Третий пол: Судьбы пасынков природы - Белкин Арон Исаакович (читать книги без .txt) 📗
Работая над материалами о скопцах, я все время ощущал мысленно присутствие этого в высшей степени неординарного человека, и не только потому, что многие сведения добыты им. Начало прошлого века – это война с Наполеоном, декабристы, Пушкин. Такое знакомое, такое понятное время! Но появляется Липранди со своими досье – и эта же эпоха получает иной объем, иную окраску, иной смысл.
Можно было построить изложение в логике исторических хроник – от более давних событий к более поздним. Я же решил придерживаться той последовательности, которую предлагают Липранди со своей командой. Это последовательность рытья колодца – сверху вниз, когда наружу раньше поднимается то, что первым попало на лопату. Как в первоклассном детективе, история поиска не менее многозначительна и занимательна, чем сам искомый предмет.
Итак, тсължгый оубеж – середина XIX века. Скопчество еще не признано ересью, еще трудно разобраться, где правда, а где миф в роящихся вокруг него разговорах, но уже понятно, что нельзя более ограничиваться «жалким презрением, а иногда и добродушным сомнением», возбуждаемыми беспримерной нелепостью и чудовищностью этого обычая. Масштабы явления угрожающе разрастаются. Необходимость борьбы становится очевидной. «Комиссия о скопцах» углубляется в прошлое, в поисках надежных источников информации…
Самое раннее, по датам описываемых событий, свидетельство относит появление первых скопцов к временам Петра I, который будто бы не остался равнодушен к этому «изуверству». Но всего его прославленного умения поднимать Россию на дыбы не хватило на то, чтобы разом покончить с новой сектой. Наследникам Петра пришлось принимать еще более строгие меры. При императрице Анне Иоанновне казнено было на Конной целое семейство скопцов. Две женщины, обвиненные в укрывательстве осужденных на смерть сектантов, были обезглавлены. Об этом было рассказано в записке, приложенной к одному из дел в канцелярии Санкт-Петербургского генерал-губернатора, но ни судебных решений, ни официальных извещений о казнях нигде не нашлось. Поэтому было решено рассматривать этот рассказ как одну из более или менее правдоподобных легенд.
А вот первое документальное признание распространения скопчества: указ Екатерины II, от 2 июля 1772 г. В нем некоему полковнику Волкову предписывалось отправиться в Орел для исследования на месте слухов о возникновении там «нового рода некоторой ереси». О том, что речь идет именно о скопцах, можно только догадываться: предмет слухов так и не назван по имени, и не только из стыдливости – имени еще не существовало. Сами скопцы ни тогда, ни позже к себе этого названия не применяли, у них был свой метафизический словарь, а внешние силы, прежде чем закрепить за ними эту достаточно обидную кличку, должны были сначала новое явление рассмотреть. Не случайно Волкову вменялось в обязанность прежде всего проверить слух у воеводы и в духовном правлении, но если он подтвердится, действовать следовало решительно и «весьма строго». Начинщикам – наказание кнутом и вечная ссылка в Нерчинск. Посредникам, приводившим жертвы, – батоги и отправка в Ригу на фортификационные работы. А «тех простяков, кои, быв уговорены, слепо повиновались безумству наставников… разослать на прежние их жилища, обязав их помещиков и начальников, чтобы они за всеми сими людьми беспрестанно смотрели, дабы они не могли паки впасть в прежнее свое заблуждение».
Наверняка Волков, вернувшись из Орла, подал императрице подробный доклад об увиденном и о принятых им мерах. Но даже следов этого документа в архиве не отыскалось. На целых 28 лет тема ушла с поверхности государственной жизни. Зато в 1800 г. она напомнила о себе дважды.
Первый раз – в Орле, где вновь открылось какое-то дело о скопцах. В нем фигурировали 8 человек, и двое из них, крестьяне помещичьей деревни Богдановки, показали, что пребывают в таком состоянии уже лет 30, после появления в их околотке наставника по имени Андрей Иванов, по всей видимости – беглого крестьянина. Он собрал довольно большую секту, из одной Богдановки 13 человек, но их помещик всех выдал, скопцы были преданы суду. Андрей Иванов наказан кнутом и сослан, все же остальные подсудимые отпущены домой. Сопоставление дат показывает, что это, скорее всего, и был след экспедиции Волкова.
