История Крестовых походов - Мишо Жозеф Франсуа (читать книги бесплатно TXT) 📗

А беды увеличивались с каждым часом.

Греки всегда порицали невежество латинян, и не зря: бароны и рыцари уважали только мужество, физическую силу и военные трофеи, творения же искусства и человеческого ума их не увлекали, оставляя вполне равнодушными, – во всем этом они видели лишь плоды изнеженности и бессилия. Поэтому не может удивить и то, как крестоносцы отнеслись к памятникам тысячелетней культуры Константинополя. Известно, что город этот, один уцелевший среди развалин стольких империй, хранил в себе несметные сокровища прежних цивилизаций в сочетании с собственными памятниками высокого мастерства. Все это латинянам было ни к чему. Бронза, в которой дышал гений древности, была отдана на переплавку в монеты, боги и герои Нила, Греции, Рима, шедевры Праксителя, Фидия и знаменитейших художников – все рассыпалось в прах под ударами победителей [6]. Единственно что их интересовало, кроме реальных богатств, это мощи святых и христианские реликвии, которыми была так богата столица Византии.

Эти священные сокровища, тщательно сберегаемые во дворцах и храмах, всегда привлекали взоры западного христианства; теперь же, используя ситуацию, можно было без всякого риска запустить в них свои жадные руки. В то время как воины расхищали золото, драгоценные камни, ковры и богатые ткани Востока, латинское духовенство, попеременно употребляя просьбы и угрозы, хитрость и насилие, обирало тайники церквей и монастырей. Особенно большую жатву собрал Мартин Липц, доставивший на Запад часть Животворящего Креста, кости Иоанна Крестителя и руку св. Иакова; с ним соревновался некий священник из Пикардии, сумевший вывезти головы св. Иоанна и св. Георгия. Не отказались от своей доли христианских реликвий и князья. Дандоло захватил часть Животворящего Креста, граф Фландрский обнаружил в Вуколеоне терновый венец Спасителя, его волосы и еще многие мощи, часть которых отправил во Францию, Филиппу Августу. Вся эта священная добыча, повергшая в слезы отчаяния православное духовенство, должна была в скором времени украсить многие церкви Франции и Италии как вечное напоминание о страшном дне порабощения Константинополя. День этот, 10 апреля 1204 года, пришелся на конец поста. Современный историк заканчивает описание кровавых событий довольно едкой фразой: «Так прошло празднование цветоносной Пасхи». Духовенство призвало воинов к покаянию; бароны и рыцари устремились в разграбленные ими церкви и прославляли страдания и смерть Искупителя среди печальных остатков Его разрушенных алтарей.

Отпраздновав положенное время, крестоносцы приступили к разделу захваченных богатств. Все изъятые сокровища составили около четырехсот тысяч марок серебра, и хотя сумма эта много превосходила доходы всех западных держав, она не отвечала настоящей цене разграбленного. Есть основания думать, что если бы, овладев Константинополем, крестоносцы обложили его жителей данью, они собрали бы гораздо большую сумму; но такой «мирный» способ действий был не в обычае баронов и рыцарей, предпочитавших ему простой и неприкрытый грабеж как символ непобедимости и физической силы. Четвертую часть добычи сохранили тому, кто будет провозглашен латинским императором, остальное поделили между собой. Забыв, что французы покорили для них Зару, венецианцы вычли из их доли пятьдесят тысяч марок, предусмотренных первоначальным договором; много меньше получили немцы и рыцари из Ломбардии.

Предаваясь неумеренной радости по поводу обретенного богатства, крестоносцы не задумывались о том, что разоряют страну, которую мыслили в будущем своим новым отечеством; они не подозревали, что столь грандиозное разорение побежденных может привести к падению победителей, которые со временем окажутся столь же бедными, как и греки, которых они обобрали. Чуждые подобия предусмотрительности и рассчитывая только на силу своего меча, они занялись избранием государя, поскольку императорская порфира сохраняла в их глазах прежний блеск, и престол, потрясенный оружием, оставался предметом их жадности и честолюбия.

