Над Курской дугой - Ворожейкин Арсений Васильевич (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
К моему удивлению, наземный командный пункт к нам никаких претензий не имел.
— Что известно о тройке? — спросил меня Выборнов, когда я возвратился в эскадрилью.
— Как в воду канули. С фронтовых аэродромов и от наземных войск пока никаких вестей.
— Куда же они могли деться? — сокрушался Выборнов. — Неужели пощелкали «мессеры»?
— Не думаю, просто заблудились и, чтобы не попасть к немцам, взяли курс на восток…
Разговор забил шум моторов — новая группа улетела на задание.
Пыл боя у всех спал. Теперь можно спокойно разбирать свои действия.
. Оказывается, молодые летчики расстреляли все свои патроны и снаряды. Это и понятно. Самое трудное в первых боях — определить расстояние до вражеского самолета. Начинающие воевать всегда открывают огонь с больших дистанций — за 600—800 метров до подхода к цели. Действительный же огонь, огонь на уничтожение не дальше 400 метров, а наилучший — 50—150 метров.
Почему же летчики стреляют с больших дальностей? Главная причина — психологическая. Волнение, ненависть, задор, умноженные на естественное чувство опасности, порождают спешку, суету. И у новичка не хватает терпения близко подойти к противнику. В какой-то мере подводит летчика и оптическое свойство неба скрадывать истинное расстояние.
Быстрее всего можно научить летчика правильно определить дальность до цели в воздухе путем тренировки на земле. Если на аэродроме привыкнешь по отдельным деталям, частям, штрихам самолета определять расстояние, то легко будешь делать это и в вихре боя. Нужно заняться такой тренировкой.
Как только кончился разбор, ко мне подошла Тося Кирсанова и не как обычно — певуче бодро, а тихо, приглушенно доложила о готовности оружия к новому вылету. Лицо девушки было озабоченным.
— Что с вами? Не заболели?
Тося, переминаясь с ноги на ногу, ничего не отвечала. В ее больших серых глазах застыла тревога. Я повторил вопрос. Она опустила голову и робко спросила:
— Товарищ капитан, вы не знаете, где лейтенант Сачков? И еще не прилетел Младший лейтенант Карпенко… Девушки интересуются.
Как Тося ни старалась придать своему голосу строгую официальность, ничего не получалось.
В полку уже знали, что Миша неравнодушен к Тосе, она же словно его не замечала. А сейчас, когда Сачков пропал, девушка не могла скрыть своего волнения и тревоги за судьбу летчика.
— Миша прилетит, не беспокойтесь.
— Правда? — вся просияв, воскликнула Тося. Только что казавшаяся подавленной, она сразу обрела свою привлекательность, легкость. Человек живет надеждами, так зачем же их гасить?
Капитан Рогачев — свидетель разговора с девушкой, провожая Тосю взглядом, тихо напевал на свой лад слова из песни К. Симонова:
— Должен отыскаться, — поддержал я Рогачева, начальника воздушно-стрелковой службы полка, только что вернувшегося из боя, заинтересовал наш маневр, когда мы вынудили немцев драться на виражах, так невыгодных для них.
— Отвернуться на лобовой от противника — это значит показать свой хвост и быть сбитым, — не одобрил маневр Василий Иванович. — На этот раз обошлось благополучно только потому, что немцы просто не поняли вашу глупость.
— Ни одна победа глупостью не достигается, — возразил я. — Гитлеровцы как раз наш маневр и приняли за глупость. И попались. Лобовая атака безопасна для истребителей.
— Как безопасна? — удивился Рогачев. — Самая страшная атака!
— Такой стала считаться потому, что во время прицеливания трудно определить расстояние до самолета противника и можно врезаться в него. А от стрельбы все равно пользы мало. Поэтому с лобовой выгоднее заблаговременно свернуть. В этот момент по тебе сам черт не успеет прицелиться, зато ты можешь быстро подобраться к хвосту противника.
— Ой, так ли? Боюсь, что тут можно поплатиться, — настаивал Рогачев. — Допустить сзади себя истребителя страшновато.
— Да, страшновато, — признался я. — Однако на этом можно удачно подловить любого фашистского аса. Дело в том, что преимущество «яка» на виражах мы часто не используем. Стоит только оказаться противнику сзади, как мы, опасаясь быть сбитыми, стараемся от него оторваться, а не заманить в бой на виражах. А ведь противник при этом не всегда может хорошо прицелиться. Нужно это чувствовать и строить свой маневр с расчетом.
— Играть в «кошки-мышки»? — заметил Василий Иванович.
— Хотя бы и так. На вираже при средних высотах «як» всегда окажется на положении кошки, а «месс» — на положении мышки.
— Попробую. Только давай пока этот сложный и опасный маневр не навязывать летчикам. Будем применять в крайних случаях.
Рогачев прав. Нельзя силой навязывать каждому летчику то, что сумел открыть и использовать сам. Беспокоит меня лишь одно: как в бою определить этот крайний случай? Ведь и бездействие, и каждое продуманное движение, и безудержный риск, и даже трусость в бою — все таит опасность. Времени на размышление у летчика ничтожно мало. Руки зачастую бросают самолет бездумно, в воздухе бывают моменты, когда главную роль играет интуиция, чутье. Тут, видимо, все определяет и решает мастерство каждого летчика. Поэтому опытом делиться необходимо, но навязывать всем специфически индивидуальный прием кого-нибудь одного не стоит. Подражание никогда не было искусством.
К середине дня из десяти самолетов в эскадрилье осталось только четыре. Командир полка создал сводную группу из двух эскадрилий.
Уже все сели в самолеты, когда Василяка, очевидно получив указание из дивизии, подбежал ко мне и строго-настрого предупредил:
— Смотри с истребителями не связывайся, как прошлый раз. Будут бомбардировщики — любой ценой не дай упасть ни одной бомбе! А то не поздоровится! Понятно?
Все понимали свою главную задачу — не дать вражеским бомбардировщикам прорваться к войскам. Что мог ответить я? Только одно:
— Понятно.
И вот мы над той же железнодорожной веткой. Высота полета моего звена 2000 метров, другого — на 300 метров выше. Теперь, учтя прошлые ошибки, летим эшелонированно по высотам. Над нами плывут редкие кучевые облака. Проверяю компас. Он показывает направление без ошибок: на высоте магнитная аномалия не действует.
