Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

Да, новые хозяева Кремля, кавказцы и не только они, имели возможность отведывать изысканных вин и коньяков, а не потреблять ужасную сивуху, которой разговлялся простой народ. Но и у того в процессе революционной борьбы потребности подтягивались до идеалов равенства и справедливости.

На юг, – призывало командование Красной армии, – добить гидру контрреволюции! – Даешь юг!.. – мечтательно отзывались красноармейцы. Осенью 1920 года Крым был взят, Врангель изгнан, белая армия добита, победители стали пить молодое крымское вино и выдержанные сорта. Информационная сводка крымского обкома партии за период ноября-декабря отмечала: «Особенно со стороны кавчастей часты случаи разгрома винных погребов, что вынудило власть в некоторых местах выдавать «винные пайки» красноармейцам во избежание разгрома погребов» [418].

Но идеалы на то и есть идеалы, чтобы, оставаясь недостижимыми, вечно понуждать человечество к совершенствованию. Даже дойдя до крайних берегов не нашла полного равенства рабоче-крестьянская армия. Ответственному работнику Наркомата по делам национальностей М.Х.Султан-Галиеву пришлось в Крыму быть свидетелем сцены, как командир отряда, весь красный от вина, отдавал какие-то бессвязные приказы красноармейцам. Те не слушались и перебранивались: «Ты сам во как выпил, а нам только по две кружки досталось», – укоризненно и возбужденно говорили ему красноармейцы. «Как мы потом выяснили, – возмущался Султан-Галиев, – они требовали себе еще по стакану вина» [419].

Да, Крым был жемчужиной, и не только в императорской короне, его достоинства вполне оценили и члены новых знатных фамилий. Речь пойдет о Дмитрии Ильиче Ульянове, как понятно, родном брате всесильного кремлевского диктатора. В конце 20 – начале 21 года Дмитрий Ильич подвизался в Крыму по санаторному делу, а также в качестве члена обкома и ревкома Крыма. А 7 мая 1921 года в повестке заседания президиума обкома возник пункт № 3, который кратко гласил: «Слушали: О тов. Ульянове». Что же о нем?

«Постановили: Поручить тов. Артемову собрать материал о случае появления тов. Ульянова в нетрезвом виде и выступлении на общем партийном собрании и представить областкому на предмет направления в ЦК. Довести об этом до сведения пленума обкома» [420]. 8 мая пленум обкома по тому же вопросу о товарище Ульянове постановил: «Заявление и все имеющиеся материалы о тов. Ульянове переслать в контрольную комиссию ЦК. Просить ЦК о немедленном его отзыве» [421].

Выпивки, да и манифестации в нетрезвом виде были не в диковинку в крымской парторганизации и в случае с поспешным обличением Дмитрия Ильича, как видно, сыграло роль то, что крымскому руководству было не совсем ловко в присутствии родни самого Ленина и пьяный запой его братца пришелся как нельзя кстати, чтобы быстро от нее избавиться. Впоследствии младшему Ульянову пришлось довольствоваться только кремлевскими погребами, будучи на службе в сануправлении Кремля.

Но довольно! Хватит собственным тенденциозным подбором отдельных эпизодов пытаться искажать монументальный образ течения великой социальной революции. Пора переходить на деловую основу изучения истории с объективных позиций, опираясь не на оговоры завистников и домыслы праздных людей, а уповая на совершенство политического сыска и точно поставленную государственную информацию. Такая возможность сейчас, слава Богу, имеется. Любители истории, да и сами историки еще довольно смутно представляют себе, какие сокровища продолжают хранить архивы нашей многоликой политической полиции. В силу особенностей своей профессии и обширных обязанностей, наложенных на них новым общественным строем, чекисты незримо всегда оставались самыми компетентными и добросовестными несторами советского общества.

