История Крестовых походов - Мишо Жозеф Франсуа (читать книги бесплатно TXT) 📗
Как только молва обо всех этих бедствиях достигла Константинополя, Балдуин собрал графов и баронов и призвал к принятию экстренных мер. Крестоносцы, воевавшие по ту сторону Босфора, получили приказ немедленно присоединиться к главной рати. Однако не дожидаясь их прихода, горевший нетерпением император выступил с теми ограниченными силами, которые находились под рукой, и через пять дней был под стенами Адрианополя. Столицу Фракии защищало стотысячное ополчение греков. Армия Балдуина насчитывала не более восьми тысяч воинов; число это удвоилось после присоединения венецианцев и беглецов. Силы были слишком неравными, но крестоносцы, привыкшие пренебрегать всеми препятствиями, никогда не страшились превосходства сил неприятеля. Пока они готовились к осаде, пришла весть о подходе несметной армии болгарского царя Калояна. Новый союзник греков величал себя главою Священного похода и грозил истребить всех франков, обвиняя их, что под знаком Креста они опустошили и разграбили христианские земли. С болгарским царем шли орды татар, или куманов, которые покинули области между Дунаем и Борисфеном в надежде на легкую и обильную добычу. Подобно скифам, они сражались конным рассыпным строем и обладали исключительной маневренностью. Именно им Калоян отдал приказ заманить в засаду конницу франков, что и было успешно проделано. При виде татар император и граф Блуасский во главе своих рыцарей бросились им навстречу. Татары для виду отступили и франки преследовали их на расстоянии в две мили. Они уже считали себя победителями, когда враги вдруг развернулись, окружили их и при содействии подошедших главных сил принялись избивать. Граф Блуасский пал первым; Балдуин еще пытался оспорить победу, когда вокруг него все попадали под тучей дротиков и стрел, и он, оставшись почти в одиночестве, был схвачен и закован в цепи. Печальные остатки его войска отступили в неописуемом беспорядке, и к ночи осада Адрианополя была снята.
Отступление крестоносцев, по существу, было бегством. Болгары и куманы преследовали их; только на полпути к столице, встретив войска Анри Геннегаусского, спешившего из областей Азии, латиняне несколько приободрились и сумели установить подобие порядка в своем отходе.
Последствия этой трагедии тут же дали о себе знать. Многие рыцари, в поспешном бегстве побросавшие оружие и знамена, примчавшись в Константинополь и поведав о происшедшем, вызвали повсеместные горе и уныние; только греки столицы тайно торжествовали и молились за новые победы болгар. И теперь, подобно тому как известия о победах обеспечили прилив добровольцев, поражение вызвало подобный же отлив: великое число крестоносцев усматривало спасение лишь в бегстве на Запад и поспешно отплыло на венецианских кораблях. Тщетно папский легат и кое-кто из вождей пытались удержать беглецов, угрожая всеобщим презрением и гневом Божьим; они отказались от собственной славы и, покинув империю, возвестили миру о пленении Балдуина и крахе всей эпопеи.
Калоян меж тем шел по стопам побежденных, не давая им передышки. Греки совместно с болгарами брали область за областью. Попутно татары истребили двадцать тысяч армян, покинувших берега Затрата и следовавших за графом Геннегаусским, причем рыцари не смогли им оказать ни малейшей помощи, так как сами боялись окружения. Вскоре были потеряны почти все владения латинян: за Босфором им удалось сохранить только замок Перес, а на европейском берегу Родост и Селиврию. Правда, завоевания в собственно Греции были еще в безопасности; но эти отдаленные области лишь разделяли силы крестоносцев. Анри Геннегаусский принял звание правителя; он проявил чудеса храбрости, пытаясь отвоевать некоторые города, но в этих боях лишь потерял значительную часть своего войска. Армия болгар, подобно смерчу, уносила все на своем пути; она разорила берега Геллеспонта, простерла опустошения до Фессалоник, и сам Константинополь ежедневно страшился увидеть у стен своих дикие орды. И если этого не произошло, то лишь вследствие раскола, который вдруг начался среди союзников.
1203 г.
