых, которые «ведут активную антисоветскую, подрывную и прочую преступную деятельность в данное время».
Между тем июль 1937 года оказался для ГУЛАГа знаменательной вехой. Точка в очередной главе его летописи была поставлена с пуском канала Москва — Волга и массовым освобождением заключённых. Газеты с публикациями об этих событиях ходили в лагерях из рук в руки, зачитывались до дыр, вызывали горячие споры. Больше всего поражал масштаб объявленной амнистии. В Ухтопечлаге по прикидкам тех, кому довелось также принимать участие в этой грандиозной стройке, выходило, что льгота была распространена на 50–60 % отбывавших наказание. Наиболее горячо событие обсуждалось среди политических и «бытовиков». Небывалый интерес к этому подогревался предстоящим юбилеем — двадцатой годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции. Всех, кроме, пожалуй, матёрых урок, для которых тюрьма была родным домом, будоражили слухи, почерпнутые из переписки, этапных новостей. Особым вниманием пользовались старые «тюремные сидельцы», не только помнившие грандиозную амнистию 1927 года, но и попавшие под неё. Чтобы почерпнуть побольше информации, рассказчиков всячески ублажали: предлагали хороший табак и папиросы, заваривали чифир, начинавший робко входить в моду, угощали присланной из дома снедью, баловали дорогими конфетами и т. п. Таких хотели слушать хоть десяток раз, и потому разговоры об амнистии велись в перекурах на работе, в бараках после отбоя и до него. Объявленная амнистия и награждение орденом В.И. Ленина наркома Н.И. Ежова связывались воедино, и это ещё больше укрепляло у многих веру в ближайшее освобождение.
