Унесенные бездной. Гибель «Курска». - Черкашин Николай Андреевич (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗
Потом специалисты информационной службы военного ведомства оправдывались: мы не хотели публиковать список моряков «Курска» до окончательного выяснения их судьбы; если бы мы дали его до завершения спасательных работ, все бы решили, что это – посмертный список и никаких надежд нет.
Жалкий лепет. Имена членов экипажа «Курска» должны были быть обнародованы сразу же, как только прозвучало название аварийного корабля. Никто бы не воспринял его как преждевременный мартиролог, если бы он был предварен хотя бы такой фразой: «Эти люди сейчас борются за живучесть своего корабля, и мы делаем все, чтобы помочь им». По крайней мере матери, чьи сыновья служат на других кораблях, не стали бы хвататься за сердце при словах «авария на подводной лодке».
Думаю, что на самом деле было так: никому из клерков не захотелось лезть к раздраженному начальству с советами «давайте, мол, опубликуем список членов экипажа». Кому хочется нарываться на окрики вроде «не лезьте не в свое дело!». А само начальство, погруженное в транс, сделать этого не догадалось. Пока «ушлые журналисты», как всегда, не нанесли опережающий удар. Только тогда в «Российскую газету» пришли официальные списки подводников со всеми их данными и даже адресами семей. А раньше – до скандала с покупкой «засекреченной информации» – сделать этого было нельзя?
И так во всем, что касалось официальных сообщений, – горькая правда мешалась со сладкой ложью, отчего тошнило всех: и тех, кто сообщал, и тех, кто слушал.
Никогда не забуду пресс-конференцию вице-президента Ильи Клебанова в Белом доме. Она была посвящена проблеме подъема «Курска». Собрались около полусотни журналистов и телерепортеров едва ли не всех аккредитованных в столице информационных агентств. А информации-то из уст председателя правительственной комиссии прозвучало 0, 0001 бита. В моем блокноте осталась единственная запись: из 500 предложенных проектов комиссия остановилась только на одном. Каком именно – секрет. Тогда зачем собирали столь представительную аудиторию? Отрывали стольких людей от более насущных дел? Стало в очередной раз обидно за себя и своих коллег.
Нет, вопросы сыпались градом, но ответы были либо совсем не на тему (попробуй переспроси потом высокого гостя), либо по-горбачевски изворотливые – «процесс пошел, но его надо углубить, держа руку на пульсе и под контролем». Клебанов разительно походил на наглого школьника, который пришел в класс, не выучив урока, зная, что ему за это ничего не будет.
Хотел бы я знать, была ли у этого чиновника возможность отказаться от назначения на пост председателя Комиссии по расследованию обстоятельств гибели «Курска»? Или он ничтоже сумняшеся взялся за совершенно неведомое ему дело только потому, что печальный выбор пал на него?
И последнее. В «Морской газете» очень точная реплика известного подводника контр-адмирала Валентина Козлова:
«Кому-то очень нужен был информационный бум тех августовских дней. И не только ради особых сенсаций. Видна здесь политическая подоплека, попытка приструнить новую власть, наступившую на хвост тем, кто фактически владеет средствами информации в стране. А заодно и побольнее задеть ВМФ с его надеждами на возрождение морской мощи и океанской стратегии».
Глава десятая
БЛЕСК И НИЩЕТА РОССИЙСКОГО ФЛОТА
Ни одна страна в мире не подвергала свой флот такому разорению и разграблению, как послесоветская Россия.
Но именно в эти немыслимо трудные и невероятно обидные для военных моряков годы, когда не выслужившие свой срок российские крейсера продавали под китайские увеселительные центры, когда из российских подводных лодок, распроданных по всей Европе, Америке и даже Австралии, делали плавучие рестораны, выставляя на потеху публике чучела в тужурках наших офицеров. Когда офицеры-подводники в это время, чтобы прокормить семьи, подрабатывали ночными сторожами и ночными таксистами, когда из нетопленых домов офицеры забирали на зиму своих жен и детей в жилые отсеки подводных лодок; даже в эти немилосердные издевательские глумливые годы флот делал свое дело, и как делал! Осваивал подледное пространство Арктики… Ракетами – из-под воды! – выводил в космос спутники, ставил мировые рекорды в точности и дальности стрельбы.