Среди возможных кандидатов главными преимуществами обладал дож Энрико Дандоло, но он сразу же отказался от этой чести, понимая, что венецианцы не допустят его избрания – патрициат адриатической республики и в мыслях не имел видеть своего верховного уполномоченного императором другой страны. Оставались двое: Бонифаций Монферратский и Балдуин Фландрский. Первая из этих кандидатур также не устраивала венецианцев, опасавшихся Бонифация, владения которого соприкасались с их землями. Естественным победителем из предвыборной борьбы вышел Балдуин, напомнивший ко всему прочему о своем родстве с Карлом Великим и своем примерном благочестии. Жители Константинополя, так часто менявшие властителей, одобрили этот выбор и присоединили свои восклицания к восторженным выкрикам латинян. Нового избранника посадили на щит и торжественно внесли в храм Св. Софии, причем маркиз Монферратский сопровождал его со всеми внешними признаками дружелюбия, умело скрыв горечь поражения и частично компенсировав его женитьбой на Маргарите Венгерской, вдове Исаака Ангела.

Коронация Балдуина произошла в четвертое воскресенье после Пасхи, в том же храме. После торжественной литургии новый император был возведен на золотой трон и получил из рук папского легата, заменившего патриарха, царскую багряницу. Два рыцаря несли перед ним консульскую латиклаву и меч. Легат, подойдя к алтарю, воскликнул: «Он достоин царствовать!» – и все присутствующие, бароны и рыцари в кольчугах, простые воины и слуги, злополучные византийцы, дружным хором повторили: «Достоин!.. Достоин!..»

Между тем вельможи горели нетерпением разделить между собой области и города новой империи. Согласно первоначальному плану, Вифиния, Фракия, Фессалоники, вся Греция от Фермопил до мыса Суния, а также главные острова Архипелага достались французам. Венецианцы получили Киклады и Спорады, восточный берег Адриатики, берега Пропонтиды и Понта Эвксинского, Адрианополь и приморские города Фессалии; при этом дож, отказавшийся от императорского титула, был возведен в сан князя Романьи, признан владетелем половины Константинополя и избавлен от присяги императору. Впрочем, различные непредвиденные обстоятельства вскоре произвели многочисленные перемены в этом дележе, и историк напрасно бы старался проследить их ход: гораздо легче было бы обозначить берега, размытые потоком, или начертить путь разрушительной бури...

...Когда крестоносцы услышали о таком множестве земель, которые едва ли знали по имени, они были потрясены и решили, что большая часть света оказалась добычей их честолюбия. В порыве восторга они объявили себя повелителями всех стран, составлявших некогда мировые империи. Метали жребии о царствах мидян и парфян; иные желали царствовать в Александрии, другие оспаривали гаремы султанов Востока, третьи жаловались, что недополучили, и требовали новых переделов. За сокровища, полученные при ограблении Константинополя, победители покупали целые области с их населением, которые затем перепродавали и проигрывали в кости; столица превращалась в рынок, где торговали морями и островами, народами и их достоянием.

В этой сутолоке спекуляций не терялось и католическое духовенство, занятое дележом имуществ православной церкви Византии. Все константинопольские храмы были поделены между французами и венецианцами; с обеих сторон назначили священников для католического богослужения. Венецианец Морозини был возведен в сан константинопольского патриарха; в остальные города отправили католических епископов, которые немедля заменили своих православных предшественников.

Казалось, ничто больше не противилось оружию крестоносцев; все трепетало перед ними; слава об их победах и могуществе распространилась до крайних пределов бывшей Византии. Однако бросив взгляд в будущее, наиболее дальновидные из вождей понимали, что существуют весьма и весьма серьезные проблемы. В результате кровопролитной войны столица и области сильно оскудели жителями. Народонаселение, ослабленное и рассеянное, было недостаточным для возделывания земли и ремесленных работ. Выход виделся лишь в притоке свежих сил с Запада, способных населить и защитить империю. И здесь князья все надежды возлагали на папу, с которым все еще находились в состоянии конфликта. В своих письмах к Иннокентию III новый император и маркиз Монферратский, ставший ныне королем Фессалоникийским, ярко расписывали свои «подвиги», подчеркивали, что действовали целиком в интересах Римского престола и умоляли простить их и помочь в создавшемся положении. Им вторил и Энрико Дандоло, уверявший, что именно завоевание Константинополя открыло путь к освобождению Иерусалима и всей Святой земли.