Чувства и вещи - Богат Евгений Михайлович (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Суть «проблемы соблазна» — иное имя формулы «искушения века» — некоторые из участников дискуссии видят в иллюзии: все возможно, все достижимо, все достигаемо. Можно в течение получаса не отрываясь от телеэкрана, разгадать вместе с Туром Хейердалом тайны острова Пасхи; за несколько часов можно познакомиться с эпопеей Толстого «Война и мир», которой деды и прадеды посвящали сотни наполненных раздумьями ночей.
А разве не заманчиво, перелистав в электричке последний номер научно-популярного журнала, ощутить себя на уровне века, то есть пережить, хотя бы мимолетно, то, о чем как о величайшем счастье мечтали Пушкин и Эйнштейн! Можно наслаждаться благами цивилизации, так сказать, «портативно», еще не вложив ничего в завоевание или исследование этих благ…
— А это приводит к своеобразному духовному паразитизму, некоей духовной дистрофии, что ли! — замечает один из участников дискуссии.
— Удивление — вот та душевная плата, которой требует от нормально сложившегося человека жизнь за предлагаемые ею ценности, — уточняет другой, — без этого существование превращается в царство обыденщины, что гораздо опаснее, чем принято думать…
Справедливо? Очевидно, да.
Значит, удивление?
Алиса из знаменитой сказки Льюиса Кэррола чувствовала, что она в Стране чудес, потому что мир, в который она нечаянно попала, на каждом шагу таил возможности для удивления. Но вот парадокс, нами отмеченный уже во второй главе: сегодня, в середине XX века, буквально перенасыщенного удивительными плодами человеческого гения и труда, маленькие алисы гуляют по жизни, как по отлично обжитой, отнюдь не изумляющей местности. В чем же беда? В том, что они не «платят бессонными ночами» или «сердечной тревогой» за удовольствие присутствовать на соревновании по хоккею с помощью телевизора? Но бессонные ночи, тревоги и радости бывают у открывателей и создателей, удивление — у первоприсутствующих современников, а не у людей, которые пользуются результатами открытий, как вещами, да к тому же привычными. Ведь не ждем мы радостного изумления перед колесной повозкой, хотя когда-то, в момент появления, она была чудом. И все мы пользуемся теперь колесом, не вложив душевных сил в его завоевание.
Итак, с «удивлением» все не так уж просто, как могло иным читателям показаться…
Когда одну московскую десятиклассницу, побывавшую в Ленинграде, спросили, что ее особенно поразило в этой экскурсии, она, подумав, ответила полувопросом-полуответом.
— «ТУ-104», да?
Не леонардовская «Мадонна Литта» или «Даная» Рембрандта, не пушкинский дом на Мойке или арка Генерального штаба, где пролилась кровь красногвардейцев, штурмовавших Зимний. Конечно, «ТУ-104», на котором летели школьники, в то время был действительно внушительной, поражающей воображение новинкой. Но…
— Можно не сомневаться, что сегодня, когда десятиклассница эта, видимо, кончает одно из высших учебных заведений, «ТУ-104» не вызовет у нее и той малой доли уважительного изумления, которое выразилось в ее полувопросе-полуответе.
— А что удивляет ее сегодня? Телефон, установленный в автомобиле? Или таблетка, которая может привести в хорошее настроение?..
Так в стихийно возникшем диалоге участники дискуссии продолжали исследовать феномен отсутствия или в лучшем случае минимума удивления.
А что, если посмотреть на вопрос этот с другой стороны?
Ведь самолет был для школьников механизмом лишь более совершенным, чем прочие, на котором можно было с необыкновенной для вчерашнего, но обычной для завтрашнего дня быстротой долететь куда-то… Но куда? Это, увы, очевидно, было делом второстепенным. «Увы» — потому, что сам вопрос «куда?» переводит нас в область качественно иных, более высоких категорий.