В январе был в родном Полярном. Некий капитан-лейтенант, командир тральщика, не буду называть фамилию, чтоб не взгрели его, пригласил к себе на корабль. Зачуханный, забытый начальством, шефами и богом номерной рейдовый тральщик ютился в дальнем углу гавани. И командир под стать кораблю – щупленький, невзрачный. Сидим в его каюте, пьем чай…
– А знаете, Николай Андреевич, мы сейчас тонем.
– ??!
– У меня в носовом трюме течь. Сейчас мы воду откачиваем насосами с берега, а выйдем в море – будем своими помпами качать. В док нас пятый год не ставят – платить нечем.
– Так вы и в море с течью выходите?
– Так мы ж тральцы… Если мину рыбаки выловят, кто, кроме нас, пойдет…
Я встал и обнял этого парня в обтерханной корабельной тужурке. Ну что я мог ему сказать?
Дай бог тебе, кап-лей, стать однажды главкомом!
Пишу все это, не видя строк из-за слез.
Мой письменный стол превратился в причал погибших кораблей: «Новороссийск» и «Нахимов», С-80 и Б-37, К-129 и К-56… Душа устала стенать. Морские трагедии не повторяют друг друга ни одним мгновением. Всякий раз море принимает в жертву неповторимый венок человеческих судеб, где черные ленты моряцких смертей перевиты цветами счастливых – спасительных! – озарений, вспышек высокого духа…
Вот уж совсем было гиблая ситуация. Атомная подводная лодка К-56 попала под удар надводного судна «Академик Берг». Прочный корпус атомарины, как, надо полагать, и на «Курске», взрезан таранным ударом чужого форштевня. Даже в том же месте – на стыке носовых отсеков. В первом, куда поступала ледяная вода, находилось двадцать два человека. Дыхательных же аппаратов было только семь – столько, сколько подводников расписаны в торпедном отсеке по боевой и аварийной тревогам. Пятнадцать моряков обрекались на гибель от удушья и утопления. Среди них был и лейтенант Кучерявый, взявший на себя командование отсеком. Он не имел права на изолирующий дыхательный аппарат (ИДА), потому что был «чужим», из другого экипажа. Его изолирующий противогаз остался на родной подводной лодке – К-23. Спасительные «идашки» могли надеть только те, чьи имена были написаны на их бирках: семеро из двадцати двух…
В тот день жена лейтенанта рожала первенца. В отсеке об этом знали. И мичман Сергей Гасанов, старшина команды торпедистов, отдал Кучерявому свой аппарат:
– Наденьте, товарищ лейтенант, хоть дите свое увидите…
Лейтенант Кучерявый не стал натягивать маску. В ней трудно было отдавать команды. И тогда остальные – шестеро счастливчиков, которым судьба бросила шанс спастись, сняли дыхательные аппараты:
– Погибать, так всем вместе…
Самому старшему в отсеке – лейтенанту Кучерявому – было двадцать пять; матросам – едва за восемнадцать… Никто не хотел умирать. И потому все рьяно выполняли каждый приказ лейтенанта. Понимали его с полуслова. Все они остались живы.
До сих пор крупнейшая в истории подводного плавания катастрофа приходилась на долю британского флота. В ночь на 31 января 1918 года при выходе из главной базы Розайт из-за неразберихи в походном порядке погибли сразу две новейшие по тем временам подлодки и три получили тяжелые повреждения. Тогда лишились жизни сразу 115 матросов и офицеров. Надо заметить, что британское адмиралтейство скрывало трагедию своего подводного флота от своей общественности 14 лет. Однако никто из англичан не подвергал сомнению необходимость адмиралтейства и флота для Британии. У американцев в 1963 году погибло на канувшем в бездну «Трешере» 129 человек. Это была первая в мире катастрофа атомной подводной лодки, через пять лет грянула вторая: «Скорпион» – 99 жертв. Однако никто не требовал лишить Америку атомного флота.
У нас первая гибель подводного атомохода случилась в апреле 1970 года – Бискайский залив, К-8… Большую часть экипажа удалось спасти. Капитан медслужбы Арсений Соловей в задымленном отсеке надел свой дыхательный аппарат на прооперированного перед пожаром старшину Юрия Ильченко. Знал, что сам погибнет от угарного газа, но отдал свою маску больному, потому что был Врачом, а не начальником медслужбы.
