Сталинградцы (Рассказы жителей о героической обороне) - Герасимов Евгений Николаевич
Мы собирали детей в разрушенных домах, подвалах и на улицах. Тяжело было работать. Подойдёшь взять ребенка, а он не хочет идти — сидит у трупа матери и плачет. Уговоришь, возьмёшь на руки, пойдёшь, а на улице захватит налёт. Упадёшь, прикроешь собой ребёнка и ждёшь, пока затихнет бомбёжка.
В одном доме мы нашли умирающего мальчика-подростка. У него все тело было разбито; он кричал от боли и умолял, чтобы его не трогали. Мы принесли ему продукты, положили возле него на столик. Потом я несколько раз заходила его наведывать. Он лежал один в случайно уцелевшем доме. Я поила его. Он подарил мне свой фотоаппарат.
— Возьми, тетя, на память. Мне он не нужен, — я скоро умру, — сказал он спокойно.
На другой день я опять пошла навестить этого мальчика, но дома, в котором он лежал, уже не нашла. Этот дом был разрушен прямым попаданием бомбы.
Мы собрали около четырёхсот девочек и мальчиков. Наша повариха напекла для них на дорогу несколько вёдер лепешек. Когда мы провожали их к переправе на Волгу, все плакали — и дети и взрослые; нельзя было удержаться от слёз.
Кроме работы по сбору детей, наша бригада занималась эвакуацией населения, строительством баррикад, распространением листовок и газет. Листовки мы расклеивали по заборам, где заборы уцелели, и на развалинах зданий. Газеты разносили по блиндажам и распространяли среди бойцов, которые, переправившись через Волгу, шли на передовую. Помню, как я и Стефа Егорова стояли у Дома грузчиков с кипами газет и вручали их солдатам. Пехотинцы останавливались, от души благодарили и, уходя, махали нам пилотками. Танкисты протягивали руки с башен танков, всадники, проезжая мимо, наклонялись с седел, чтобы взять листовки.
Жили мы тогда в подземелье под крутым обрывом у Кулыгина моста, в так называемом «метро».
Ночью, бывало, только присядешь на койку и заснёшь. Так и спишь, сидя. Вдруг слышишь команду:
— Собирайтесь и идите к Волге, скорее — враг прорвал линию обороны.
Начнешь собираться, волнуешься, торопишься, а тут сообщают уже:
— Враг отброшен, — и мы, довольные, ложимся и тотчас засыпаем.
Два дня
П. Ф. Нерозя
Вернувшись с занятий в истребительном батальоне, я уже не застал семью дома. На столе лежала маленькая записочка. Жена наспех написала, что уезжает с последним эшелоном в Уральск.
День был воскресный, у меня имелся свободный часик, оставаться в пустой квартире не хотелось, и я решил съездить на свою бахчу в район авиашколы — привезти арбузов, которых в это лето уродилось немало. Но прежде надо было покушать. Я наскоро приготовил свою любимую яичницу с колбасой, как вдруг раздался сигнал воздушной тревоги.
Я прежде всего побежал в штаб нашего истребительного батальона, а потом с разрешения командира батальона к себе в управление связи.
Секретаря нашей парторганизации товарища Мухина и других коммунистов, в том числе и меня, вызвали в райком партии. Секретарь райкома товарищ Денисова сообщила нам, что враг прорвался к Тракторному заводу, и сказала:
— Сейчас должно прибыть оружие с боеприпасами и снаряжением. Немедленно получайте, чтобы быть готовыми к выступлению в район Тракторного для защиты города.
У меня были ключи от сейфа. С разрешения товарища Денисовой я побежал в свое учреждение, чтобы передать их в отдел. На обратном пути я уже задыхался от дыма, так как кругом горели дома. Мне страшно хотелось пить. Была одна только мысль: добегу до райкома, там, наверное, есть вода — напьюсь. Возле здания райкома меня остановила Денисова. Она была уже в каске, из-под которой выбивались в беспорядке волосы. Денисова показала мне на горящее здание госпиталя, откуда доносились крики. Я понял, что надо бежать туда — спасать раненых. Наши товарищи, ожидавшие прибытия оружия, уже выносили раненых из горящего здания. Ко мне присоединился паренёк небольшого роста, рабочий с завода «Красная застава», боец нашего истребительного батальона Смолкин. Несмотря на то, что всё здание было в дыму, он нашёл где-то носилки, и мы стали выносить с ним раненых.
