Символика доллара - Калаич Драгош (книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Пафосом своей книги Драгош Калаич предупреждает: пресловутый американский «котел наций», предназначенный для выплавки общества оскотиненных потребителей, работает сегодня на пределе своих возможностей. Дальнейшие перегрузки, связанные с полной утратой чувства меры, опасны для всего человечества. Американская технократическая цивилизация, торжествуя свою громкую всемирную победу, стремится скрыть перебои и скрежет в чреве гигантского механизма, изработавшего почти все свои ресурсы. Отравленный наркотическими химерами преуспеяния организм нешуточно опасен для всего человечества.
Драгош Калаич родился в 1943 году в оккупированном немцами Белграде. В апреле 1944-го, на самый праздник. Воскресения Христова, город был подвергнут варварской, совершенно бессмысленной (с точки зрения военной эффективности) бомбардировке силами американских ВВС, которые обычно пролетали над Белградом бомбить румынские нефтяные скважины, но тут почему-то решили сбросить груз на полпути и, главным образом, на мирных горожан, возвращавшихся с пасхальной заутрени.
В том же 1944-м в сербскую столицу с боем вошли красноармейцы, великодушно поделив славу освобождения города с титовскими партизанами. Фатальная вражда, возникшая несколькими годами позже между Сталиным и Тито, привела к тому, что последний приступил к строительству единственного в своем роде социализма — на американские деньги. Так в послевоенной Югославии завязался узел геополитических противоречий, не распутанный и по сей день.
Если бы американские бомбардировщики вздумали повторить сегодня в небе над Белградом свой «подвиг» пятидесятилетней давности, то на одной из самых больших плоских крыш города прочитали бы в свой адрес английское ругательство, выведенное громадными буквами. Так думает теперь об учредителях «нового мирового порядка» большинство сербов. При том, что в политических кругах новой Югославии есть партии, почти не скрывающие проамериканскую ориентацию, и здешняя пресса живо обсуждает, кто и сколько получает за свою «независимость» из-за океана.
С другой стороны, хотя тысячи югославских коммунистов жизнями заплатили в титовских застенках за свой «сталинизм» и за свое «русофильство», — любовь к матери-России, к русскому народу неискоренима в душах большинства сербов. Это чувство не удалось поколебать даже в последние годы, когда «миротворцы» со Смоленской площади вели откровенную антисербскую игру, ничуть не скрывая, что действуют на Балканах по американскому сценарию.
Читатель этой книги и без подсказки разглядит: Драгош Калаич — убежденный и последовательный русофил. Его любовь к России основана не только на интуиции, на настроении, на уважении к именам писателей-классиков или выдающихся деятелей русской истории. Эта любовь, не минуя наше прошлое, адресована, прежде всего, России завтрашней, ее еще не воплотившимся духовным возможностям, тому русскому будущему, благородные черты которого он различает уже в наши дни, — сквозь неприбранность, мишуру и лицемерие «перестройки», сквозь оккупационную проволоку и моральную деградацию «демократизации». Недаром свою последнюю книгу (она вышла в Белграде в 1994-м), в которую включены статьи о России конца восьмидесятых — начала девяностых годов, Калаич назвал с пророческой безоглядностью, уже не дающей ему права отступить ни на шаг назад или в сторону: «Россия встает». Кто из наших домашних провидцев, угнетенных позорным зрелищем затяжной смуты, решился бы сейчас на такое отважное определение? Мы больше любим теперь перебирать, как четки, признаки своей погибели, и если отваживаемся на что-то понадеяться, то непременно выставляем те или иные условия, без соблюдения которых все уже безнадежно: если, мол, будут те-то и те-то задействованы силы, то тогда, глядишь, что-нибудь еще и получится. А вот у него — никаких «если». Просто: "Россия встает".
