Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Д - Броневский Владимир Богданович
Черногорец всегда вооружен: в самых мирных занятиях он имеет при себе ружье, пистолеты, ятаган и сумку с патронами. Ношение оружия на Востоке почитается знаком отличия и принадлежностью независимости. В свободное время упражняются черногорцы в стрелянии в цель и приучаются к оному с младенческих лет. Даже в играх и увеселениях их виден воинский дух. Бесспорно от всех признаются они искуснейшими стрелками. Привыкши к трудам и недостатку, с веселостью и без утомления делают суворовские марши; опираясь на конец длинного своего ружья, перепрыгивают широкие рвы и переходят такие пропасти, где для других войск должно бы строить мосты; с легкостью восходят на неприступные скалы; терпеливо сносят голод, жажду и всякие нужды. Когда неприятель разбит и ретируется, они обгоняют его так скоро, что сим заменяют конницу, которой в здешних горах иметь невозможно.
Подобно мальтийским кавалерам, ведут они вечную войну с турками. Обитая в горах, представляющих на каждом шагу трудные дефилеи, где горсть храбрых может остановить целую армию, они не боятся стоять на страже и в 24 часа все воины могут собраться на место угрожаемое. Если неприятель силен, они жгут села, истребляют свои поля и заманивают его в горы, где, окружив, нападают с отчаянной храбростью. Черногорцы в опасности отечества забывают личность, свою пользу и частные вражды, повинуются начальникам и, как мужественные республиканцы, почитают счастьем, Божеской милостью, умереть в сражении. Здесь они являются истинными воинами, вне отечества дикими варварами, предающими все огню и мечу. Понятие их о войне совершенно различествуют от правил, принятых просвещенными народами. Они режут головы неприятелям, попавшимся в руки их с оружием в руках, и дают пощаду только тем, кои прежде сражения добровольно отдаются. Отнятое имущество почитают своей собственностью и наградой храбрости. Сами же сражаются, в полном смысле слова, до последней капли крови. Никогда черногорец не просит пощады; если же он тяжело ранен и не можно спасти его от рук неприятеля, то товарищи отрезывают ему голову. При нападении на Клобук, небольшой наш отряд принужден был отступить. Один из офицеров, дородный и уже в некоторых летах, упал в землю, изнуренный усталостью. В сию минуту прибегает к нему один черногорец и, вынув свой ятаган, говорит ему: «Ты очень храбр и желать должен, чтобы я отрезал тебе голову. Сотвори молитву, перекрестись…» Пораженный удивлением и ужасом офицер собирает силы и с помощью того же черногорца скоро догоняет своих. Всех попавшихся в плен почитают уже убитыми. Раненых своих выносят из сражения на плечах, и к чести черногорцев должно сказать, что таким образом спасали они наших офицеров и солдат. Подобно черкесам, малыми партиями единственно для отнятия скота делают они беспрестанные набеги и почитают это молодечеством. В сих сшибках ни один из соседей сравниться с ними не может. Будучи безопасны в своих жилищах, где уже с давнего времени никто не осмеливается их беспокоить, они безнаказанно продолжают грабительства, пренебрегают угрозами Дивана и ненавистью своих соседей; словом, имя черногорца наводит ужас.
Оружие, небольшой хлеб, сыр, чеснок, немного водки, старое платье и две пары сандалий из сыромятной кожи составляют весь багаж черногорцев. В походе не ищут они защиты ни от солнца, ни от холода. Во время дождя черногорец, завернув голову струкой (суконная шаль) на том же месте, где стоит, свернувшись в клубок, ничком и стоя на коленях, имея ружье под собой, спит весьма покойно. Три, четыре часа ему достаточны для подкрепления сил, прочее время беспрестанно ночь и день нападает. Их никогда не можно удержать в резерве; кажется, они не могут сносить виду неприятеля. Когда расстреляют патроны, то с покорностью просят их у всякого встречающегося с ними офицера; а получив оное и браня Бонапарте, стремглав бегут в переднюю линию. Если неприятеля не видно, то они поют и пляшут или занимаются грабежом, в чем (должно отдать им справедливость) они весьма искусны, хотя и знают пышных названий: контрибуция, реквизиция, насильственные займы и тому подобное. Грабеж называют они просто грабежом и отнюдь в том не запираются.
