Третий пол: Судьбы пасынков природы - Белкин Арон Исаакович (читать книги без .txt) 📗
В IV веке это поветрие вновь сильно дало себя почувствовать, даже в IX веке на православных Соборах обсуждалась эта проблема. Церковь настаивает на том, что это «несчастное заблуждение» не выходило за рамки частных случаев. Возможно, так и было, но помнить об этом, как сказали бы мы теперь, факторе риска приходилось постоянно.
В правилах Святых Апостолов предостережения против самокастрации звучат постоянно. Специально оговаривается, что у оскопленных «по нужде» или родившихся таковыми нет препятствий к вступлению в священнический сан. Но для тех, кто совершает это по доброй воле, этот путь закрыт навсегда. Оскопление приравнивается к убийству и самоубийству, оно должно караться отлучением. «Мирский человек, аще отрежет себе детородный уд, да отлучится и причетник да не будет»; «Аще который причетник отрежет себе детородный уд, да извержется: ибо убийца есть сам себе»; «Мирский человек, аще отрежет детородный уд, да отлучен будет за три лета, яко злодей своему животу». В текстах Отцов Церкви, на которые ориентировались поколения священнослужителей, категорически утверждается, что оскопление никак не может означать торжество над дьяволом – наоборот, в нем следует усматривать «действие сатанинских козней».
Эти запреты и предостережения удивительным образом перекликаются с важнейшими заповедями христианства: не убий, не укради, не прелюбодействуй. Но сокровенный смысл каждой заповеди – обуздание инстинкта. Культура выступает против Природ. Цель – подавить биологическое начало в человеке, сделать возможной его жизнь в обществе. Попытка наложить такой же силы табу на отнятие «детородного уда» диаметрально противоположна по значению. Она звучит как голос самой Природы, вставшей на защиту основного инстинкта, как называл его Фрейд, – инстинкта продолжения рода, инстинкта жизни.
На протяжении всей истории борьба Культуры с Природой идет с перемененным счетом. Это нетрудно понять, оценивая мысленно исходное равенство сил. Но против порыва к самооскоплению Природа и Культура выступали сомкнутым строем. И все же они оказались бессильны его сдержать.
За этим мне видится проблема огромной важности, и хоть Россия успела уже давно забыть о своих скопцах, хочется вернуть из небытия этот непостижимый феномен и тем самым приоткрыть еще одно окно в непознанный мир человека.
Враги человечества
В 1845 году по приказанию министра внутренних дел в Санкт-Петербурге было опубликовано обстоятельное «Исследование о скопческой ереси». Весь многостраничный труд пронизан чувством нешуточной тревоги, заставившим меня вспомнить первые публикации о СПИДе.
В XVII веке, говорится в преамбуле, единство русского православия рухнуло, подточенное раздорами и враждой. С тех пор толпы фанатиков и «слабоумных суеверов» то и дело позволяют увлечь себя невежественным умникам, уклоняются в сумасбродства, «одно другого буйнее и злочестивее». Раскольники, инакомыслие которых касалось только наружных обрядов и установлений, были еще хоть как-то терпимы. Нынешние же еретики, выступают как враги истинного христианства. Эти отщепенцы свою ненависть к церкви простирают до того, что «не имеют у себя вовсе священников, а совершают богослужение и некоторые таинства сами собою, через неосвященные лица; те же из таинств, для совершения коих необходимо действие освященных лиц, например, литургию и брак, не совершают вовсе, считая их погибшими на земле, где, со времени исправления церковных книг, началось и продолжается доселе царствование Антихриста». И это еще не все. Дерзость еретиков доходит до того, что они отказываются молиться за Царя и вообще не признают существующую Верховную Власть законной, добавляя к оскорблению церкви и веры явные признаки политического преступления.
Казалось бы, дальше ехать некуда. Но появились с некоторых пор в России настоящие изуверы, по сравнению с которыми еретики выглядят чуть ли не кроткими ангелами. Это совершенные антихристиане, в которых не сохранилось почти никаких следов происхождения из недр православия. Это крайняя степень религиозного «разврата», подрывающая устои не только церкви, но и всего общества.