Впрочем, простота калаичевского определения — кажущаяся. Она — не от бравады, не от всеславянского желания прихвастнуть тем, чего, может, и нет на самом деле. К такому названию-определению он шел трудным путем, через сомнение, в чем признается в предисловии к этой книге:
«...Оккупированная Россия. Так, по первоначальному замыслу автора, должна была быть озаглавлена серия посвященных сегодняшней русской трагедии политических очерков, свидетельств и репортажей, написанных в пути сквозь долгую ночь заточения, под знаком господства инородческих и изменнических псевдоэлит, служащих — когда бессознательно, а когда и осознанно — демону экономики, что характерно для времени, знаменующего конец западного цикла европейской цивилизации. Между тем, просмотрев еще раз отобранный материал, автор отверг первичное название, заменив его другим — Россия встает, которое более отвечает главной цели его поисков на просторах, оккупированных русофобскими силами».
То есть, автор посчитал неуместным ограничиться констатацией неутешительного факта, разглядел динамику, выход от одного состояния к другому. Что же! Может, так теперь и должно быть, что чуть-чуть со стороны наше настоящее проступает виднее? Ведь когда топчешься на месте, — а не этим ли у нас занимаются те, кто все еще выбирает между капитализмом и социализмом? — то кажется, что и сама жизнь затопталась, обессилев куда-либо двигаться... Вот почему мне нравится та резкость и настойчивость, с которой Калаич уже несколько лет подряд не устает убеждать: разница между капитализмом и социализмом — чисто внешняя, по сути они очень даже нужны один другому, нужны для манипуляций над большими людскими сообществами якобы во имя их наиболее справедливого земного благоустроения. Суть же манипуляций в том, что и там и здесь всемирный интернационал правящих элит (псевдоэлит) готов разыграть любую «холодную» или идеологическую распрю во имя сохранения контроля над мертвыми и живыми ресурсами планеты. Подневольное участие в таких манипуляциях унизительно для славянских народов, в том числе для русских и для сербов. Мы вправе, думая о своем земном устроении, полагает Калаич, добиваться подлинно достойных условий существования, основанных не на сценариях финансового интернационала, а на многовековом внутреннем опыте наших народов, на нашем национальном понятии о справедливости и, конечно, на наших религиозных воззрениях, осуждающих страсть к наживе, приемы и практику тотального ростовщичества, словом, поклонение Мам-моне.
Выработка идеологии для народов, исповедующих православие, это, по сути, и есть поиск третьего пути, о котором так часто пишет в последние годы Драгош Калаич. Особенность поиска в том, что речь идет не о логической конструкции, сочиняемой в кабинетной тиши. Есть такое понятие в армейском лексиконе: разведка боем. Единственно необходимый и возможный путь приходится прощупывать и удерживать в обстановке войны, понимаемой одновременно и как метафора и как реальность. Да, когда мы слышим, что идет третья мировая война, мы вправе воспринимать эти слова как метафору, потому что третья нисколько не похожа на две предыдущие. Но каждый из нас способен привести, наверное, десятки примеров того, что речь идет и о реальности: о реальности Вьетнама и Афганистана, «бури в пустыне» и насквозь простреливаемого Сараева, горящего Дома Советов и разрушенных кварталов в Бендерах, Вуковаре и Грозном.
... Драгош попросил остановить автобус на одном из перекрестков многострадального боснийского города Брчко. Изрешеченные пулями и осколками стены пустых двухэтажных домов, разбитые витрины магазинчиков, изуродованный легковой автомобиль, россыпь гильз и металлических денег под ногами, — именно в такой вот «типичной» обстановке захотел Калаич снять для белградского телевидения беседу с несколькими своими гостями из России, писателями, журналистами. Пока он задавал вопросы одному из нас, остальные, непринужденно разговаривая, подались по ближайшей из пустынных улиц и... угодили прямо в зону обстрела. Как выяснилось, эта часть города была на мушке у мусульманских снайперов, засевших где-то сразу за окраиной Брчко. Тут я впервые увидел, как Драгош потерял самообладание, бегом кинулся вдогон за неосмотрительными гостями. Высокий, седой, в светлом джемпере, он был сейчас такой выгодной для стрелков мишенью... К счастью, и он, и гости вернулись невредимы. Отдышавшись, Калаич невозмутимо продолжил перед камерой разговор о третьей мировой, которая для него — не метафора, а реальность.
