Ракеты и люди. Фили-Подлипки-Тюратам - Черток Борис Евсеевич (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Наземные станции «Кама», работавшие с бортовым приемоответчиком «Рубин», представляли собой модификацию радиолокаторов системы ПВО. Их серийное производство было давно налажено, что выгодно отличало предложение Богомолова от идеи использования систем на базе весьма сложных и дорогих РУПов.
Аппаратура телеметрии для МИКа размещалась в отдельных помещениях подальше от других радиоизлучающих систем во избежание электромагнитных помех.
Доставляло большое удовольствие общение с ребятами из ОКБ МЭИ, которые увлеченно работали по монтажу и наладке своих станций. Руководивший работами Михаил Новиков рассказывал о принципах и устройстве систем с такой гордостью, что поневоле хотелось оказывать ему всяческую помощь. Наши телеметристы, возглавлявшиеся Николаем Голунским и Владимиром Воршевым, очень быстро нашли с инженерами ОКБ МЭИ общий язык, так что в дальнейшем все их считали одной «шайкой-лейкой».
Первая летная ракета Р-7 прибыла на техническую позицию полигона 3 марта 1957 года в полном составе из пяти блоков. Она имела заводской номер Ml-5, а в разговорах называлась номер пять или просто «пятая». Началась разгрузка и укладка блоков на монтажные тележки.
8 марта прилетела большая группа конструкторов во главе с заместителем ведущего конструктора Александром Кашо. Они привезли длинный перечень доработок, которые следовало внести по результатам огневых стендовых испытаний.
Самыми трудоемкими обещали быть работы по теплозащите хвостовых отсеков. Во время огневых стендовых испытаний обшивка из алюминиевого сплава хвостовой конструкции прогорела во многих местах. Горели даже потенциометры обратной связи рулевых камер и кабели. Предстояло обшить снаружи хвостовые отсеки тонкими листами хромированной стали, а внутри обмотать асбестовой защитой все уязвимые детали.
Почти месяц провел я на полигоне. В конце марта получил возможность ненадолго покинуть гостиницу в гостеприимном поезде и побывать в Москве, пока шел первый цикл доработок.
Во второй раз на полигон я прилетел вместе с Королевым. Мы впервые приземлялись на новом аэродроме «Ласточка» — в будущем аэропорту Байконура, которому суждено было много лет спустя приобрести международную известность. Этим самолетом летело много наших сотрудников. Королев считал, что надо возможно большее число своих сотрудников пропустить через полигонную школу, чтобы они почувствовали: «Здесь мы не для того, чтобы чай с вареньем пить».
Когда рассаживались по машинам, Королев посадил меня в свой «газик». Я впервые ехал с Королевым по степи нового полигона. Дороги уже пылили, и я не упустил случая напомнить, что если бы не требования со стороны Рязанского по расположению пунктов радиоуправления, то мы бы не забрались в эту полупустыню. Сергей Павлович неожиданно очень экспансивно отреагировал на мое замечание: «Эх, Борис, Борис! Ты совершенно неисправимый и заржавленный электрик! Смотри и любуйся, какие кругом безграничные просторы! Где еще такое раздолье можно найти? Мы здесь великие дела делать будем. Поверь мне и не ворчи».
Он говорил мне это, повернувшись с переднего сиденья. Его обычно озабоченное или даже с напускной суровостью лицо на этот раз светилось необычным для Королева по-юношески восторженным одухотворением. Именно это необычное, светящееся восторгом лицо врезалось в мою память.
Уже были построены и ждали новых жильцов четыре отдельных домика «для главных конструкторов». Два из этих домиков в будущем удостоились мемориальных досок. В домике № 1 провел последнюю ночь перед полетом Юрий Гагарин, а домик № 2 стал для Королева на восемь лет вторым после Москвы местом жительства.
