Тайны Московской Патриархии - Богданов Андрей Петрович (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
Только эта последняя часть церемонии бракосочетания была открыта для глаз представителей всенародства, однако все детали предстоящего действа должны были строго соответствовать православным обычаям. Зная, сколь стремительно разносятся злонамеренные слухи, Игнатий позаботился, чтобы все время до свадьбы невеста строжайшим образом соблюдала православные каноны в поведении, еде, одежде и праздниках. Католические священники и даже переодетые иезуиты, известные своей пролазливостью, за порог монастыря не допускались, несмотря на просьбы Марины, ее родни и самих священников.
Чтобы успокоить подозрительность москвичей относительно впущенных в город вооруженных иноземцев, приезжие были разделены и расселены на большом пространстве, а стрелецкие караулы, следившие за порядком, значительно усилены. Наконец Москву облетели вести о весьма суровом приеме, устроенном государем Дмитрием Ивановичем послам короля Сигизмунда, что весьма льстило горделивым россиянам, радовавшимся, что царь «утер нос» возомнившему о себе «латыннику».
Достопамятный прием состоялся в Золотой палате Кремлевского дворца 3 мая в присутствии высшего духовенства, сидевшего во главе с патриархом по правую руку государя, и около ста вельмож в платьях из золотой парчи с жемчугом и высоких черных шапках. Блеск золотого трона со львами и грифонами, над которыми раскинул крылья двуглавый орел, сжимающий в когтях шар, ослепительное сияние драгоценностей короны, скипетра и всего одеяния государя оттенялись снежно-белым цветом материи, кожи и горностая на рындах с дамасскими топорами в руках.
Иезуиты, затесавшиеся в свиту послов и гостей, со скрежетом зубовным видели величие патриарха Игнатия, сидевшего в огромном зале выше всех, кроме самого государя. Большой животворящий православный крест перед патриархом как бы говорил алчным католическим пришельцам: «Изыди, Сатана!» Опасения сторонников короля вызвала речь гофмейстера Марины Мнишек Станислава Стадницкого, восславившего давние матримониальные связи московских государей с литовской знатью.
«Сим браком, – говорил Стадницкий Дмитрию Ивановичу, – утверждаешь ты связь между двумя народами, которые сходствуют в языке и в обычаях (и в вере – отметили про себя русские. – А. Б.), равные в силе и доблести, но доныне не знали мира искреннего, и своей закоснелой враждой тешили неверных; ныне же готовы, как истинные братья, действовать единодушно, чтобы низвергнуть луну ненавистную (мусульманство. – А. Б.)… И слава твоя, как солнце, воссияет в странах Севера» [46].
Слишком недавно соединилось Великое княжество Литовское с Королевством Польским и слишком большим утеснениям подверглось его православное большинство от католиков, не обретя надлежащей защиты от татар и турок, чтобы послы королевские и иезуиты не увидели в этой речи мнения множества литовцев, с восторгом соединившихся бы с россиянами под знаменем православного самодержца, выступившего против агарян. Нет, не случайно Сигизмунд III и паны Рады не дали послам воли вести переговоры об антибасурманском союзе!
Глава посольства Николай Олесницкий вручил стоявшему перед троном Афанасию Власьеву королевскую верительную грамоту к «князю» Дмитрию Ивановичу – и немедленно получил ее назад с предложением возвращаться к Сигизмунду, поскольку в России есть только один владыка – цесарь. «Что делается?! – возопил посол. – Оскорбление беспримерное для короля и всех знаменитых поляков, стоящих перед тобой, для всего нашего отечества… Ты с презрением отвергаешь письмо его величества на сем троне, на коем сидишь по милости Божией, государя нашего и народа польского!» [47]
Патриарху Игнатию и всем сторонникам Дмитрия Ивановича стало ясно, что и королевская грамота, и речь Олесницкого были намеренным оскорблением с целью дискредитировать царя и разорвать с ним отношения, становящиеся опасными для трона Сигизмунда и господства польских магнатов-католиков в объединенном польско-литовском государстве.
