Интеллектуальный слой в советском обществе - Волков Сергей Владимирович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
советский образ жизни максимально нивелировал культурные различия, а весьма значительная часть браков заключалась еще в
студенческую пору, но такие браки как раз не становились предметом исследования, да и было их относительно немного. Так что,
несмотря на сравнительно небольшую разницу в культурном уровне между образованным слоем и всей массой населения, в
отношении брачной практики этот слой оставался относительно обособленным от последней, особенно высшие его слои, и в
общегосударственном масштабе реального смешения основных социальных слоев не происходило. По своему образованию и
происхождению участники "смешанных" семей представляли собой, вместе взятые, скорее, как бы промежуточный слой между
рабочими и интеллигенцией, причем интеллигенция была связана в брачном отношении с высшими группами этого слоя, а рабочие - с
низшими. Практически совершенно обособленными в брачном отношении были элитные группы образованного слоя.
Социальная политика советской власти всегда была направлена прежде всего на предотвращение самовоспроизводства
интеллектуального слоя. Впрочем, полное его самопроизводство практически было невозможно в любом случае, даже без создания
препятствий его представителям на пути к получению образования. Собственно, в европейских обществах с их относительно
небольшой рождаемостью высшие сословия всегда пополнялись в своей "вакантной" части за счет низших (а где бы иначе было взять
людей?), даже если сами принципы их функционирования не предполагали отбор в них наиболее достойных лиц любого
происхождения (как это было в России). Естественно, что и без большевистского переворота эта тенденция продолжала бы
действовать, как она действовала до него, тем более, что некоторый количественный рост (без тех искусственных перехлестов, что
были порождены интересами советской власти) интеллектуального слоя происходил бы в любом случае (432). Разница в том, что при
нормальном течении этого процесса и в условиях господства старой российской культуры "неофиты" имели возможность полностью
усвоить эту культуру и органично войти в состав интеллектуального слоя его полноценными членами, не снижая его среднего уровня.
Когда же сама эта культура была разрушена и усваивать было нечего, даже множество (если не большинство) потомков старого
образованного слоя не отличалось от советских интеллигентов, а постоянно вливавшиеся в состав советской интеллигенции все новые
массы "выдвиженцев" и "образованцев" изменили облик интеллектуального слоя до полной неузнаваемости по сравнению с
досоветским.
Учитывая же, что в советский период происходил форсированный рост образованного слоя, полное самовоспроизводство его, или
даже преобладающая степень самовоспроизводства в масштабах всего слоя (а не отдельных групп) были тем более невозможны.
Исследований на тему, сколько вообще детей "приемного" возраста может ежегодно иметь образованный слой по сравнению с
числом, требующимся для комплектования вузов, не проводилось, но ясно, что гораздо меньше, так как в интеллигентских семьях
обычно было меньше детей, чем других слоев населения. Поскольку же прием в вузы постоянно возрастал, а рождаемость в семьях
(особенно интеллигентских) сокращалась, то даже при стопроцентном поступлении в вузы всех выходцев из образованного слоя, они
не смогли бы превысить там определенной доли. Этот слой просто не имел достаточного количества детей, чтобы комплектовать
ежегодно расширяющийся прием на 1-й курс вузов, не говоря уже о техникумах.
Уже по переписи 1926 г. выяснилось, что при среднем числе детей на семью 1,29 у рабочих оно 1,47, а у служащих - 1,14, причем у
высших служащих 1,05, средних - 1,11, лиц свободных профессий 1,06 и лишь у низших служащих (но это швейцары, дворники и т.п.)
- 1,32. В 70-80-х годах среднее число детей у интеллигенции не превышало 1, так как значительное число таких семей были вообще
бездетны (433). Поскольку же даже для простого воспроизводства требуется не менее 2-х детей (реально 2,3), то интеллектуальный
слой не мог воспроизводить даже равное себе число (434). Поэтому в плане самовоспроизводства образованного слоя речь могла идти
только о том, какая часть его детей остается в своей социальной группе. Между тем, с 40-х годов высшее или среднее специальное
образование раньше или позже получали практически все выходцы из образованного слоя, во всяком случае, дети родителей с высшим
образованием (не случайно вопрос о конечной судьбе детей интеллигенции при исследованиях никогда не ставился).
Как уже говорилось, официальная советская вузовская статистика была построена таким образом, что не могла дать точного
представления о происхождении образованного слоя. Формулировка "рабочие и их дети", размывающая суть вопроса, утратив
реальное значение к концу 30-х годов, продолжала употребляться до последнего времени (хотя даже в 20-30-е годы под этой вывеской
могли скрываться как представители старого культурного слоя, вынужденные работать рабочими по материальным или политическим
соображениям, так и их дети, ставшие рабочими специально для поступления в вуз). Предельно просто было бы исследовать
социальный состав не студентов, а непосредственно интеллигенции, допустим, включив этот вопрос наряду с множеством других в
анкеты всесоюзных переписей населения или проанализировав анкеты поступающих на работу. Но советская социология стремилась
всячески преувеличить и без того немалые достижения советской власти в сфере создания "рабоче-крестьянской интеллигенции".
Поэтому широких исследований такого рода никогда не проводилось, а для частных обычно выбирались, как и для исследований по
составу студентов, специфические регионы типа Свердловской области, или подобного же рода предприятия и учреждения (435). Эти
мало представительные данные потом фигурировали в качестве официальных на самом высоком уровне вплоть до съездов КПСС.
Весьма характерно, что в энциклопедиях и биографических словарях происхождение ученых в советское время практически никогда
не указывалось.
Примечательно, что когда в советских трудах речь шла о самовоспроизводстве интеллигенции (вернее, его отсутствии), авторы
ухитрялись забывать, что значительная ее часть (женщины замужем за рабочими) не должна бы включаться в те 22% самодеятельного
населения, от которых велся отсчет. Ведь их дети по статистике числились "из рабочих". Тогда уж следовало бы относить к
интеллигенции только однородные семьи; при этом ее доля в населении была бы много ниже, а процент поставляемых студентов - тот
же. Очень характерно, что по Москве, например, по статистической отчетности 1973/74 г. на 1-й курсе "служащих" было 58,3% при
том, что по происхождению 65% имели служащего-отца и 83,3% - мать. С точки зрения здравого смысла при решении вопроса о
степени самовоспроизводства интеллигенции "единицей отсчета" должен бы быть, каждый служащий и специалист, а тогда оказалось
бы, что практически все их дети наследуют положение родителей, хотя часть их поступает в вуз как "рабочие" так как их матери-
служащие замужем за рабочими (436). Равным образом не учитывались в "самовоспроизводстве" интелигенции лица с высшим и
средним специальным образованием, занятые в качестве рабочих, хотя среди пополнения ее "из рабочих", значительную доля
составляют как раз дети таких лиц (437).
Но исследований на тему, какая часть детей интеллигенции в конце-концов (в т.ч. и после армии и после "стажа" в качестве рабочих)
поступает в вуз, никто не проводил. Хотя очевидно, что и не поступившие в вуз школьники выбирают занятие в сильной зависимости
