ГУЛАГ без ретуши - Кузьмин Станислав Иванович (серия книг TXT) 📗
В это время на Новой Ухтарке пока лишь небольшими партиями выводили на расстрел. Каждая акция оформлялась честь по чести протоколом с указанном даты, места и количества казнённых. Документ подписывали четыре человека: двое прикомандированных сотрудников ГУЛАГа, помощник оперуполномоченного III отдела лагеря и оперуполномоченный командировки.
Второе место массовых расстрелов в Ухтопечорском лагере — Рудник в Воркуте. Здесь действовала команда во главе с помощником начальника второго отделения III отдела ГУЛАГа Кашкетиным. В её состав входили: помощник оперуполномоченного III отдела ГУЛАГа Закава, помощник оперуполномоченного III отдела Ухтопечлага, оперуполномоченный III отдела Воркутинского отделения лагеря Михайлов.
Одно время решили «в воспитательных целях» широко оповещать о казни всех лагерников. Первый приказ, подписанный Я. Морозом, зачитывался при разводе на работу во всех лагерных пунктах 15 декабря. Сначала следовала длинная преамбула, в которой речь шла об успехах социалистического строительства под руководством партии и её вождя, клеймились «враги народа, троцкистско-зиновьевские и бухаринско-рыковские наймиты германо-японской фашистской агентуры», а затем сообщалось о расстреле за «контрреволюционные вредительские действия» 22 заключённых с перечислением фамилий. Заключённые неоднозначно воспринимали чрезвычайную новость. Судимые за уголовные преступления в основном, как доносила агентура, одобряли акцию и рассуждали, что врагов народа везде надо выжигать калёным железом. Обещали в тот день ударным трудом поддержать генеральную линию партии в борьбе со шпионами, вредителями, контрреволюционерами всех мастей. Политические выслушали содержание приказа молча. Вспоминали тех, с кем совсем недавно тянули лямку, и надеялись, что сия чаша минует каждого из них. Затем с интервалом в неделю было зачитано ещё четыре подобных приказа, но уже не содержавших трескучих фраз. Во втором приказе говорилось, что уголовно-бандитствующие элементы терроризируют население лагеря, подрывают дисциплину и внутренний порядок. На отдельных участках дезорганизуют производство, систематически отказываются от работы, организуют саботаж. При побегах из лагеря грабят вольнонаёмное население, сознательно уничтожают казённое имущество. За эти действия 23 человека приговорены к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведён в исполнение. Новый приказ пришёлся по душе осуждённым по составу контрреволюционных преступлений. Они нисколько не жалели уголовников и считали приговор справедливым. Политические знали цену этой отпетой публике, способной ради спасения собственной шкуры отобрать последний кусок у умирающего или отнять любую приглянувшуюся вещь у более слабого. У уголовников сразу же улетучился трудовой энтузиазм, зато усилилась тяга к побегам, хотя зима далеко не лучшее время для этого. Потом, видимо, начальство спохватились, что такая информация может толкнуть заключённых на непредсказуемые действия, тем более что в списках значились уже десятки фамилий, и перестали заключённых знакомить с приказами.
Пока на Новой Ухтарке осуждённые ждали своей участи, наехавшие оперативники во главе с московскими чинами продолжали творить свои чёрные дела. Некоторых вызывали на допросы, заканчивающиеся по-разному: одни возвращались с некоторыми признаками «задушевной» беседы и материли почём зря тех, с кем пришлось пообщаться; другие вели себя иначе и на все расспросы отделывались от товарищей короткими ответами.