Это было предусмотрено: не обращая внимания на грубости посла, уже призывавшего на голову Дмитрия Ивановича гнев Божий за последующее кровопролитие, русские приняли грамоту, объяснив это снисходительностью великого государя, готовящегося к брачному веселью. Но прежде царь произнес тщательно подготовленную при участии духовенства речь, обосновывающую имперскую миссию Российского православного самодержавного государства.
Дмитрий Иванович выразил удивление, что
«его королевская милость называет нас братом и другом – и в то же время поражает нас как бы в голову, ставя нас как-то низко и отнимая у нас титул, который мы имеем от самого Бога, и имеем не на словах, а на самом деле и с таким правом, больше которого не могли иметь ни древние римляне, ни другие древние монархи!
Мы имеем это преимущество – называться императором – по той же причине, по какой назывались так и они, потому что не только над нами нет никого выше, кроме Бога, но мы еще (и) другим раздаем права. И, что еще больше, – продолжал Дмитрий Иванович, – мы государь в великих государствах наших, а это и есть быть монархом, императором.
По милости Божией мы имеем такую власть и право повелевать, какие имели короли ассирийские, индийские, персидские, имеем также под своей властью несколько других царей татарских. Поэтому мы не понимаем, чем бы лучше нас был в настоящие времена великий хан, которого все историки называют императором татар?..».
Указав, что Римский Папа «не стыдится» называть его в посланиях кесарем, царь отмечает, что неиспользование его предками императорского титула нисколько не подрывает их права именоваться так, ибо в древности «не только наши предки, но и другие государи» часто «в простоте» не заботились о соответствующих их величию названиях. Польские короли, например, приняли «королевскую корону и титул от кесаря Оттона», чего бы «в настоящее время они, конечно, не сделали».
«Кроме того, – заметил российский самодержец, – всякому государю позволительно называться как кто пожелает. И действительно, у римлян многие кесари назывались народными трибунами, консулами, авгурами; точно так же многие из них, когда им вздумалось, бросали титул императора. Те же Примские кесари, как это известно, назывались князьями. Кесарь Август не дозволял называть себя государем, несмотря на то что был им на самом деле… Так и предки его королевской милости назывались сначала монархами, наконец – королями.
Итак, объявляем его королевской милости, что мы не только государь, не только царь, но и император и не желаем как-нибудь легко потерять этот титул для наших государств… Кто отнимает у меня преимущество и украшение моего государства, которыми государи дорожат, как зеницею ока, – то тот мне больший враг, нежели тот, который покушается отнимать у меня мою землю!» [48]
Если бы не унижение России отнятием у нее имперского статуса, заметил государь, он относился бы к королю как к старшему брату. Несправедливость и враждебность Сигизмунда послужили для царя поводом к другому отношению. Теперь Дмитрий Иванович через дьяка обещал королю пожаловать ему титул «шведского» в обмен на признание за царем сана императорского.
Приезжим из Речи Посполитой было объявлено, что россияне с удовольствием видят друзей в своих бывших врагах, что обычаи в России переменились и на смену тиранству, более всего отталкивавшему свободолюбивых рыцарей, пришла законность и любовь к свободе. Литовцам и «ляхам» было над чем задуматься при сравнении своего короля, лишь мечтавшего их оружием добыть себе далекую шведскую корону, с императором бескрайнего Российского государства.
Щедрый, мужественный, изобретательный в военных играх, сведущий в благородном дворянском искусстве охоты, ловкий наездник и могучий победитель в единоборстве с медведем – Дмитрий Иванович быстро завоевывал симпатии среди гостей накануне того дня, когда единородная им панна Марина будет увенчана императорским венцом. К этому событию радостно готовились все – русские и иноземцы, – ожидая самых счастливых последствий брачного союза для объединения славянских государств.
46
Цит. по: Карамзин Н. М. История Государства Российского. Кн. 3. Т. 11. Ст. 154-155.
47
Там же. Ст. 155.
48
Цит. по: РИБ. СПб., 1872. Т. 1. Ст. 413-418.
