Махно и его время: О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине - Шубин Александр Владленович
5 октября махновцы захватили Кичкасский мост и перешли через Днепр. Они вернулись в свой район, разлившись по нему широкой лавиной. 6-14 октября в руках махновцев оказались Мелитополь, Бердянск и Мариуполь. В Бердянске белые пытались уплыть на пароходах, но махновская артиллерия потопила их. Под угрозой оказалась ставка Деникина в Таганроге. Инфраструктура Добровольческой армии была изрядно потрепана, что затормозило деникинское наступление на север, к Москве. «Это восстание, принявшее такие широкие размеры, расстроило наш тыл и ослабило наш фронт в наиболее трудное для него время» {456}, — признавал А. Деникин. С фронта срочно пришлось перебрасывать части Шкуро, чтобы локализовать быстро расширяющуюся зону, контролируемую махновцами. 18 октября генерал Май-Маевский, лично занявшийся нежданной проблемой Махно, отбил Мариуполь. Начались затяжные бои вокруг Гуляйполя. В центре «Доброволии» образовалась дыра «Махновии».
6. Взрыв горкома
В это же время неожиданный удар от махновцев получили и большевики. Когда стало известно о расстреле части махновского штаба большевиками, Махно собрал на станции Большой Токмак совещание, о котором мы знаем из показаний Льва Задова (Зиньковского), данных после возвращения в СССР. В июне 1919 г. Задов был членом контрразведки. На совещании присутствовал прибывший из Москвы анархист Казимир Ковалевич, который предложил развернуть в столице активные анархистские действия, включающие террористические акты против красного руководства. «Махно одобрил, снабдил группу деньгами» {457}.
Ковалевич был секретарем Московской федерации анархистов. После апрельского разгрома он 6 мая 1918 г. поставил вопрос об изменении методов работы Федерации анархистов. Вероятно, Ковалевич предлагал усилить подпольную составляющую работы (это обсуждение было закрытым) {458}. Радикальный противник большевиков, Ковалевич не нашел понимания у большинства секретарей федерации. Но весной 1919 г. ему удалось найти общий язык с анархистом Витольдом Бжостеком (мужем М. Никифоровой), затем уехавшим к Махно. Ковалевич тоже отправился на Украину, и в Харькове нашел сторонников, вернувшихся с ним в Москву. После июньской катастрофы Москву отправились махновские контрразведчики Я. Глагзон и X. Цинципер, несколько бойцов и анархистов, включая М. Никифорову. Похоже, Маруся добралась только до Харькова, после чего, встретившись с Бжостеком, повернула с ним в деникинские тылы. Они были схвачены белыми и казнены в Севастополе. В Харькове и затем в Москве группа расширилась за счет анархистов и левых эсеров. Наряду с махновцами и Ковалевичем костяк группы составили люди анархистского боевика Петра Соболева, товарища Бжостека {459}.
Обстановка располагала леваков к самым решительным действиям. Коммунистический режим оставил перед ними несложную альтернативу — либо культурничество, отвлеченные теоретические рассуждения и лекции, либо отправка в Красную армию с беспрекословным подчинением воинской дисциплине. Большинство анархистов, которые не ушли на фронт в первые месяцы гражданской войны, считали Красную армию карательной силой.
Часть анархистов заявляла, что в условиях белой угрозы нужно мириться с большевистским режимом, так как он все же продвигает общество к коммунизму, путь и несовершенному. Такая позиция преобладала на съезде анархо-синдикалистов в августе 1918 г., который провозгласил советы переходной формой к коммунизму {460}. Таков же был взгляд и анархо-коммунистов, собравшихся в декабре 1918 г. на съезд, организованный сторонниками члена ВЦИК Аполлона Карелина. Он говорил: «Только мы и коммунисты-большевики являемся в наше время реальной силой в борьбе с контрреволюционным движением. Этим и создается необходимость нашего товарищеского отношения к ним» {461}. Так считал и Махно до июня 1919 г. После расстрела махновских командиров его позиция изменилась, совпав с мнением Ковалевича. Раз анархисты — самостоятельная сила — это нужно доказать не только на Украине, но и в Москве, где анархисты были разбиты в апреле 1918 г.