Учитывая тяжелейшие жилищные условия, Королев договорился о временном заселении трех домиков на «коммунально-демократических основах». Новая гостиница еще не была готова, а жизнь в бараках могла, по мнению Королева, привести к снижению авторитета его заместителей. Все домики были трехкомнатные, поэтому в каждом из трех домиков поселились по три человека. Домик № 1 был оставлен свободным на случай, если на «двойке» пожелает отдохнуть или поселиться председатель Госкомиссии или маршал Неделин, поэтому до Гагарина его называли «маршальским». В своем домике Королев отдал по комнате мне и Мишину. В третьем поселились Бармин, Кузнецов и Воскресенский. Четвертый домик занимали Глушко, Рязанский и Пилюгин. Таким образом, Королев по полигонным привилегиям приравнял трех своих заместителей Мишина, Воскресенского и меня к главным конструкторам.
Вернувшись на полигон через две недели, я впервые увидел почти зеленую весеннюю степь. По ней хотелось не ехать, а просто гулять. Кое-где пробивались низкорослые разноцветные тюльпаны и нежные, пушистые, незнакомые по нашей средней полосе одуванчики, которые, не облетая, стойко выдерживали ветер.
Бетонная автотрасса была закончена. Только гусеничные и очень большегрузные машины шли по степи. Почти все население поезда переехало из жаркой тесноты вагонов в многокомнатные бараки, которые были соответственно поделены на мужские, женские и служебные. Распределение комнат производилось стихийно по ведомственному, системному и групповому принципу. Появились комнаты телеметристов, баллистиков, двигателистов, наземщиков, монтажников и т.д.
Выстроенный по периметру прямоугольника барачный поселок замыкал штабной барак для пока что скромной администрации экспедиции. В нем уже был установлен телефон ВЧ-связи, оборудован зал для заседаний и редких киносеансов.
Быстро налаживался своеобразный полигонный быт, заполненный не только работой, но и вечерними прогулками по бетонке, сбором тюльпанов, организацией всяких розыгрышей. Это была пора, когда тяжелая работа и условия жизни облегчались атмосферой оптимистических надежд и беззлобного юмора.
Вскоре мы с удовлетворением узнали, что председателем Государственной комиссии по испытаниям ракеты Р-7 назначен Василий Михайлович Рябиков. Эта весть особое удовлетворение доставила тем, кто принимал его в 1945 году в Бляйхероде на вилле Франка.
В состав комиссии вошли маршал Неделин (заместитель председателя), технический руководитель испытаний Королев, члены на правах заместителей технического руководителя испытаний Глушко, Пилюгин, Рязанский, Бармин, Кузнецов и просто члены Пересыпкин (заместитель министра связи), Мрыкин, Владимирский, Ударов, Нестеренко и Пашков.
15 МАЯ 1957 ГОДА
Последние стендовые огневые испытания летного варианта Р-7 были проведены в Загорске 30 марта 1957 года. Выявили много новых замечаний, которые необходимо было учесть доработками на первой же летной ракете Р-7 № 5, которая была на полигоне. Заводской бригаде выпала тяжелая доля: в зале МИКа проделать работы, которые в обычных заводских условиях выполнялись специализированными цехами завода. То, что не успели сделать на заводе, дорабатывала бригада цеха № 39 под руководством Цыганова. Работали они дружно и слаженно, привезя с собой все материалы, инструменты и спирт сверх всяких норм для «промывки и протирки».
Больше всего хлопот доставило усиление теплозащиты хвостовых частей, которое начали делать еще до моего вылета в Москву. Менялись трубопроводы кислородных магистралей, чтобы устранить застойные зоны, в которых жидкий кислород нагревался, вскипал и приводил к встряскам, именовавшимся гидравлическими ударами. Вводилась противопожарная продувка азотом хвостовых отсеков. Баллистики, уже использовавшие первую ЭВМ БЭСМ, пересчитали траекторию, и в последний момент потребовалось в программных устройствах менять время выключения конечной ступени тяги рулевых камер.
Перечень доработок был велик. Главные конструкторы атаковывали ведущего Кашо, заявляя, что по последним результатам заводских испытаний им надо заменить такие-то приборы. В каждой системе, пока ракета путешествовала из Подлипок на полигон, разгружалась и готовилась к испытаниям, обнаруживали какие-то неисправности в самый последний момент последних заводских испытаний. На заводе такая замена осуществлялась быстро, без формальностей.