Ночью с 24 на 25 апреля начальника лагпункта Лихолетова поднял с постели прискакавший нарочный и вручил прошитый суровыми нитками и заляпанный сургучом конверт. Когда получатель вскрыл его и ознакомился с текстом, глаза у него полезли на лоб. Нарочному Лихолетов приказал вызвать начальника охраны и после этого отправляться отдыхать. Когда тот ушёл, принялся изучать бумагу. Предписание гласило: «Предлагаю сегодня 25 апреля 1938 года привести в исполнение приговоры тройки УНКВД по Архангельской области (протоколы № 17, 19, 30, 44, 49, 51, 54, 56, 58, 62, 68, 69, 75)». Мельком просмотрел итоговые цифры протоколов и невольно схватился за голову. Судя по всему, они там, наверху, посходили с ума. Предстояло за один день ликвидировать около 1300 человек. Это уже был не расстрел, а самая настоящая бойня. Появившийся начальник охраны, когда до него, ещё не проснувшегося по-настоящему, дошёл смысл услышанного, ошалел от этой новости. Мешкать было некогда, и Лихолетов отправил его срочно поднимать оперативников — и своих, и чужих. Через полчаса все были в сборе. Когда Лихолетов познакомил их с содержанием предписания, то ему просто не поверили. Дело было неслыханное! Лихолетов положил документ на стол. Все сгрудились возле стола, и каждый жадно вчитывался в строчки документа, всё ещё сомневаясь в том, что предстояло сделать. Оперативное совещание длилось около часа. Трудности возникали огромные. Предстояло не только вырыть ямы, но и закопать их. Земля ещё не отошла от зимних морозов, и копать ямы было не так-то просто. Принялись подсчитывать сообща, сколько потребуется для этого ям при глубине до двух метров. Решили копать траншеи шириной по два метра и по двадцать длиной. По расчётам выходило, что можно обойтись девятью ямами. И хотя грунт был мягкий, замёрзший слой земли представлял большую сложность. Для облегчения работы решили воспользоваться заготовленным прошлой зимой лесом. На месте траншей разложить костры и отогреть землю. Как ни крути, выходило, что за один день не справиться.
Рано утром под усиленной охраной полсотни заключённых вывели жечь на месте будущих ям костры. Погода выдалась тёплая, день солнечный. Вскоре в обозначенных местах весело заполыхали костры, и заключённые расселись вокруг них на брёвнах. Такая работа им явно нравилась. Солнце и жар от костров постепенно растапливали замёрзшие за зиму души, и вскоре тут и там послышались солёные шутки и смех до хохота. К одиннадцати часам в костёр по команде подбросили ещё брёвен. Затем построились в колонну, и она медленно потянулась к лагерному пункту. Возвращаться в пропитавшиеся потом и испражнениями камеры не хотелось и потому охране приходилось постоянно подгонять колонну.
Наскоро перекусив, вохровцы взяли под охрану новую партию заключённых, в которой уже насчитывалось 120 человек. Когда пришли к догоравшим кострам, возле них уже лежал инструмент: лопаты и кирки. Недалеко от столпившихся заключённых остановились розвальни. В глаза бросился ящик, наполненный бутылками, по всей видимости, со спиртом. Из-под брезента выглядывали буханки хлеба. Многие сразу же прикинули: предстоит ударная работа и в конце выпивка. Всех развели по объектам работы и разделили на две смены. Поставили задачу. Работали без общего перерыва, сменяя друг друга. Через четыре часа траншеи были выкопаны. Лошадь с санями за это время переместилась к самой дальней траншее, у которой стали концентрироваться охрана и заключённые. Когда все сгрудились, внезапно прозвучал выстрел, и тут началось. Свинцовый дождь ударил по несчастным. Через несколько минут на месте, где стояли заключённые, валялись истерзанные, окровавленные трупы. Часть бойцов стала торопливо сбрасывать их в яму после контрольного выстрела руководителя операции. Затем все стали забрасывать траншею свежевырытой землёй. Через полчаса закончили работу. Не спеша потянулись к подводе. Дело было уже привычное и эмоций не вызывало. Из бидона, поливая друг другу, вымыли руки. Тут же выпили по полстакана спирта, кто разбавленного водой, а кто и без. Закусили крупно нарезанным салом и хрустящей капустой. Перекурили и, не торопясь, отправились на лагпункт. Прибыв на место, вычистили оружие и снарядили опустошённые пулемётные диски. После этого пошли в столовую, где ждал накрытый стол. За ужином ещё выпили по сто граммов спирта. Хотя все были под «мухой», разговор не клеился, да и о чём было говорить. Назавтра предстоял самый тяжёлый день.
Рано утром повели на убиение новую партию в сто с лишним человек — уголовников. Минут через двадцать в том же направлении повели два десятка политических. Ещё одну группу политических поставили за бараками рыть ямы. Тем временем лежачих уголовников и политических перемещали в освобождённые от вещей и заключённых камеры.