Вот как сражаются сии нерегулярные войска: будучи в превосходном числе, не прежде нападают скрытой силой, как употребив хитрость. Для сего скрываются в оврагах и высылают только малое число стрелков, которые отступая, заводят в засаду, где окружив неприятеля, предпочитают белое оружие, поелику сила и отважность делают успех для них более надежным. Если же они слабее, то выбирают выгодное положение на высоких скалах, откуда, произнося всякие ругательства, вызывают на бой. Большей частью нападают они ночью, ибо система их есть нечаянность. Впрочем, как бы они малочисленны ни были, стараются утомить неприятеля беспрестанным сражением. Читатель после увидит, что лучшие французские вольтижеры на передовых постах всегда были истребляемы, и неприятельские генералы нашли удобнейшим стоять под защитой пушек, которых черногорцы не жаловали. Однако ж скоро к оным привыкли и с подкреплением наших егерей смело всходили на батареи. Тактика черногорцев ограничивается меткой стрельбой. Небольшой камень, яма, дерево укрывает их от неприятеля. Стреляя большей частью с земли, берегут они себя, и верный, скорый их выстрел несет смерть в сомкнутые ряды регулярных войск. Сверх того они отличаются хорошим глазомером, умеют пользоваться местоположением, и как сражаются, обыкновенно отступая назад, то французы, почитающие сие трусостью, всегда обманывались и попадались в засады. Напротив того, они так осторожны, что самые хитрые маневры обмануть их не могут. Они слышат неприятеля, так сказать, по обонянию и усматривают его тогда, когда едва только можно рассмотреть движение его в зрительную трубку. Чрезвычайная дерзость их торжествовала над искусством опытных французских воинов. Нападая на колонны с флангов и фронта рассеянно, следуя внушению личной смелости, они не боялись ужасного батального огня французской пехоты. Генерал Лористон желал двух черногорцев, попавшихся в плен, отправить в Париж на показ; но один из них разбил себе голову об стену, а другой уморил себя голодом.
Из сего заключить можно, что черногорцы, вне гор своих, не могут противостоять регулярным войскам единственно потому, что, предав все огню, они не долго могут быть в поле. Храбрость их в содействии с нашими войсками и плоды победы терялись от их беспорядка. При осаде Рагузы не можно было узнать, сколько их было под ружьем, ибо беспрестанно одни уходили домой с добычей, другие возвращались оттуда и после нескольких дней неутомимых трудов с какой-нибудь безделицей отходили в горы. С ними нельзя идти в дальний поход, и потому ничего важного предпринять невозможно. Впрочем, по своей способности к горной войне, без всякого сведения в тактике, во многом имеют они преимущество над регулярными войсками. Во-первых, они одеты легко, чрезвычайно метки в стрельбе и заряжают ружье свое гораздо скорее солдат, которые, имея ружье с прямым прикладом, не всегда умеют попадать в цель. Черногорцы же в жару сражения, лежа и рассеявшись, стреляют на соединенный фронт. Потому-то в числе 100 или 150 человек неустрашимо нападают они на колонну, из 1000 человек состоящую. В правильном сражении по одним знаменам можно судить об их движении. Они имеют условленные крики, дабы соединиться и напасть вдруг на слабую сторону. От главного знамени, носимого при митрополите, голосом дают они знать, что должно делать. Тогда внезапно бегут вперед, с дерзостью врубаются в каре и почти всегда причиняют беспорядок. Представьте дикий вой, ободряющий черногорцев, ужасающий французов, и присовокупите к тому отрубленные головы, висящие у них на шее и за плечами! Все сие должно произвести, как мне кажется, ужасное действие. В авангардных перестрелках, в снятии пикетов, а всего лучше в истреблении неприятельских запасов, черногорцы могут служить при армии с большой пользой; а если подчинить их военному порядку, что не невозможно, то с 100 000 таких воинов, можно бы дать хороший урок лучшим регулярным войскам.