С окончанием 1922 года советская страна приближалась к порогу завершения исключительно трудного этапа своей истории. Позади остались две войны, две революции и порожденный ими чудовищный голод – испытания, которые оказались невыносимыми для 13–15 миллионов соотечественников, заплатившими жизнью за обновление страны. Осенью 1922 года остался, в основном, позади последний, наиболее жуткий экзамен массовым голодом в традиционных земледельческих губерниях России. Новый урожай, не такой щедрый, но все же достаточный, позволял обществу, накопившему гигантский стрессовый заряд, чуть поглубже вздохнуть и в меру расслабиться, вступая в открывающийся период национальной истории. И вот здесь, на рубеже 1922 и 1923 годов переход общества из периода потрясений в новое упорядоченное состояние, был ознаменован не только торжественным провозглашением Союза ССР, но и другими, не столь респектабельными, но не менее любопытными событиями. По своей скоротечности и пикантности эти события, имеющие непосредственное отношение к предмету социальной психопатологии, остались плотно занавешенными в историческом сознании разными высокими политическими дискуссиями, здравицами и трагедиями вождей. Остались выцветшая чернильная тень, брошенная древом жизни на серую канцелярскую бумагу, да невидимый червяк из замысловатых молекул в генетической памяти потомков. В секретных информационных сводках ВЧК – ГПУ, составляемых по крупицам сведений, поступавших со всех уголков страны, отразился героический и будничный повседневный портрет послереволюционного общества.

В ту осень все шло так, как и было заведено исстари: завершилась уборочная страда, крестьянин разбогател новым, выстраданным урожаем; за Покровами приближающаяся зима обещала заслуженный отдых земледельцу. В эту пору и начал потихоньку куриться дымок на глухих заимках, да в банях на отшибах. Бдительная агентура ГПУ стала повсеместно отмечать схожие явления:

Пензенская губерния (3.10.22)*: развитие самогоноварения. Саратовская губерния (31.10.22): тамошние чекисты уже слегка обеспокоены – выделка самогонки принимает чрезвычайно большие размеры. Омская губерния (1.11.22): развитие самогоноварения. Соседняя Томская (20.11.22): «В деревне развивается пьянство и выделка самогонки. Милицией никаких мер не принимается… милиционеры [сами] пьянствуют». Башкирская республика (30.11.22): выделка самогонки повсеместно усиливается [422].

Подобные сообщения попервоначалу не вызывали особенных эмоций у начальства, кроме понятной досады. Всем, еще не забывшим довоенные времена был известен, либо по собственному опыту, либо из культурных источников научно разъясненный земской статистикой факт, что традиционно максимум потребления алкоголя в российской деревне приходился на осенний период, после завершения сельскохозяйственных работ. Причем это явление не было связано с чисто экономическими факторами, а более зависело от психологических и даже физиологических особенностей наших землепашцев и сеятелей. Отнюдь не богатая выручка и толстый кошелек побуждали крестьянина к растрате денег на выпивку. Осенние цены на сельхозпродукцию, из-за высокого предложения были намного ниже цен, складывавшихся к весне, когда пьянство в деревнях как раз сходило на нет. Череда урожайных лет также не оставляла выдающихся образцов народного веселья. Особенно сильные загулы в деревнях отмечались в осеннюю пору урожайного года, который следовал за чередой неурожайных лет, а также в случаях экстренных сложений недоимок, во времена объявления войн и заключения мира [423]. Ясно, что колебания в потреблении алкоголя определялись не обеспеченностью масс, а являлись результатом иных влияний, либо вовсе не зависящих от хозяйственного состояния, либо стоящих с ним лишь в опосредованной связи.

Первым делом, в деревню после сбора урожая наведывались нежеланные гости из города – продовольственные и налоговые агенты, не упускавшие за государственными делами и свою собственную выгоду. В ноябре 1922 года, в разгар кампании по сбору продналога участились сообщения о недостойном поведении продработников. Вологодская губерния (18–19.11.22): среди продработников развивается пьянство, «иногда они бывают настолько пьяны, что не в состоянии принимать хлеб от налогоплательщиков» [424].