Второе же напоминание получил генерал-прокурор. Комендант Динаминдской крепости спрашивал у него в особом рапорте, где надлежит ему получать одежду и обувь для скопцов, содержащихся у него под стражей так давно, что они успели уже обноситься. Месяца не прошло, как всех, скованными, отправили по высочайшему повелению в Петербург и допросили. Так вскрылись еще два «гнездилища» ереси – в Тамбовской губернии и в Туле. В показаниях обрисовался некий неизвестный наставник, именовавший себя «Киевским Затворником», который ездил по деревням, убеждал в необходимости оскопления для умерщвления плоти и в безопасности операции, сам же ее совершал и наказывал строго таиться от людей, «а если б узнали, то отнюдь бы не говорить, как, кем и чем это сделано, хотя бы стоило и смерти».
Почему же в 1800 г. потребовалось возвращаться к делам тридцатилетней давности? Оказывается, появились новые факты «непрерывного развития зла», захватившего уже и другие губернии. Послали специально для тайных разведываний в Ливонскую округу асессора Юдашкевича. Он обнаружил особого рода раскольников, которые «никогда не едят мяса, перестают довольно с молодых лет исполнять супружеские обязанности со своими женами, предполагая за то прощение грехов, и не хотят дочерей своих выдавать замуж, поставляя замужество в грех, а те, которые имеют более твердости духа, скопят себя равномерно для спасения души и чтобы укротить любострастные желания». При всех расспросах «усиливаются закрыть истину разными изворотами»: мяса не едят, потому что оно им противно, девок не выдают замуж, потому что они больны, по той же причине и с женами короткого обращения не имеют. Потому и миссия Юдашкевича оказалась неудачной – собрав множество слухов, он не добился их точного подтверждения.
Однако, дальнейшие расследования оказались более успешными. Выяснилось, что между сектами существует связь, более того – остающиеся на воле скопцы поддерживают контакты с пребывающими в заточении, поэтому крепости, вместо того, чтобы искоренять зло, сами становятся средоточием ереси. Собираются сведения о лидерах. Это уже не туманные полуанонимные фигуры, вроде «бродяги Андрея». Им приписываются качества организаторов, вождей. Таков Александр Иванов, ближайший помощник «Киевского Затворника». После долгих перипетий он оказался в Шлиссельбурге, продолжая «письменные сношения» со своими последователями. Таков московский купец Федор Колесников, пользовавшийся, по утверждению старых скопцов, личной благосклонностью Екатерины II – с ее легкой руки он носил прозвище Масон.
Ересь распространяется не только вширь, но и вверх. Зародившись в крестьянской среде, в глухой провинции, она проникает в обе столицы империи, в более высокие социальные слои. Исследователи констатируют: в первый год XIX в. зло имело уже полный характер обширного тайного общества.
Впрочем, одно обстоятельство, на деле, очевидно, чрезвычайно существенное, аналитиками того времени упоминается мимоходом. 1800-й год – это царствование Павла I, «имевшего причины к особенной строгости в отношении к скопцам». С воцарением Александра I государственная политика меняется. Стоит ли сурово карать людей, которые своим невежественным и вредным поступком сами себя довольно уже наказали? Милости, излитые государем при вступлении на престол, меняют участь первых скопцов (отбывших, между прочим, тридцатилетний срок): им дозволяют вступить в монашество – всем, кроме Александра Иванова, успевшего умереть в Шлиссельбурге. «Новооткрытые» получают свободу. Составляется список «удостаиваемых к помилованию». И в нем, в этом списке, впервые упоминается человек, с которого, по справедливости, и надо было начинать исследование.
Кто он? Откуда? Сразу ничего понять нельзя. Считается арестантом, в связи с чем – тоже сказано ясно. Но в отличие от других помилованных, рассеянных по всей стране, содержится в самом Петербурге. Не в тюрьме, не в крепости – в цухтгаузе градской больницы. Другими словами – в сумасшедшем доме. Помещен туда 4 года назад обер-полицмейстером северной столицы под именем «неизвестный», хотя никаких дел о нем в Тайной экспедиции, координировавшей, по-нашему, борьбу со скопчеством, не было. В списке инкогнито раскрыто: «неизвестный» назван Семеном Селивановым. Но уже в следующей сопроводительной бумаге, обозначившей дальнейшую судьбу этого секретного арестанта, он переименован в Кондратия. Кондратий Селиванов, Орловской губернии села Столбово крестьянин, именным повелением Его Императорского величества определен в богадельню, «в первый сорт», и препровожден туда немедленно. Во всем этом виделась какая-то тайна. На основании каких «уважений» была проявлена такая забота о человеке, который и амнистии-то не подлежал, поскольку явно относился к категории «начинщиков»?