Вместе с другими «особенно вредными ересями» секта скопцов отнесена законом к разряду преступных. Принадлежность к ней предполагает уголовное преследование. Но это почти все, что можно о ней сказать, – точнее, можно было на момент начала этого фундаментального исследования. «Составляя самую крайнюю степень изуверства, до какой только может унизиться человеческое слабоумие», скопческая ересь «оставалась покрытою мраком глубочайшей неизвестности и потому не возбуждала всего того внимания, какого вполне заслуживает со стороны просвещенного и попечительного правительства».
Когда же такое внимание было возбуждено, когда министерство внутренних дел создало специальную комиссию, ее задача стала казаться почти неисполнимой. Первым делом, естественно, требовалось установить, когда появилась секта, где, при каких обстоятельствах, как она организована, кто стоит во главе. Но где было искать информацию? Сразу же выяснилось, что уже по меньшей мере полвека скопцами занимаются различные государственные учреждения, запечатлевая эту свою деятельность в огромном количестве бумаг. Но все они бессистемно и без всякой пользы пылились в многочисленных ведомственных архивах. Часть была утрачена или изъята, со злым умыслом, тайными покровителями скопцов. Часть содержала грубейшие искажения, не позволявшие установить: об одном человеке идет речь или о нескольких? О нескольких или об одном? Несложная – хотя бы в полицейской своей части – работа приобретала характер археологических раскопок. Возможно, она так и не была бы завершена, если бы руководство комиссией не было поручено Ивану Липранди, человеку во многих отношениях замечательному.
В мемуаристике XIX века это имя встречается очень часто (не считая даже его собственных пространных воспоминаний). Чаще всего – в роли, близкой роли наперсника в классической драме: он не равнозначен главным героям, но необходим, чтобы тем было перед кем высказаться, кому вручить для передачи важное письмо, от кого получить информацию. Второе слово, с которым ассоциируется у меня этот человек, – оборотень. Будучи армейским офицером, подполковником, он славился любовью к изысканной роскоши и в то же время щеголял презрением к необходимым удобствам и мог показать себя истым спартанцем. Собрал огромную библиотеку, был чрезвычайно начитан, поражал «оригинальностью мыслей» – а на кого-то производил впечатление простака, благоговейно прислушивающегося к высказываниям записных интеллектуалов.
Во время кишиневской ссылки с Липранди близко сошелся Пушкин. Будущие декабристы, члены Союза Благоденствия, как известно, не впускали поэта в свой круг, но он достаточно проницательно «вычислял» их – и Липранди представлялся ему того же поля ягодой. И точно – Липранди дружил с Владимиром Раевским, первым декабристом, арестованным за несколько лет до событий на Сенатской площади, и отношения не прервались после заточения Раевского в Тираспольскую крепость. Липранди тайно навещал узника, помог ему организовать переписку с Пушкиным… А затем мы видим этого же самого человека в роли следователя, отправившего Достоевского на каторгу.
Благодаря Липранди, Пушкин познакомился и со скопцами (в той же комиссии министерства внутренних дел состоял, кстати, и еще один друг поэта – знаменитый Владимир Даль). Было это уже тогда поручением или подполковник действовал из собственного интереса, но путешествуя с Пушкиным, он посещал деревни, где обосновалась секта, рассматривал этих людей, возможно, что-то записывал и уж наверняка запоминал. Быть может, острая наблюдательность гениального поэта помогала ему ориентироваться в том «мраке глубочайшей неизвестности», которым умело, соблюдая все правила конспирации, окружали себя сектанты?
Вольнодумец, он же – тайный агент, он же – крупный правительственный чиновник, он же – просто славный, непосредственный человек, умевший смирять «арапскую» взрывчатость Пушкина и не раз благодаря этому спасавший его от аффективных дуэлей. И он же – честный солдат. И он же – тонкий аналитик, сумевший расшифровать загадки русского сектантства… Конечно, оборотень!
