Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев - Автор неизвестен (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Как видно из документа № 5, в Ставке телеграмма Хабалова о беспорядках в Петрограде была получена еще 26 февраля около двух часов дня. В этой телеграмме доносилось о событиях 25-го февраля. Вечером, 26 февраля в Ставке была получена телеграмма от Родзянки, сообщавшего о стихийном характере беспорядков. Напротив того, 27 февраля военный министр сначала телеграфировал, что начавшиеся в некоторых частях волнения твердо и энергично подавляются, и выражал уверенность в скором наступлении успокоения, а потом сообщал изложенное в документе № 3. В то же время Родзянко извещал о военном бунте, а Хаба-лов давал его подробности и просил поддержки с фронта.
Обо всем этом Ставка не уведомила генерала Рузского тотчас по получении сведений, а лишь 28-го февраля разо-слала циркулярную телеграмму всем главнокомандующим, где говорится уже о получении частных сведений об отъезде государя и о телеграммах, полученных от генералов Хабалова и Беляева в течение дня 28-го февраля. В этих телеграммах от 28 февраля– Хабалов сообщал, что он порядок восстановить не может, что верные части понесли огромные потери, что их всего осталось около тысячи человек, а Беляев доносил, что мятежниками занят Мариинский дворец; последняя телеграмма Хабалова говорила, что он на события «фактически влиять не может».
В это время государь был уже на пути в Царское Село. Все это Рузский узнал лишь поздно вечером 28 февраля уже после того, что ему была доставлена телеграмма Бубликова. В этой телеграмме от имени Родзянко говорилось, что старая власть создала разруху и бессильна и Государственная Дума берет в свои руки создание новой власти. Телеграмма эта, обращенная к железнодорожникам, имела результатом остановку императорского поезда в Малой Вишере.
В то же время телеграмма из Ставки (№ 6) говорила, как будто, о восстановлении порядка и трактовала петроградские события очень спокойно, а самовольно захватившие в руки власть люди именовались министрами нового кабинета. Ставка, очевидно, признала «новый кабинет», тут же давалась и генералу Иванову директива: «доложите его величеству убеждение, что дело можно привести мирно к хорошему концу». Эту директиву принял к сведению и Н. В. Рузский, но подчеркнул в телеграмме слова «это по желанию народа» и «если эти сведения верны, то изменятся способы наших действий». Мы увидим, что эта телеграмма имела большое влияние и на государя и на Рузского. Последний в это время, т. – е. в ночь с 28-го февраля на 1-е марта, считал себя еще совершенно в стороне от событий в Петрограде и ограничился распоряжениями по составлению и посылке требовавшихся с его фронта войск для усиления отряда генерала Иванова.
Наступил день 1-го марта.
Утром Рузский получил телеграмму Родзянки, извещавшую о переходе правительственной власти к Временному Комитету Государственной Думы (№ 7). После завтрака была доставлена телеграмма дворцового коменданта Воейкова о следовании императорского поезда в Псков.
Обстановка в глазах Н. В. Рузского складывалась так: в Петрограде образовалось для восстановления государственного и общественного порядка новое правительство в лице Временного Комитета Государственной Думы, о чем сообщило официально телеграфное агентство; военный бунт приходит к концу; очевидно, этот Комитет с ним справился и продвижение ртрядов генерала Иванова приобретало другой характер (№ 6); правительство это Ставкой признано; члены его известны из телеграммы того же те-легр. агентства, несколько смущали лишь имена Чхеидзе и Керенского, но участие в кабинете Родзянко, князя Львова, Милюкова и Шульгина давало уверенность, что это правительство будет популярно и не революционно.
Генерал Рузский не понимал только, отчего государь, выехав из Ставки в Царское Село, повернул на Псков и потому телеграфировал в 13 ч. 45 м. 1-го марта в Ставку, прося ориентировать его для доклада государю, в виду ожидавшегося преследования через Псков поезда государя (№ 9).
В 17 ч. 15 м. генерал-квартирмейстер Ставки Лукомский ответил по прямому проводу (№ 10), и Рузский узнал, что Балтийский– флот подчинился Временному Комитету Государственной Думы, что в Москве и в Кронштадте беспорядки и что в Ставке допускают возможность порчи пути перед императорским поездом.
