Броненосцы типа "Бородино" - Мельников Рафаил Михайлович (читать книги txt) 📗
На словах боевая подготовка, конечно, не отрицалась, и напоминания о ней периодически появлялись в адмиральских приказах, особенно в краткий период практических стрельб. Дав богатую пищу эпистолярным талантам адмирала, едко разделывавшего в приказах всех командиров, эти стрельбы и проводившиеся попутно маневры лишь утвердили в эскадре уверенность (на что, видимо, и рассчитывал адмирал), что идти в бой с такой подготовкой немыслимо. Внеся таким путем деморализацию и неверие людей в свои силы, З. П. Рожественский не пытался усиленной практикой изжить и устранить выявленные и естественные для новых кораблей недочеты.
Практики в стрельбах и маневрировании адмирал эскадре не предоставлял. Словами на бумаге остались и другие, иногда проскальзывавшие в 4 приказах, здравые мысли, вроде остроумного, но ни разу в действительности не осуществленного маневра сдваивания колонны, при котором половина флота шла бы обратным курсом навстречу другой ее половине. Тем самым флот, получая возможность стрелять в промежутки между своими кораблями, удваивал силу огня по концевым кораблям неприятеля. Адмирал словно забыл о том, сколько усилий и настойчивых повторений требовали от него гораздо менее сложные маневры, которые он отрабатывал, готовясь к смотру двух императоров в Ревеле. И здесь нельзя удержаться от мысли, что Рожественский, лишая корабли возможности исправить выявленные недостатки, преследовал какие-то свои особые цели, вольно или невольно клонившиеся к утверждению на эскадре сознания ее полной никчемности. Возможно, он ожидал, что таким путем это мнение, проникнув через письма в Россию, могло подействовать на умы тех высших чинов Морского министерства, от кого зависела окончательная судьба эскадры.
На ту же идею "работали" и все те многословные, желчные, а подчас прямо издевательские приказы, которые позволяли адмиралу демонстрировать свою мнимую заботу о боевой подготовке и всю ответственность за ее низкий уровень переложить на личный состав, неспособный будто бы внять преподаваемым адмиралом урокам. Именно так он продолжал думать и по возвращении из плена. Вот в таких иезуитских выражениях, начав вроде бы с безоговорочного на словах признания своей вины и кончив фактически обвинением в адрес погубленной им эскадры, объяснял он в следственной комиссии причину, отчего не удалось воспользоваться тем шансом на победу, который русской эскадре неожиданно предоставил в начале боя японский командующий: "…Без сомнения, наша неспособность воспользоваться этой выгодой лежит всецело на моей ответственности: я виноват и в дурной стрельбе наших судов и в том, что она не удержалась так, как я им предоставлял возможность держаться". Иначе говоря, адмирал развернул флот для гарантированной победы, но эскадра оказалась недостойной его высокого искусства.
Не поддается пониманию постоянное подчеркивание З. П. Рожественским во всех его донесениях и последующих объяснениях перед следственной комиссией крайней "тихоходности" его эскадры как некоего наперед заданного и совершенно неподвластного адмиралу состояния. Очень было удобно, прикрываясь этой "тихоходностью" (ее адмирал прямо-таки холил и лелеял), внушать эскадре в походе сознание ее неспособности сражаться с японцами на равных, оправдывать свою безучастность к эскадренной боевой подготовке (не было ни опытов управления стрельбой и ее массирования всей эскадрой, ни эволюций на скоростях больших, чем 9-11 уз), исподволь внушать начальству мысль о необходимости вернуть эскадру и уж во всяком случае не вводить ее в бой. Приведенные адмиралом цифры "тихоходности" поражают своей фантастичностью (или преступным пренебрежением командующего одной из главнейших составляющих тактических достоинств каждого корабля).
Новейшие 18-узловые броненосцы, которые по логике всех предшествовавших плаваний должны были (да так оно, как свидетельствовали механики, и было) довести свои механизмы до полностью исправного состояния и надежности действий, не могли будто бы развивать скорость болёе 13 уз, а все прочие могли идти едва 11-уз скоростью. Для новых крейсеров, "Олега" и "Авроры" предельной скоростью адмирал считал 18 уз (спецификационная их скорость -23 и 20 уз), а из 9 миноносцев, необходимость сбережения механизмов которых адмирал даже декларировал в своих приказах, лишь два были будто бы способны "по нужде" развить до 22 уз (спецификационная – 26,5 уз). Между тем эти предоставленные сами себе миноносцы в бою достигали совсем других скоростей, а "Грозный" сумел отбиться и уйти от преследовавших его японских миноносцев.
