Конспирология - Дугин Александр Гельевич (читать книги без сокращений txt) 📗
В тоже время Негри и Хардт с какой-то фатальностью правы в том, что простая ностальгия ни к чему не приведет. Да, сегодня мы, русские, живем в России. Пока еще русские, пока еще в России. Сколько еще это продлится?
«Империя», однако, уже здесь. Здесь и сейчас. Ее сети пронизывают наше общество, ее лучи нас регулярно сканируют, ее передатчики планомерно и непрерывно ведут свое вещание.
Революционный проект Негри и Хардта, их альтернатива, их отказ нам явно не подходят. Нам нужен иной отказ — Великий Отказ, нам нужная иная альтернатива — могучая и серьезная. Соответствующая нашему духу и нашим просторам. Нам нужна ни больше ни меньше как Иная Империя. Своя. Без нее нам не нужно ничего… Совсем, совсем, ничего…
«ИМПЕРОСТРОИТЕЛИ ЗЛА»
Заговор «неоконсов»
В 90-е годы ХХ столетия в США все чаще стали говорить о «заговоре неоконсов» — «neo-cons conspiracy». Выражение «neocons» расшифровывается как «neo-conservatives» (дословно, «новые консерваторы»). Влияние этой довольно малочисленной и весьма специфической группы интеллектуалов, в большинстве случае еврейского происхождения, стремительно выросло в последнее десятилетия: они сосредоточили в своих руках почти полный контроль над американской внешней и внутренней политикой.
Идеологическая платформа этой группы была весьма специфической, отличаясь от программ как традиционных республиканцев, так и демократов США. Выборы президентом Джорджа Буша-младшего, и особенно его переизбрание на второй срок в 2004 году, ознаменовали настоящий триумф этого think tank, так как его представители заняли ключевые посты в американской администрации и сумели превратить свой интеллектуальный ресурс во властный. Взлет «неоконсов» был для многих настолько неожиданным и необъяснимым, что, естественно, породил множество конспирологических версий. «Неоконсы» отлично соответствовали роли классических заговорщиков из конспирологических мифов — довольно закрытая и малочисленная группа интеллектуалов с весьма экзотическим и одновременно радикальным мировоззрением внезапно получает почти единоличное влияние над единственной сверхдержавой (гипердержавой), — США, — оставшейся после окончания «холодной войны» безальтернативной планетарной силой.
Заговору «неоконсов» было посвящено множество статей и расследований. Самыми скрупулезными и документированными из них можно назвать книги американской исследовательницы Шадья Дрьюри и цикл статей журналиста «Нью-Йорк таймс» Сеймура Хирша. Из их текстов можно вывести довольно полную картину становления идеологии «неоконсов» в исторической перспективе. С именем одного из ведущих «неоконсов» Пола Вулфовица связано устойчивое словосочетание «Wolfowitz cabal», дословно означающее «заговорщики Вулфовица».
Вначале был Лео Штросс
Идейной основой «неоконсов» является учение немецкого философа Лео Штросса (Leo Strauss) — в этом сходятся между собой как сами «неоконсы», признающие его отцом-основателем своих идей, так и их противники, часто выбирающие фигуру этого мыслителя в качестве главной цели своих разоблачений и демонстрации опасных и сомнительных связей означенного think tank’а с дискредитировавшими себя политическими явлениями — германским нацизмом и советским коммунизмом. Действительно, влияние на «неоконсов» Лео Штросса настолько велико, что, играя словами, некоторые политологи стали называть их «лео-консами» — по имени Лео Штросса.