Сначала мы выносили раненых на улицу, потом было дано указание перетаскивать их в здание детской поликлиники. Впоследствии и это здание тоже загорелось, так что трудно сказать, живы ли эти люди, которых мы спасали из огня. Мне особенно запомнились две девушки в военной форме, которых мы выносили из горящего госпиталя последними, когда уже руки не держали носилок и приходилось в самом пекле останавливаться, чтобы сделать передышку. Одна из них была блондинка, другая Шатенка, — обе ранены тяжело.
— Братики, спасите нас, — говорили они чуть слышно, обращаясь к нам со слезами на глазах.
А когда мы вынесли их на улицу, они попросили воды. Мой проворный товарищ по носилкам куда-то побежал и вернулся с большой жестянкой воды. Мы напоили девушек и сами, наконец, напились, а потом стали спасать имущество госпиталя, выбрасывая его из окон, потому что пламя уже преграждало проходы у дверей.
К этому времени прибыла машина с оружием. Так как вокруг все горело — и типография газеты «Сталинградская правда», и Госбанк, и «Дом книги», и здание нашего управления связи, — отряду приказано было собраться в бомбоубежище завода «Красная застава» и ждать там указаний. Командиром отряда был назначен директор этого завода товарищ Якимов. Вскоре он получил указание перейти со своим отрядом в помещение горкома партии. Но когда мы подошли к горкому, здание уже было объято пламенем. Секретарь райкома Денисова распорядилась следовать в бомбоубежище, так называемое «метро». Однако оказалось, что в это бомбоубежище столько набилось народа, что если бы и мы еще втиснулись, людям нечем было бы дышать; и без того малыши уже задыхались — их вытаскивали наверх.
Раздумывать было некогда — над головой летали вражеские самолёты — и мы побежали по Коммунистической улице, там нырнули в подвальчик одного дома, не находившего покоя от взрывных волн. Тут только я вспомнил, что два дня уже ничего не ел. Я обратился к Денисовой с просьбой разрешить мне сбегать к себе на квартиру и, если она еще цела, принести для отряда всё, что найду там из съестного. В этой просьбе меня горячо поддержал товарищ Ивакин, который проживал поблизости от меня, на площади 9 января. Получив разрешение, мы пошли с ним вместе. По пути нам неоднократно приходилось ложиться в самых неподходящих для этого местах, на битые стекла, осколки кирпича и тому подобное. Особенно трудно пришлось на Саратовской улице. Она была объята пламенем с обеих сторон. Один военный окликнул нас и предупредил: «Не ходите здесь, сгорите», но мы решили все-таки пройти. Правда, потом я раскаивался. Даже каски наши накалились. «Вот, — думаю, — вспыхнешь и сгоришь, пропадёшь ни за что».
В огне и дыму сталинградцы спасают из горящих домов, складов, магазинов народные ценности.
Добежав до площади 9 января, мы расстались, договорившись как можно скорее вернуться в отряд. Громадный дом № 47 по Краснозаводской, в котором я проживал, был цел; только стёкла повылетали. Открыв дверь своей квартиры, я увидел попугая. Комната была полна дыма, проникавшего с улицы, и попугай задыхался в клетке. Я выпустил птицу на волю, затем схватил простыню и выбросил на неё из буфета всё, что там было: пшено, манку, сухари, масло. На всякий случай, — может быть пригодится для храбрости — захватил еще пол-литра виноградной водки. Яичница стояла на столе, но я только посмотрел на неё с сожалением. Съесть яичницу нельзя было, — сна была покрыта пылью и засыпана осколками оконных стёкол.
Выбежав из дому с узлом за плечами, я направился к тому месту, где условился встретиться с Ивакиным. Было уже темно. На условленном месте я окликнул своего товарища. Он отозвался и вылез из щели.
Как мы ни торопились вернуться в отряд, все-таки опоздали. Когда мы добрались до нашего подвальчика, отряд уже выступил в направлении Тракторного и нам пришлось догонять его.
