Цареубийство в 1918 году - Хейфец Михаил (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Ленин ждал момента и дождался, когда в потоке всемирных откликов на убийство вождей «Союза Спартака» затерялось короткое сообщение из Петрограда об убийстве четверых великих князей. Что, мол, поделаешь, время такое грозное!
Четверых великих князей расстреляли утром 30 января 1919 года во внутреннем дворе Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, у стены известной «баньки».
Самым знаменитым среди них был великий князь Николай Михайлович, прозванный в семье «Николаем-Эгалитэ» за республиканские убеждения, генерал-от-инфаитерии и историк, прекрасный знаток русских архивохранилищ. «Человек строптивого характера», «ядовитый скептик», как говорили о нем в семье, он многажды, особенно в последние месяцы царствования, предупреждал царственного брата об опасностях пути, по которому тот ведет Россию и Романовых. Судьбу свою историк предвидел: «Висельники мы!» – не раз говорил в тюрьме.
Князь Петр Долгорукий, впоследствии погибший в тюрьме ГПУ, воспроизвел рассказы современников о гибели воина и ученого: «Великий князь Николай Михайлович… в предварилке все время шутил и подбадривал других заключенных. Когда его вывели на расстрел, он отказался от завязывания глаз, скрестил руки, поднял голову и так вызывающе глядел солдатам в глаза, что смутил многих, и не все стреляли.»
Рядом с 60-летним историком стоял его младший брат Георгий (средний, генерал-инспектор артиллерии Сергей был, как читатели помнят, убит пулей под Алапаевском). О нем я почти ничего не знаю, кроме того, что этот профессионал-офицер был знаменитым коллекционером: собрание монет Государственного Эрмитажа в значительной мере создано его усилиями. Оно – и память о великом князе Георгии.
Вместе с Михайловичами у стены поставили еще одного Константиновича, – Дмитрия, 59-илетнего командира кавалерийского корпуса, и его ровесника, командира кавалерийской бригады Павла Александровича, тяжело в это время болевшего, взятого в тюрьму из больничной постели. (Именно его сын от морганатического брака, князь-поэт Владимир Палей, был убит в Нижне-Синячихинской шахте под Алапаевском.)
Всех расстрелянных в этот день похоронили в неизвестном месте на Заячьем острове.
Примерно в те же дни в Ташкенте расстреляли еще одного Константиновича – великого князя Николая.
Всего на протяжении семи месяцев было убито 19 членов династии, царствовавшей 305 лет.
Еще скажем доброе слово о Соколове: он был все-таки из лучших в своей компании. Например, защищал память своего свидетеля, полковника Е. Кобылинского, которого монархисты склонным были презирать как человека, назначенного Керенским. Соколов напомнил: хотя Кобылинский был инвалидом войны, страдавшим нефритом после контузии и потому освобожденным от службы в Действующей армии, но, узнав о гибели своих подопечных, вступил добровольцем в Сибирскую армию и пал в бою. Так что не стоило эмигрантам посмертно его упрекать за назначение от Временного правительства (приказ о назначении был подписан генералом Лавром Корниловым).
Но Соколов, оказывается, ошибся даже в этом случае. Кобылинский не погиб, а был взят красными в плен. Как сообщает Касвинов, его расстреляли томские гепеушники в 1927 году. В честь, видимо, 10-й годовщины Октября: еще через 10 лет расстреливали тех, кто сумел победить его в открытом бою.
Глава 36
ЕСЛИ БЫ СУД…
В начале книги я сознательно прервал на полуслове разговор с солагерником Владимиром Осиповым, которому в ответ на рассуждение о достоинствах монархии («если бы не случайности рождения») возразил: «Но тут была именно случайность».
О каких «ошибках, больших и страшных,» Николая II говорил отдававший ему должное Черчилль?
Роковая «случайность рождения» последнего монарха таилась в синтезе в его личности двух качеств. Каждое по отдельности в моих глазах является достоинством» но, соединившись в правителе империи, они стали гремучей смесью, что привела его (и руководимую им страну) к трагедии Ипатьевского дома.