Генерал Рузский понял, что дело более серьезно, чем казалось до тех пор. Было очевидно, что оптимизм Ставки за сутки пропал и новое правительство с военным бунтом не справилось. Через полчаса, т. – е. в 1 ч… 45 м. генерал Клембовский из Ставки передал по прямому проводу в Псков (№ 11), что великий князь Сергей Михайлович просит доложить государю тотчас по его прибытии, что он вполне поддерживает мнение генерала Алексеева, изложенное в телеграмме государю, которая была еще Рузскому неизвестна, и указывает, как на лицо, могущее все благополучно Довести до конца, – на Родзянко. В это время императорский поезд еще не прибывал, но Рузский из штаба, в городе, собирался ехать на вокзал для встречи. Он подошел к аппарату и узнал, что в телеграмме своей генерал Алексеев «умолял» государя согласиться на манифест об ответственном министерстве, при чем представлял и его проект.
Рузский выразил свое согласие поддержать ходатайство Алексеева и великого князя. Текст телеграммы был получен в Пскове лишь в 11 ч. 30 м. вечера, когда Рузский был уже в вагоне с докладом у государя, и был ему вручен во время небольшого перерыва доклада, которым государь воспользовался, чтобы послать ее величеству телеграмму о своем прибытии в Псков, а Рузский, чтобы передать приказание в штаб соединиться с Родзянко для разговора по прямому проводу с соизволения его величества.
Императорский поезд прибыл после семи часов вечера и стал рядом с поездом генерала Рузского, куда на все время пребывания государя он переехал из штаба, приказав при себе находиться либо генералу Саввичу, либо генералу Данилову. По словам Рузского, государь при встрече сохранял свое всегдашнее спокойствие и пригласил его к обеду. Государь задавал обычные вопросы о положении Северного фронта, о событиях в Петрограде. О пути своем до Вишеры и о повороте на Псков его величество лишь кратко рассказал, в момент встречи, выслушав рапорт, и сказал, что надеется, наконец, узнать точно от Родзянко, который вызван в Псков, ибо положение настолько серьезно, что он выехал из Ставки, чтобы быть ближе к месту, где разыгрываются события, и иметь возможность лично говорить с нужными людьми и выиграть время. После этого Рузский испросил у государя аудиенцию для важного доклада по поручению Алексеева об общем положении вещей еще до приезда Родзянко, и государь назначил ему время около девяти часов вечера.
Из разговоров перед обедом с лицами свиты государя Рузский вынес впечатление, что они не отдают себе отчета в серьезности положения. Видимо, все ждали, что генерал Иванов, прибыв в Царское Село, опираясь на верный гарнизон Гатчины и Царского Села, усиленный за две недели гвардейским экипажем, а также на спешившие с фронтов бригады, быстро справится с бунтом. Все обсуждали неспособность генерала Хабалова и градоначальника Балка. Обед прошел быстро, и Н. В. Рузский ушел в свой поезд собрать нужные для доклада бумаги и принять сам очередной доклад от своего штаба, ибо весь день не видал поступивших с фронта телеграмм, занятый сначала вопросом о посылке поддержки генералу Иванову, а потом ожиданием прибытия императорского поезда и обдумыванием поступивших из Ставки и с тыла известий.
Через час Рузский вернулся в императорский поезд и, встретив дворцового коменданта Воейкова, шедшего к государю, просил его доложить, что он ожидает доклада. Воейков оставил Рузского в коридоре и больше не возвращался. Более получаса ген. Рузский ждал, в чрезвычайном волнении, ходя по коридору двух смежных вагонов, и не понимая отчего, всегда столь точный в приеме докладов, государь его не принимает в такое время, когда каждый час промедления грозил непоправимыми последствиями.
Рузский знал, что государь считает ответственное перед палатами министерство неподходящим для России порядком управления и предвидел, что ему не легко будет доложить государю о необходимости согласиться на предложенный генералом Алексеевым манифест. Что думает делать государь в Пскове после приема Родзянко, долго ли он тут останется, куда поедет, Рузский не знал (№ 13). Он понимал только, что наступил весьма серьезный час его жизни, когда из главнокомандующего фронтом он обращался в чисто политического деятеля. Решение, действительно огромной исторической важности, зависело от того доклада, который предстоял ему сейчас. Один на один с государем, ему случайно и недостаточно осведомленному, приходилось теперь влиять на ход событий, уже не стратегических. Рузский сожалел, что не мог перед докладом переговорить с кем-либо из свиты государя, чтобы узнать больше подробностей о происходящем в Петрограде, что из Ставки не было новых телеграмм: но попытка его перед обедом говорить с ген. Воейковым разбилась об насмешливый тон, который ген. Воейков принимал, когда не хотел высказываться, и Рузский понял, что, в эти важнейшие в его жизни минуты, он будет перед государем один со своей совестью. Из Ставки тоже молчали. Генерал Алексеев был нездоров и лично к аппарату не подходил – он передал дело ему в руки.