Куда — это или Ленинград, или Суздаль, или Братск. Их нельзя без ущерба заменить один другим. Ленинград — это колыбель великой революции, город декабристов, Пушкина, Достоевского, это Эрмитаж — один из величайших сгустков чувств и мыслей человечества; скажем, Суздаль или Ярославль — древнерусское искусство, самые истоки народной души; наконец, Братск — место уже нынешних грандиозных человеческих свершений.
Так вот, не заслоняют ли для нас иногда вещи людей? Ведь и самолет, и автомобиль с телефоном, и даже хорошее настроение, если оно результат не поступков, а химических препаратов, — все это для упомянутой нами школьницы лишь вещи. Не оттеснили ли они для вступающего в жизнь поколения величайшее из чудес — человека, с его творческими поисками, личным подвигом, во всей его неповторимости?
Человек — единственная ценность непреходящая. А вещи?.. «Холодильники взаимозаменяемы. И дом тоже, если он только комплекс удобств», — с грустью писал Экзюпери. И там же: «Культура есть благо незримое, потому что она строится не на вещах, а на незримых нитях, связующих между собой вещи в такой, а не иной узел…»
Да, вещи обретают подлинную ценность, лишь одухотворенные чудом человеческой личности. И люди, лишенные восхищенного удивления перед нею, личностью, окажутся ограбленными, неспособными жить для высоких ценностей.
Не в этом ли самая серьезная опасность пресловутых «искушений века»?
— «Искушения века»? Что за надуманная, искусственная формула!
— «Проблема соблазна»? Эффектные слова, не больше!
Этими репликами мы попробуем сделать следующий шаг в глубь дискуссии.
— Не вижу беды в том, — полемизирует с оппонентами один из участников диспута, научный работник, криминалист, — что пятнадцатилетняя девочка встретится с Наташей Ростовой не при полуночной свече, а в многолюдном кинозале или даже на экране телевизора. Для меня важно другое: найдет ли она наутро в школе, в семье соответствие той глубокой духовности, которой вчера дышала с экрана героиня? Мне кажется, что это один из великих моментов развития личности. Девушка может на всю жизнь поверить в торжество добра, ощутить его глубокие корни воспринимать отныне добро как нечто непрерывно развивающееся, но постоянно присутствующее в жизни. Или… махнуть рукой на всякие красивые выдумки.
Опасность не в том, что девушка или юноша утратят удивление перед миром, а в том, что они могут потерять веру в могущество добра и справедливости. Самое страшное для живой, развивающейся души когда книги и фильмы говорят ей одно, а реальные условия и отношения — другое. В квартире в каждой из комнат может стоять по телевизору и транзистору, и дети вырастут с внимательным, добрым, трепетным даже отношением к жизни, если их окружает «высококалорийная» нравственная атмосфера и наоборот, «педагогика колпака» и самых искусных ограничений, начиная от умения родителей жертвовать теленаслаждением и кончая защитительной политикой кинопроката, будет бесплодна если ребенок слышит дома колоритные и недобрые рассказы гостей о сослуживцах.
В последнем абзаце максимально точно, хотя и поневоле схематично я изложил позицию сторонников этой точки зрения. Вернемся теперь к выступлению юриста, к той странице стенограммы, где рассказывается, что будет потом с девушкой, которая по возвращении из кино с острой силой почувствует, что в жизни «это не так».
— А будет вот что. Говорю, как вы понимаете, не из головы, а мысленно листая страницы судебных дел, проходивших через мои руки. В один прекрасный день, может быть через месяц или через два года, она попадает в компанию молодых бездельников. Они будут небрежно сорить неизвестно где добытыми деньгами, которые так нелегко достаются ее скромному труженику-отцу. Уж наверно он покажется весьма непрезентабельным рядом с этими молодцами в ослепительно-белых нейлонах и пиджачках с разрезиками. В один вечер, полные иронической снисходительности к «честным дуракам», они предложат ей и шикарно сервированный стол, какого она не видела дома, и бокалы с вином под музыку, и такси не как исключение, а как единственный способ их передвижения. Словом, они дадут этой девушке ощущение «псевдопраздника», который складывается из вещей, представляющихся ей более надежными, существенными, чем непрочные духовные радости.