Первое: по природе он был человеком с семейным, частным характером и склонностями. Антон Чехов, увидев царя в Крыму, сказал: «Да ведь это просто полковник» (такой чин царь выслужил в русской армии), Слова Чехова противники императора цитируют с уничижительной целью, как будто в звании полковника таилось нечто позорное. Между тем, Чехов, этот едва ли не самый большой знаток душ своего поколения, хотел сказать одно: для Николая исполнение долга перед империей было тем же самым, что для хорошего офицера – управление полком. Солдаты должны быть кормлены, обмундированы, офицеры должны выдвигаться наверх по способностям и старанию, и превыше всего – полковая честь, самоотверженность в бою! Полк для хорошего начальника есть большая семья, а талант Николая, насколько я ощущаю его личность, был именно талантом семейным, глубоко мне симпатичным, но – недостаточным для управления столь сложным механизмом, как Россия на переломе веков, то есть в эпоху крушения монархического администрирования во всем мире.
«Папа. Что ж, в нем ни страшного, ни злобного… Ни (особой) доброты, ни (особого) ума, а всего понемногу. Сними с него корону, пусти в кучу – в десятке не отличишь. Ни худости, ни добротности – всего в меру. А мера куцая, для царя маловатая» (из дневника Распутина).
Дневниковая надпись Николая, сделанная после женитьбы:
«Каждый день, что проходит, я благодарю Господа, и благодарю его от глубины души за то счастье, которым он меня наградил. Большего и лучшего благополучия человек на этой земле не вправе желать. Моя любовь и почитание любимой Аликс растет постоянно» (24.XI. 1894).
Бог щедро и до самого Ипатьевского полуподвала наделил его вот этим, семейным счастьем.
А государственные дела его не интересовали: потому так скудны и неинтересны его дневниковые записи по поводу этих дел, над чем любят иронизировать публицисты. Он был одарен многими талантами, необходимыми для ведения политики: блестящей памятью на людей, обаянием, способностью привязывать к себе окружающих (люди пошли за ним в ссылку, уже за безвластным), выносливостью в работе, знанием трех языков. Но государственные дела сами по себе, вне исполнения долга, службы, обязанности, связанной с рождением на ступенях трона, царя не волновали. Это не порок и не упрек: сын Льва Толстого не обязан любить литературу, сын Троцкого – политику, сын Репина – живопись. А он, не любя ремесло своих предков, обязан был политикой заниматься.
Его богатырь-отец, надорвавшись над этой же сумой переметной, умер в 49 лет.
Катастрофой для императора Николая явилась наложение на это его свойство другого, еще более почтенного качества – убеждения, что необходимо честно, морально служить матушке-России и вере православной.
Обычно суверены, не испытывавшие влечения к госиграм, предпочитавшие, скажем, удовольствия от охот, пиров, секса, отдавались личным увлечениям, передоверив политику тем, кому по природе нравилась эта профессия, разработка и исполнение стратегии и тактики общества, – своим первым министрам. А сами монархи символизировали власть и корректировали общее направление администрации. Так поступил во Франции Людовик XIII, доверив дела реального правления Ришелье, – и это был один из самых славных и успешных периодов в истории королевства. В России так поступала Екатерина I, отдав власть Верховному Тайному совету, или «веселая Елисавет», за которую правили Шуваловы с Бестужевым. Но Николай считал невозможным для себя уклониться от исполнения долга монарха, от Божественной миссии – а разве можно миссию передать Витте, Столыпину, Кривошеину, тем более – Милюкову…
Легко его судить, если бы царь переоценил свою самодержавную потенцию и из-за излишней в ней уверенности проиграл трон, как в наши дни Чаушеску. Но нет… Как раз самодержавную власть он недолюбливал и стыдливо тянулся к взаимодействию с обществом. В дневнике называет самодержавие «непоправимым горем», а время, проведенное в Великобритании, где изучал методы правления бабки Виктории, – «месяцем райского блаженства» (11.VII. 1894).
