Тайны Московской Патриархии - Богданов Андрей Петрович (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
Лишь несколько заговорщиков в царском дворце да доверенных лиц короля Сигизмунда и генерала иезуитов плели в своих воспаленных умах козни, которым суждено было обрушиться на их головы и породить реки крови русского, украинского, белорусского, литовского и польского народов, подвести под мусульманский меч и оставить в османском рабстве многие земли христиан.
3. Глава заговора руководит свадьбой
Римский Папа Павел V, глава католиков, и второй патриарх Московский и всея Руси Игнатий, глава православных, со всеми их мирными и далеко идущими планами оказались бессильны предотвратить грядущие страшные битвы христиан Восточной Европы, разорение России и Потоп Речи Посполитой, оккупацию Москвы поляками и Вильно русскими. Оба первосвященника оказались запутанными в тенета, за ниточки которых дергал маленький паучок, видящий, насколько легче столкнуть народы в пучину безжалостной вражды, чем настойчиво вести их к союзу и дружбе.
Маленький старичок с подслеповатыми слезящимися глазками, сивой бороденкой, образа самого нелепого, известный всей России прохиндей, ни разу за свою долгую административную карьеру не судивший по закону, жадненький и скупенький льстец, лизавший пятки Ивану Грозному и Борису Годунову, богомолец и тайный сластолюбец, гаденько улыбавшийся, слушая любимые им гнусные сплетни и доносы, – патриарху Игнатию казалось, что он хорошо знает боярина князя Василия Ивановича Шуйского.
Стариковское честолюбие многим представлялось смешным; трудно было предположить в этом тщедушном тельце могучую всесжигающую страсть, увидеть в придворном угоднике отчаянного авантюриста, разгадать в трусе и предателе человека невероятной храбрости. Шуйский готов был один вступить в войну со всеми, ради трона не устрашился покуситься на царя, разжечь народный гнев и вызвать интервенцию иноземцев. А пока он змеей вполз в доверие к Дмитрию Ивановичу и стал ближайшим к нему человеком.
При встрече Марины Мнишек и в последующие дни Василий Шуйский был при государе, всегда на виду, давая советы и распоряжаясь приготовлениями к свадебным торжествам. Он делал вид, что достиг вершины своих честолюбивых мечтаний, не ленясь сопровождать государя даже в конных прогулках без свиты и изображая из себя старого дядьку, по-отечески заботящегося о молодом властелине.
Игнатий помнил, как Шуйский накануне свадьбы громче всех убеждал Дмитрия Ивановича, что невеста возлюбленного народом православного царя должна идти под венец в русском, а не в иноземном платье. «Один день ничего не значит!» – махнул рукой государь, соглашаясь с боярами и испытывая благодарность к Василию Ивановичу за заботу о его популярности.
В эти дни городские власти все чаще докладывали Думе о признаках заговора, нити которого тянутся на самый «верх». Патриарху было известно, что некие попы и монахи, неистово обличавшие самозванца, показывают с пытки на бояр и на самого князя Шуйского. Но кто слушал обвинения против первого вельможи государя?! Поведение Шуйского не позволяло верить изветам и отбивало само стремление сообщить властям о заговоре. Особое впечатление произвела роль Василия Ивановича на свадьбе.
Даже патриарх Игнатий, обвиненный и свергнутый за свои действия в Кремле 8 мая 1606 года, играл на свадьбе Дмитрия Ивановича с Мариной менее заметную роль, чем князь Василий Иванович. Шуйский как тысяцкий был распорядителем торжеств и постарался извлечь из них максимальную выгоду, показав себя недосягаемым для обвинений и подогрев враждебность россиян к иноземцам.
Узнику Игнатию его последнее торжество вспоминалось особенно ярко. Само бракосочетание готовилось и проходило келейно. Марина Мнишек переехала из монастыря во дворец в ночь с 7 на 8 мая. Ее шествие в карете, в окружении немецких алебардщиков и вооруженных дворян, при свете сотен факелов, выглядело зловеще. Празднично одетые толпы народа начали заполнять Кремль лишь через несколько часов. Давка была изрядная, и ждать пришлось долго, до самого полудня.