Папа тщетно увещевал французов и итальянцев оказать помощь победителям Византии; он не мог, да и никто не смог бы, пробудить у европейских государей и воинов ревность к делу, которое, как ныне было очевидно, представляло одни лишь бедствия и опасности. Участь Балдуина оставалась неизвестной; на этот счет ходили различные слухи, но все попытки графа Геннегаусского выведать что-либо оказались неудачными. Когда же год спустя папа по его просьбе обратился с запросом к Калояну, тот ответил, что Балдуин «...отдал дань Природе, и освобождение его уже не во власти смертных...». После такого ответа Анри в качестве ближайшего родственника покойного не оставалось ничего иного, как собрать жалкое наследие брата и занять его престол. Новое царствование началось среди слез и печали: в эти дни умер престарелый Энрико Дандоло, успевший увидеть крах своего так лихо начатого предприятия, за ним последовал Бонифаций Монферратский, погибший на поле боя, причем голова его стала победным трофеем Калояна...
...Автору не хватает присутствия духа, чтобы продолжать эту горестную историю и представить латинян в крайнем унижении и бедствии. Начиная повествование об этом походе, мы провозгласили: «Горе побежденным!», оканчивая же его не можем не воскликнуть: «Горе победителям!..»
Древняя империя, безжалостно разрушенная, новая, превращенная в развалины, – таковы определяющие черты этого безобразного похода; ни одна эпоха не ознаменовалась такими удивительными подвигами и столь дикими злодействами. Дух завоевания, общий для всех рыцарей, вел их предприятие, но отвратил от главного: герои этой войны не сделали ничего для освобождения Иерусалима, хотя и твердили об этом беспрестанно. Покорение Византии, вместо того чтобы проложить путь в землю Иисуса Христа, послужило новым препятствием к возвращению Святого города, безрассудные подвиги крестоносцев подвергли христианские земли величайшим бедствиям и, не заменив державы, которая могла служить оплотом против мусульман, ниспровергли ее до основания. Этот дух захватов, дошедший до слепого неистовства, не позволил крестоносцам помыслить, что и среди самых блестящих успехов есть предел, которого нельзя преступить безнаказанно, и что благоразумие и мудрость должны всегда сопутствовать мужеству. Сделавшись хозяевами Константинополя, бароны и рыцари проявили глубокое презрение к грекам, у которых должны были искать опоры; они хотели переделать нравы и веру – предприятие более трудное, чем само покорение, – и обрели только врагов в стране, которая могла дать им полезных союзников.
Политика папы, который сначала стремился отвлечь латинян от Константинополя, обратилась в дальнейшем в одно из главных препятствий к сохранению их завоеваний. Чтобы получить от Иннокентия прощение и одобрение, крестоносцы применили дикое насилие против греческой веры и, желая оправдаться в его глазах, утратили завоеванное, ибо соединение церквей не могло произойти среди угроз и погромов, грабежей и прочих бедствий захватнической войны. Орудие победителей оказалось слабее, чем проклятие Церкви; насилие только возмутило умы и довершило разрыв. Воспоминания об угрозах, гонениях и обидах, взаимное презрение и непримиримая ненависть, раз возникнув, прочно поселились между обеими исповеданиями и навсегда их разделили.
В отношении успехов европейской образованности этот поход был абсолютно бесплоден. Люди Запада могли бы многое почерпнуть у Византии. Греки сохранили законодательство Юстиниана; у них имелись мудрые правила относительно взимания налогов и управления казной; они сберегли драгоценные памятники древней литературы. Латиняне пренебрегли этими творениями человеческой мудрости и опытности многих поколений – их интересовали только земли и материальные ценности. Рыцари похвалялись своим невежеством; среди пожаров, истреблявших здания столицы, они равнодушно взирали на библиотеки, охваченные пламенем. Можно лишь удивиться, что при подобном отношении многое из духовных сокровищ прошлого все же сохранилось, и если победители не умели ценить творения гения, то они не все их истребили, сохранив кое-что для благодарного потомства. Это же касается и произведений искусства, не полностью истребленных во время константинопольского погрома; в частности, четыре бронзовых коня с ипподрома, перешедшие из древней Греции в Рим, из Рима в столицу Византии, утвердились в конце концов на площади Св. Марка в Венеции, где красуются и поныне...