Не столь низкими были (об этом также свидетельствуют участники боя) скорости и других кораблей. К сожалению, адмиралу в комиссии не задали вопросы о том, почему он отказался от всех предложений корабельных инженеров о кардинальной разгрузке кораблей, позволявшей вернуть новые корабли к их проектному водоизмещению, а стало быть, и к приемным скоростям, почему не освобождал корабли от грозившего гибельными пожарами дерева, почему ограничился лишь видимостью очистки подводных частей только с помощью водолазов (хотя не составляло труда применить и кренование, и разные импровизированные средства вроде, например, плавучих щеток, протаскиваемых под днищем тягой корабельных шпилей и паровых катеров), почему не проводил испытаний на полную скорость (как это предписывалось циркулярами МТК) и пренебрег опытом 1-й эскадры, где перед войной провели беспрецедентное по дальности (пробегом полным ходом от Нагасаки до Порт-Артура!) испытание и броненосцев, и крейсеров.
Но ни эти, ни другие вопросы адмиралу заданы не были. Комиссия хорошо сознавала границы своей компетенции – было не безопасно огорчать императора слишком уж откровенной картиной организационного и флотоводческого маразма его "генерал-адъютанта". Да и ответы адмирала были, очевидно, предсказуемы – застилавший ему глаза "угольный синдром", панический страх оказаться без угля посреди океана (хотя, как оказалось, снабжение эскадры углем было гарантировано в течение всего похода), которым он постоянно пугал Петербург в своих телеграммах, служил в его глазах надежным оправданием для того, чтобы эту сторону боевой подготовки эскадры держать в преступном небрежении.
Горьким фактом остается и весьма незначительные (скорее, тоже для видимости) усилия адмирала по "водворению", как он бы выразился, на эскадре постоянных тренировок кораблей в стрельбе и искусстве управления артиллерийским огнем и отсутствие даже намерений как-либо реализовать прекрасные наступательные качества четырех новейших броненосцев, которые вместе с быстроходным "Ослябей" могли образовать скоростное ударное ядро, нечто вроде "летучей эскадры", о чем еще в 1880 г. мечтал русский адмирал А. Б. Асланбеков и какая в 1895 г. обеспечила японскому флоту решающую победу при Ялу. Наличие такой свободной в своих действиях эскадры, маневрирующей вблизи строя своего флота, резко повышало его боевые возможности, гарантировало от всех случайностей, позволяло незамедлительно воспользоваться любым промахом (а он, как показали события, был допущен японским командующим в первую же минуту боя!) противника. Ведь все это З. П. Рожественский мог еще в начале своей карьеры усвоить из тех же лекций лейтенанта Семечкина в 1868 г., в которых он предсказывал, что "грядущие морские битвы будут состоять, по всей вероятности, из последовательных атак и отпоров против нападений, так как обе сражающиеся стороны будут ловить благоприятные обстоятельства и обращать в свою пользу невыгодные положения противника".
Имея предельно вышколенную и слаженно маневрирующую на самых полных скоростях летучую эскадру из 5 имевшихся у него новых броненосцев, З. П. Рожественских мог, и не вступая в бой, занять угрожающее положение в тылу японского флота и так осуществить знаменитый принцип "fleet in being". Это было вполне осуществимо даже при временных перебоях в снабжении углем, когда весь флот можно было укрыть в какой-либо из бухт по пути следования и, переведя большинство кораблей на масляное освещение (такую форму сбережения угля настойчиво пропагандировал С. О. Макаров), все силы обратить на тренировку ударного ядра. Таким путем несколько лет сберегалась русская бизертская эскадра. Но из всех возможных вариантов З. П. Рожественский избрал самый безнадежный и гибельный – прорыв во Владивосток. Всякое иное решение, объяснял он следственной комиссии, вызвало бы огромный взрыв народного негодования, "которому не было бы границ, а разложение флота, первопричиной которого ныне считается Цусимское поражение, удивило бы крайних анархистов".
