Веселие Руси. XX век - Коллектив авторов (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

В 1924 году соратник Менделеева М.Г. Кучеров модифицировал рецептуру «Московской особенной». Для лучшей «питкости» в нее стали добавлять пищевую соду (из расчета 30 мг на бутылку) и уксусную кислоту (из расчета 20 мг на бутылку). В народе эта водка, продажа которой была официально разрешена декретом Совнаркома СССР 28 августа 1925 года, получила название «рыковка». В среде интеллигенции в 20-е годы даже ходил анекдот, что в Кремле каждый играет в свою карточную игру: Сталин в «короли», Крупская – в «Акульку», а Рыков – в «пьяницу» [509].

На основании введенной 5 октября 1925 года казенной винной монополии исключительное право на приготовление и продажу 40-градусной водки получил Центроспирт, который выбросил ее на рынок по «демпинговой» цене 1 рубль за бутылку. Но резко усилившееся в связи с этим пьянство заставило Центроспирт уже через месяц повысить стоимость водки почти в полтора раза. А это незамедлительно привело к увеличению самогоноварения. Стремясь победить конкурента в лице тайных производителей алкоголя, госорганы были вынуждены с лета 1926 года снижать цену на водку, доведя ее до 1, 1 рубля за бутылку. Эта мера привела к постепенному исчезновению самогона с городского рынка, а успехи в борьбе с самогоноварением, в свою очередь, привели к пересмотру правовых норм. Сначала статья 140 была расчленена, затем приготовление самогона для собственных нужд было переведено в разряд административных нарушений. Постановлением СНК РСФСР от 9 сентября 1926 года были отменены премии милиции, отчисляемые от штрафных денег самогонщиков, а с 1 января 1927 года вступил в силу новый Уголовный кодекс РСФСР, не предусматривающий наказаний за самогоноварение. Перестало оно преследоваться и в административном порядке [510].

Но это была только одна сторона медали. Хотя выпуск сорокаградусной водки подавался властями как шаг, направленный на борьбу с потреблением самогона, основным мотивом выпуска «казенки» и введения винной монополии был поиск дополнительных источников финансирования форсированной индустриализации. По уверению самого Сталина, подобные меры позволяли найти дополнительные оборотные средства «для развития нашей экономики собственными силами» [511]. Весной 1926 года в связи с избыточной денежной эмиссией и инфляцией в повестку дня встала задача изъятия денег у населения, в том числе и путем наводнения села водкой. Впервые эта идея была высказана в конце 1925 года на заседании у А.Д. Цюрупы заместителем наркома внешней и внутренней торговли А. Л. Шейнманом. Она не нашла однозначной поддержки у руководства страны, но тем не менее была включена в текст секретных замечаний Совнаркома СССР по докладу наркомата торговли к апрельскому (1926 года) Пленуму ЦК партии [512].

С 1927 года продажа водки населению была существенно расширена, а доход от ее реализации составил около 500 млн рублей. Доля от продажи спиртных напитков в государственном бюджете в период 1923/1924 – 1927/1928 годов выросла с 2 % до 12 %. Заметим, что в царской России деньги, вырученные от продажи водки, составляли почти треть бюджета – 38 % в 1895 году, 31 % в 1905 году, 30 % в 1909 году и 26, 4 % в 1913 году [513]. Но «нет таких крепостей, которые бы не смогли взять большевики». В новых условиях идея всеобщей трезвости, по сути дела, становилась антигосударственной. На этом фоне городская среда стала неуклонно пьянеть.

Выпускавшаяся в разнообразной таре «рыковка» сделала свое дело. В повседневный быт городского населения все прочнее входила дешевая и доступная водка: если в 1925 году на семью в месяц покупали в среднем 1, 5 бутылки, то в 1927 году – 2, 4, а в 1928 году – уже 3 бутылки [514]. Особенно резко пьянство увеличилось в рабочей среде. Если в Ленинграде, например, в 1924–1925 годах было выпито 617 тысяч ведер водки, то в 1927–1928 годах потребление выросло до 2063 тысяч ведер. По воспоминаниям современников, в первый месяц после отмены «сухого закона» истосковавшиеся по свободной водке жители Челябинска шли в «красногвардейскую атаку» на винные магазины, создавая огромные очереди. В 1927 году, по данным московских профсоюзов, душевое потребление всех видов алкоголя возросло в рабочей среде в 6 раз по сравнению с 1924 годом, а в 1928 году – в 8 раз. По материалам другого обследования, в 1927 году в крупных городах европейской части РСФСР расходы на пиво и вино только у молодых рабочих составляли 16 %-17 % заработка, что в 1,5 раза превышало затраты на книги. В Ленинграде на вопрос о систематическом потреблении алкоголя утвердительно ответило 58 % молодых мужчин и 23 % женщин. В маленьком городке Шуя все молодые мужчины пили водку и пиво, причем почти половина из них не скрывала, что при возможности напивались «до потери сознания».

В стране увеличилась смертность в результате отравления спиртным: с 2, 6 случая на 100 тысяч человек в 1922 году до 44 – в 1928 году. Возросло и число лиц, страдавших алкогольными психозами. Если в 1922 году они составляли 2 % всех зарегистрированных душевнобольных, то в 1927 году их доля возросла почти до 19 %. Алкоголизм стал также одной из причин участившихся случаев самоубийств – своего рода знамения этих лет. За первый «полноценный» алкогольный 1925/1926 хозяйственный год преступность в крупных городах подскочила в десятки раз, что зафиксировано официальной статистикой. Пьянство породило целую волну хулиганства. Частыми были такие бессмысленные выходки, как погромы домов отдыха (например, в Ростове летом 1926 года). Случалось, что пьяные хулиганы бросали палки и камни в низко летевшие самолеты Авиахима: именно так едва не была сорвана первомайская демонстрация в Казани [515]. Лакмусовой бумажкой неблагополучного положения в алкогольной сфере стало появление на рубеже 20-30-х годов в Ленинграде первых в стране вытрезвителей и наркологических диспансеров.

Несколько иной (и отнюдь не в смысле улучшения) была ситуация в ряде провинциальных центров, где в «алкогольном рационе» городских жителей самогон продолжал удерживать прочные позиции. Из потребляемых в середине 20-х годов 20 млн ведер крепких спиртных напитков не менее 3/4 приходилось на самогон. Если в целом по стране, по данным НКВД РСФСР, за один год, с 1 октября 1925 по 1 октября 1926 года, самогоноварение в городах почти прекратилось или, во всяком случае, сократилось в максимальном размере, то, например, в Пензенской губернии положение было другим. Продажа суррогатов спирта в городах губернии оставалась очень бойкой и мало сокращалась. Более того, за этот период проявились свои региональные особенности самогонокурения, которые варьировались в зависимости от размеров и значения городов. В таких городах, как Пенза и Саранск, самогонка готовилась преимущественно для сбыта. А в более мелких (Городище, Краснослободске и других) тайное винокурение практиковалось, главным образом, для себя, составляя до 60 % общего потребления спиртных напитков в уездных и прочих городах [516].

Основным источником не иссякающего «самогонного потока» оставался подвоз товарной самогонки из ближайших деревень. В Пензе в 1926 году было зафиксировано 200 случаев продаж самогона. И это несмотря на то, что с момента выпуска в продажу сорокаградусной водки активность местной милиции значительно уменьшилась. По самым приблизительным подсчетам, в течение следующего года в Пензе каждый работающий рабочий потребил 6, 72 бутылки самогона, а каждый работающий служащий – 2, 76 бутылки. То есть, как свидетельствует статистика, основным потребителем самогона в городах оставался рабочий класс.