Часть анархистов предпочитала пока пропагандировать анархический идеал (впрочем, одного из лидеров пропагандистского крыла Льва Черного большевики все же расстреляют в 1921 г.). Часть, не очень-то интересуясь теорией, вела полуподпольный образ жизни в ожидании «дела». Прибывшие в Москву махновские боевики и товарищи Ковалевича создали группу «Анархистов подполья» числом около 30 человек и принялись «ставить дело». Соболев возглавил боевую группу и организовал переброску взрывчатки из Брянска.
Ковалевич, который «давно мечтал о поднятии массового движения рабочих против комиссаров за октябрьские завоевания, безвластные советы и конфедерацию труда» {462}, возглавил «литературную группу» и развернул пропаганду среди рабочих. Листовки «Анархистов подполья» проникнуты ненавистью к режиму, который предал идеалы Октябрьской революции, фактически разогнал советы и установил «рабовладельческий строй»: «Отняв у рабочих все октябрьские завоевания, Совнарком пошел войной на непокорную деревню» {463}. «“Комиссар и взятка!” — вот лозунг Совнаркомовской братии» {464}.
Листовки печатали в типографии, где работали меньшевики. За эти услуги нужно было платить. Деньги Махно подходили к концу. Вместе с максималистами и левыми эсерами «анархисты подполья» в августесентябре провели несколько удачных эксов. С деньгами наладилось, хотя часть из них левые эсеры присвоили себе. В их крыле партии это вызвало скандал. Экстремисты были исключены из партии. Зато в кругу анархистов подпольщиков большой авторитет приобрел левый эсер Донат Черепанов — участник Октябрьского переворота и Июльского восстания левых эсеров, сторонник самой решительной борьбы с большевиками. Недавно он был исключен из партии, но исключения не признавал. Идейно Черепанов перешел на позиции синдикализма, так что от анархистов мало отличался. Сотрудничество «анархистов подполья» с изгоями из партии левых эсеров было закреплено созданием совместного «Всероссийского Повстанческого Комитета Революционный партизан». В его штаб вошли Ковалевич и Черепанов.
«Анархисты подполья» не очень-то скрывались, спорили с анархистами-пропагандистами о необходимости «реального дела», но большевикам было не до них — к Москве приближался Деникин.
Между собой «революционные партизаны» обсуждали, где и как нанести террористический удар по большевикам — отомстить за махновских командиров и дезорганизовать власть. Споры шли бурные — покушаться ли на Ленина, или он — честный революционер. Тогда — ударить по ЧК. Нет, она подчиняется партии. Значит — нужно бить по партии. И потом теракт должен стать еще и сигналом к рабочим, чтобы выступить против большевиков. Соболев, подражая народовольцу Халтурину, намеревался устроить взрыв резиденции врага — Кремля, но для этого нужно было слишком много взрывчатки, и он ее методично накапливал. Обсуждали, не взорвать ли что-то во время Октябрьских торжеств,..
Терроризм — обычное оружие в арсенале политической борьбы того времени, тем более — в обстановке гражданской войны, когда политический противник был в то же время и военным. Но террорист террористу рознь. Для одних террористов убийство — ремесло. Профессиональные киллеры шлифуют квалификацию и не выбирают цели — это дело начальника, хозяина или клиента. Заказчик знает, зачем нужно уничтожить цель, а дело исполнителя — сделать дело. Ему все равно, кого убивать — политиков, бизнесменов, случайных прохожих, детей в школе… Ничего личного — только бизнес. Для других террористов — теракт — результат их идейного выбора. Они могут быть дилетантами в этом деле, но такие террористы сами решают, где и почему должен быть нанесен удар. Террорист-идеалист при этом как правило плохо разбирается в перипетиях политической борьбы. Он не вхож в коридоры, где принимаются решения. Он целится в символы власти, не зная, каков ее механизм, кто придет на место убитого и каково будет изменение политического курса в результате теракта. Потому большинство терактов, совершенных из идейных соображений, ведет совсем не к тем результатам, которые планировались. Народовольцы хотели вызвать революцию, а спровоцировали реакцию. Выстрел Николаева в Кирова стал поводом для волны террора. Поджог рейхстага леваком-антифашистом Ван дер Люббе только укрепил режим Гитлера.
