Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

За первые годы кампании среднедушевое потребление алкоголя снизилось на 3, 7 литра. В то же время смертей в 1986 году оказалось на 203, 5 тысячи, или на 12, 3 %, ниже показателей, которые следовали из регрессии 1965–1984 годов.

Следующий график иллюстрирует степень эффективности антиалкогольной кампании по отношению к параметру продолжительности жизни по сравнению с доперестроечным и постперестроечным периодами.

Общее количество смертей в России. 1965-2000

При этом нельзя забывать, что почти весь перестроечный период (до 1989 года) продолжалась афганская война. За время перестройки происходили и иные катаклизмы, которые, казалось бы, должны были отразиться на увеличении смертности: авария на Чернобыльской АЭС, землетрясение в Армении, этнические конфликты в ряде горячих точек. Следовательно, число жертв «зеленого змия» было за перестроечное время еще ниже.

При всем дисбалансе перестроечной политики, главным ее достижением стало сохранение жизни людей, которые, судя по динамике прежних лет, должны были умереть. Эти показатели антиалкогольной кампании иллюстрирует следующая диаграмма.

Изменение количества умерших в России во время антиалкогольной кампании (а) и рыночных реформ (б) по отношению к линии регрессии предшествующих периодов («а»: 1965–1984, «б»: 1986–1991).

Зримые успехи антиалкогольной кампании должна была отразить динамика продаж алкогольных напитков на душу населения в перерасчете на абсолютный (100 %) алкоголь: 1984 год – 8, 4 л (100 %), 1985 год – 7, 2 л (86 %), 1986 год – 4, 4 л (52 %), 1987 год – 3, 3 л (39 %). Таким образом, минимальный уровень потребления алкоголя за весь послевоенный период советской истории приходился на 1987 год [843].

По-другому и быть не могло, учитывая сокращение алкогольного производства в стране, но вот означали ли эти цифры реальное снижение потребления как самогонного, так и выпущенного государством алкоголя? В отношении первого вряд ли возможно ответить утвердительно, вспоминая опыт «сухого закона» 1914 года. Канувшие в лету идеи часто возрождаются в будущем, и тогда по забывшим уроки Клио лбам политиков звучно бьют припорошенные временем грабли истории.

Несмотря на кажущееся сокращение в потреблении алкоголя, систематически пить так и не перестали. Даже во время апогея антиалкогольной кампании душевое потребление оставалось высоким, колеблясь от 10, 5 до 12, 6 литра на человека, что в 2–3 раза превышало среднемировые параметры [844]. Наиболее неблагополучная ситуация продолжала сохраняться в России. Все перестроечные годы здесь потребляли алкоголя на 25–30 % больше, чем в среднем по стране [845].

По неофициальным подсчетам социолога И. А. Красноносова, в предперестроечные годы потребление чистого спирта находилось на уровне 17–18 литров в год. А если учесть, что в силу сохранившихся элементов исламской традиции в ряде восточных республик спиртного пили значительно меньше, то в России потребление алкоголя превышало даже 20 литров. Между тем, согласно социологической аксиоме, при достижении уровня в 25 литров неминуемо происходит полное вырождение нации, так как умственно отсталых детей рождается больше, чем нормальных [846]. Уже в 1983 году 16, 5 % рождавшихся в Советском Союзе детей имели явные признаком аномалии, из них 3, 5 % – крайней степени [847].

Судя по проведенному в конце 1987 года опросу по 17 регионам страны, 90 % взрослого населения не намеревалось полностью отказаться от спиртного. По мере того как антиалкогольная реформа все более пробуксовывала, возрастал скептицизм в отношении успеха борьбы с пьянством. Если в 1987 году лишь 19 % опрошенных выражали сомнение в возможности искоренения пьянства, то в 1988 году – уже 26 %, в 1989 году – 50 %, в 1991 году – 70 % [848].

«Порочна была не стратегия алкогольной реформы 1985, -констатировалось в специальном исследовании Института социологии РАН, – ущербна была примененная тактика, а некоторые методы, средства, формы механизма проведения реформы были просто смехотворными, анекдотическими» [849].

По оценке Б. Левина, потери от антиалкогольной кампании составили 80–90 млрд рублей в год. Эта цифра превышала все ежегодные доходы государства от торговли спиртными напитками. А именно они, надо напомнить, составляли главнейшую статью доходной части бюджета. Да и не все потери можно выразить в денежном эквиваленте. Множество действующих контрактов на поставку из-за рубежа алкогольной продукции было разорвано. Заворачивались назад поезда с винами из Венгрии, коньяком из Болгарии, танкеры с сухим вином из Алжира. Из-за нарушения контрактов СССР нес многомиллиардные убытки [850].

Системе советской торговли был нанесен нокаутирующий удар. Закрытию подлежали все бары, иногда они переоборудовались под кафе-мороженое. Это должно была наглядно демонстрировать успехи антиалкогольной кампании: место, где прежде собирались пьяницы, отдавалось детям. Отныне в кафе запрещалась продажа и употребление спиртных напитков. Такой же запрет распространился и на многие рестораны. В результате легальные формы пьянства заменялись подпольными.

В качестве альтернативы пивным точкам предлагалось открывать чайные. Один из главных адептов возрождения чайных традиций профессор Ростовского института народного хозяйства П. Орехович в канун 1986 года писал на страницах «Правды»: «Пьяная гульба никогда не была народным обычаем. А вот чаи на Руси «гонять» всегда любили. В конце двадцатых годов довелось мне быть в Сибири. Там убедился, как люди любят чай. Зимой он согревает, летом тоже помогает в работе. Помню тамошнюю поговорку: «Матрена, чай погуще заваривай – пора стога метать». И еще. Отопьешь чай, пора уходить, а беседа все равно продолжается, потому что тебе наливают новый стакан: на добрый путь, на порожек. Разве это хуже бытующих у нас рюмок со спиртным «на посошок», «стремянной», «курганной», «закурганной»» [851].

В сохранившиеся винные магазины выстроились тысячные очереди. Чтобы приобрести бутылку шампанского к Новому году, советскому покупателю приходилось выдержать давку в атмосфере повышенной агрессивности – матерщины, иногда драк. Впрочем, по блату можно было получить бутылку, и не толкаясь в очередях. Колоритными фигурами были продавщицы винных магазинов. Сложился определенный стереотип: вульгарная женщина, не чуждающаяся сквернословия, известная, как правило, всему местному пьющему населению. Можно было даже говорить о формировании особой субкультуры винной очереди. Все это очерняло визуальный фасад социализма, может быть, в еще большей степени, чем само пьянство.

Алкогольные очереди предоставили широкий простор для устной народной сатиры. Вот один из типичных анекдотов горбачевской эпохи. «Едет по городу секретарь обкома, видит: возле винно-водочного магазина огромная очередь. Выскочил из машины, подошел к очереди и громко спрашивает:

– Есть среди вас коммунисты?

– А как же!

– Гнать надо!!!

– Спасибо за совет! Только ведь сахара-то тоже нет!» [852]