Лео Штросс (1899–1973) родился в Германии и его становление проходило в контексте новаторских поисков немецкой философии начала ХХ века. Будучи евреем, он эмигрировал из Третьего Райха в 1934 году, переехал в Европу, а вскоре окончательно обосновался в США, где получил место профессора политической философии в Чикагском университете, в котором он преподавал до конца своих дней. Генезис идей «крестного отца» современных американских «неоконсерваторов» весьма оригинален. В основе их лежит глубочайшее влияние трех авторов — Фридриха Ницше, Мартина Хайдеггера и Карла Шмитта. Эти авторы являются фундаментальными фигурами для философско-политического течения Консервативной Революции, которое, в свою очередь, существенно повлияло на идеологию германского национал-социализма. Конечно, интеллектуальные интуиции и экзистенциально-онтологические методологии этих классиков современной философии были предельно вульгаризированы и извращены нацизмом, соединены в нем с чуждыми «биорасистскими» темами, но, тем не менее, определенная близость — и концептуальная и историческая — очевидна. Национал-социализм был карикатурой на Консервативную революцию, а это означает и определенное сходство и существенные различия. И Хайдеггер и Шмитт (равно как и другие консервативные революционеры — Эрнст и Фридрих Юнгеры, Фридрих Хильшер, Отмар Шпанн и т. д.) были при Гитлере в «оппозиции справа», но на первом этапе более широкого течения национального германского возрождения они играли очень большую — если не решающую — роль. Сам Лео Штросс был близок к Карлу Шмитту, крупнейшему современному философу и юристу, сотрудничавшему с нацистами, и именно Шмитт помог Штроссу выехать в Европу и получить на это официальный университетский грант.
От Ницше, Хайдеггера и Шмитта Лео Штросс заимствовал основные силовые линии своей философии. — От Ницше он воспринял принцип деления людей на «высших» и «низших», а также различие двух типов морали — «морали господ» и «морали рабов». Кроме того, вслед за Ницше он утверждал, что воля к власти является базовым инстинктом политического поведения человека, а власть есть высшая и самодостаточная стихия. При этом он так же, как и Ницше, релятивизировал метафизику; для него экзистенциальная жизненная стихия власти была первична, а ценности, которыми она прикрывается — вторичными.
Хайдеггер оказал на Штросса влияние в области критики «современного мира» как продукта «удаления Священного», как утраты онтологической связи с бытием. Штросс рассматривал современный мир пессимистически, повторяя хайдеггеровскую критику. Хайдеггер считал, что высшая истина и ее познания доступны только особому типу людей — философам и поэтам, тогда как обычные люди способны созерцать только тени и довольствоваться механически сформированными искусственными и навязанными извне представлениями — т. н. «картиной мира». Штросс взял из такого подхода мотив недоступности истины для широких масс и идею элитарного, закрытого характера знания. Вместе с тем, Штросса заботило сопоставление «традиционного общества» с «современным обществом» с точки зрения их парадигм, при котором обе модели рассматривались бы в структурном, а не в историцистском подходе. У каждой системы есть своя четкая логика, варьируется только модель соотнесения властвующей элиты с массами и идейное и ценностное обеспечение этого властвования, — считал Штросс. В «традиционном обществе» элиты управляют массами через мифы, в которые сами не верят. В современном обществе в дело идут теории «рационального выбора» и «демократии», которые, по Штроссу, есть ничто иное, как «современные мифы», в которые современные элиты верят так же мало, как элиты древности в существование богов и чудес. Все сводится лишь к оформлению господства.
Карл Шмитт, самый близкий к Штроссу в личном отношении мыслитель, придерживался крайне консервативных взглядов, был убежден в преимуществах иерархических обществ, а политику определял через пару «друг — враг». Концепция «врага» является сущностью политики, и любое политическое самоопределение начинается именно с выяснения того, «кто является врагом». Такой подход ведет к «философии войны», где враг предстает не просто негативной категорией, но помогает сформировать идентичность самой политической силы и ее «друзей». Эту техническую модель «друг — враг» как основу Политического Штросс полностью позаимствовал у Карла Шмитта.
Этот идейный портрет дает нам почти классического консервативного революционера, которым Лео Штросс до определенного момента и являлся, разделяя, вместе с остальными философами этого направления, мечту об элитаризме, критику Веймарской демократии, веру в избранный и закрытый характер знаний — в своего рода «гносеологический эзотеризм». Такое настроение ума и состояние духа было вполне характерно для континентальной консервативной европейской элиты, относительно симпатизировавшей и фашизм и социализму, с брезгливостью отбрасывающей лишь тоталитарные и искажено вульгаризированные аспекты соответствующих мировоззрений. К этому направлению в 20-30-е в Европе принадлежали несколько сотен виднейших интеллектуалов, которые в основном и определили лицо философии и культуры ХХ века. Среди них идеи Лео Штросса не представляют собой ничего особенного и вполне могли бы затеряться, не отличаясь ни особенной оригинальностью, ни особой новизной — добротная компиляция консервативно-революционных тем с некоторыми вполне допустимыми отклонениями в индивидуалистическом ключе, не более того.