Народу, призванному глашатаями на праздник, было о чем почесать языки, пока многочисленные гости пробивались через толпу ко дворцу. Знающие люди разъясняли, что не случайно царь нарушает устав Православной Церкви, запрещающий совершать обряд бракосочетания под пятницу и под всякий праздник: назавтра же, 9 мая, была не только пятница, но и высокочтимый Николин день!
Виновники такого нарушения традиций были налицо: целые тысячи иноземцев протискивались на конях в Кремль, разительно отличаясь от православных бояр и дворян, благопристойно одетых в долгополые ферязи из золотой парчи, усыпанные жемчугом и увешанные золотом. Расступаясь перед православными господами, россияне грубили полякам и литве, нагло першимся к самому храму Успения Пречистой Богородицы с оружием. Заносчивая шляхта не сносила грубостей, и многочисленным караулам приходилось там и сям предотвращать свалки.
Стрельцы-молодцы в ярко-красных кафтанах кармазинного сукна с парчовыми нашивками осаживали несметную толпу, старавшуюся протиснуться на соборную площадь. Привычный народ не злобился, если кого-то заушали или даже прибивали длинными пищалями. Всего восемь тысяч стрельцов справлялось с оцеплением Кремля и внутри него. Как на грех, оказалось, что внешнюю охрану соборной площади несут литовские шляхтичи и солдаты, на головы которых так и сыпались проклятия, особенно потому, что вопреки обыкновению к Успению не пропускали богатых горожан.
Гнев православных был велик, даже те, кто по положению и обличию не мог надеяться попасть в собор или на площадь, вопили, что-де не пускают благоверных, а по свойству пускают поганцев! Ожидание между тем затягивалось. После обручения Дмитрия с Мариной по русскому обряду в Столовой палате, проведенного благовещенским протопопом Федором, молодые с малой свитой под предводительством Шуйского направились не в собор, а в Грановитую палату.
Патриарх с высшим духовенством не присутствовали при этих церемониях, но знали, что должно происходить во дворце. Государь первым пошел в палату, где собралось знатнейшее дворянство, и воссел на высокий драгоценный престол. Не кто иной, как Шуйский, выступил вперед и пригласил Марину занять второй трон, меньше царского, но столь же драгоценный. Василий Иванович, нисколько не смущаясь, приписал воцарение великой государыни Марьи Юрьевны Божьему праведному суду.
После того как государь с государыней воссели на престолы, затеян был торжественный прием королевских послов. Потом все, кроме участников свадебного поезда, стоявших у тронов, сидя дожидались уведомления о готовности духовенства к коронации царицы. Посланные на Казенный двор чиновники принесли в Грановитую палату царскую утварь: Мономахов венец, наперсный крест, золотую цепь и усыпанное драгоценностями оплечье-бармы.
Первый в Думе конюший боярин Михаил Федорович Нагой подносил утварь государю, коий, встав со своего места, целовал крест и венец, пока духовник произносил молитву «Достойно есть». Царица также приложилась к православному кресту и лобызала венец, спустившись в знак почтения на три ступени с трона. Лишь после этого, около трех часов дня, началось действо, ради лицезрения которого с раннего утра собирался народ.
По знаку распорядителя торжеств грянули кремлевские колокола, перезвон был подхвачен всеми звонарями столицы. Из дверей Успенского собора на площадь вышли патриарх Игнатий с архиереями в ослепительных ризах. Навстречу им с Красного крыльца и через площадь по дорожке черного сукна, крытого малиновым бархатом, давно привлекавшей внимание народа, двинулись протопоп Федор с царской утварью, покрытой драгоценной пеленой, боярин Михаил Федорович Нагой и дьяк Федор Янов с золотым блюдом.
Когда новгородский и ростовский митрополиты приняли царскую утварь у протопопа, патриарх прошествовал в собор по двойной бархатной дорожке и установил крест, корону, цепь и бармы на поставленные посреди храма аналои, крытые золотой парчой, расшитой жемчугами. Игнатий еще раз оглядел собор и убедился, что все готово к торжеству.
