Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

Российские политики, вошедшие как во Временное правительство, так и в появившийся тогда же Совет рабочих депутатов, направили стихийное уличное восстание в политическое русло, перехватив власть у императора и поставив его перед неизбежностью отречения. Поэтому, говоря о движущих силах революции, необходимо отличать социальные процессы от политических – если в основе первых лежали стихийные явления и движущей силой выступала толпа как особый социально-психологический организм, то политический переворот стал возможен благодаря сознательному переходу войск на сторону восставшего народа. Однако ни то, ни другое не могло произойти независимо друг от друга. Эта двойственная природа революции так и сохранилась на всем ее протяжении. Осознанные политические действия постоянно будут сопровождаться всевозможными стихийными эксцессами разрушительного свойства, пропитанными специфическим запахом алкогольных паров.

После образования Временного правительства и отречения Романовых февральские беспорядки, завершившиеся революционной победой, казалось, должны были прекратиться. Однако то ли с похмелья, то ли в силу культурных особенностей далеко не все смогли «вписаться» в поворот революции на новый путь мирного строительства свободной России. Кураж февральских погромов еще не выветрился из памяти отдельных «революционеров», которые и дальше продолжали «углублять» революцию.

Так, в Петрограде в начале марта несколько мужчин вошли в двухэтажный деревянный дом на Везенбергской улице, в котором на протяжении нескольких десятков лет располагалась аптека. Незнакомцы вызывающим тоном потребовали отпустить им спирт, не предъявляя в то же время ни рецепта, ни разрешения. Фармацевт отказался; тогда мужчины, отпустив в его адрес несколько ругательств, вышли на улицу и подожгли аптеку. Фармацевт кинулся разыскивать военные патрули или милицию, но, пока искал, дом сгорел до основания [314].

В марте продолжались и разгромы частных квартир. В этих случаях алкоголь тоже был виновником происшествия. Утром 16 марта четверо одетых в военную форму и вооруженных ружьями людей явились в квартиру купца Н.А. Тер-Матеузова, в доме № 2 по Кабинетской улице, и заявили, что по предписанию коменданта они должны произвести обыск, так как в квартире Тер-Матеузова находятся большие запасы вина, подлежащие конфискации. Жена Тер-Матеузова сказала, что в квартире находится около 20 бутылок разного вина для домашнего потребления. «А по моим сведениям, – возразил «вольноопределяющийся», – в этой квартире производилась тайная торговля винами». Самозванцы стали угрожать уголовной ответственностью, намекая, что дело можно уладить тысячи за три. Хозяйка обещала подумать и просила зайти через некоторое время. Когда они ушли, вернулся муж. Узнав о происшествии, он тут же заявил в местный комиссариат, откуда на квартиру прибыли несколько милиционеров, устроивших засаду. В конце концов преступников задержали [315].

Другое показательное происшествие имело место 3 марта на Александровском вокзале. Напившийся конторщик, то ли почувствовав вдруг свою значимость, то ли решив свести давние счеты со своим начальством, взял да арестовал всех начальствующих лиц вокзала. По-видимому, именно так в пьяном виде многим представлялась революция. Конечно, это недоразумение вскоре выяснили и всех арестованных освободили [316].

Но послефевральское пьянство охватило не только потенциальных или действительных алкоголиков. Оно приобрело угрожающий характер, захватив властные структуры революционизированного общества.

Создание новых органов власти происходило достаточно стихийно. Это утверждение справедливо как для высшей власти – Временного правительства, – так и для низших исполнительных органов. Среди них, в первую очередь, следует остановиться на городской милиции – органе власти, который является (должен являться) не только гарантом личной и имущественной безопасности граждан, но и символом порядка и стабильности существующего политического строя в целом [317].

Весьма показателен набор первых милиционеров, наспех проходивший в конце февраля в духе самого февральского восстания. Множество воззваний, заполнивших улицы Петрограда и Москвы в эти дни, пестрели призывами к самоорганизации людей в отряды милиции [318]. Один из очевидцев вспоминал, как среди всеобщей неразберихи то там, то здесь раздавались призывы: «Кто хочет вербоваться в милицию, идите на Лиговку, к дому Перцова получать оружие…» [319]. А оружия, учитывая разгром Арсенала и полицейских участков, было достаточно. Находившегося в февральские и мартовские дни в Петрограде С. Джонса особенно поразило всеобщее вооружение народа, от мала до велика взявшего в руки либо винтовку, либо пистолет, либо шашку и т. д. Даже респектабельные представители среднего класса держали в руках ружья, а у детей карманы были набиты патронами [320]. Секретарь управления петроградской городской милиции З. Кельсон описывает «модную» в те дни форму одежды: сабля, винтовка, револьвер, ручная бомба и перекинутая через плечо пулеметная лента [321]. Такие колоритные, «вооруженные до зубов» личности, часто имевшие за плечами уголовное прошлое, стали своеобразной «визитной карточкой» Февраля.

Желавших получить оружие было довольно много. Но тем, кто при старом режиме постоянно находился в конфликтах с властью, представлялось еще более привлекательным самим стать носителями власти. Кельсон отмечал, что уже к 1–2 марта милицейских удостоверений в Петрограде было выдано до 10 000 и почти столько же в последующие дни, «поэтому было бы неудивительно, если все взрослое мужское население Петрограда в эти дни оказалось на службе в милиции» [322].

Существенным недосмотром со стороны властей было то, что при наборе в милицию у записывавшихся не требовали никаких документов, удостоверявших личность. В Москве начальник городской милиции А.М. Никитин спохватился только в мае, когда в Приказе № 24 постановил обязательную проверку документов у поступавших на службу и у тех, кто уже служит, но при поступлении документов не предъявил [323]. Как и следовало ожидать, приказ в целом не был исполнен и многие милиционеры так ничего и не предъявили.

С первых месяцев революции со всех концов России на имя министра внутренних дел пошли телеграммы от частных лиц и общественных организаций с жалобами на милиционеров, превышавших свои полномочия и угрожавших свободе личности, слова, неприкосновенности имущества и т. д. [324] Но настоящей общей бедой стало пьянство вооруженных милиционеров, которое нередко угрожало жизни граждан. Даже в комиссариате милиции люди не могли чувствовать себя в безопасности. 13 марта в один из петроградских комиссариатов зашла гражданка Иванова. Остается только гадать, в каком состоянии находились милиционеры, но один из них «случайно выстрелил», поразив девушку прямо в сердце [325].

Другой случай произошел в московском трактире, куда забрел отнюдь не по службе, но находившийся на таковой вооруженный представитель власти. А.М. Васильев (так звали этого горе-милиционера) уселся за столик и спустя некоторое время зачем-то достал револьвер. Пока крутил его в руках – грянул случайный выстрел, ранивший посетителя [326]. Место действия не оставляет сомнений в истинных причинах происшествия. И хотя официально в трактире нельзя было купить алкоголь, для особых клиентов, в том числе для представителей власти, всегда находилась бутылочка-другая.