Техника государственного переворота - Малапарте Курцио (книги без регистрации .txt) 📗
Бонапартистская тактика вынуждена оставаться в рамках законности, чего бы это ни стоило: применение насилия предусмотрено лишь с целью удержаться в этих рамках, либо вновь вернуться в них. Что делает 18-го Брюмера законопослушный Бонапарт, услышав, что его объявили вне закона? Прибегает к насилию, приказывает солдатам очистить Зимний сад, разгоняет избранников народа. Но к вечеру Люсьен, председатель Совета пятисот, спешно собирает несколько десятков депутатов, открывает новое заседание Совета, и заставляет это жалкое подобие парламента узаконить государственный переворот. Тактику 18-го Брюмера можно применять лишь при взаимодействии с парламентом. Существование парламента — необходимое условие бонапартистского переворота: в абсолютной монархии возможны лишь дворцовые заговоры или военные мятежи. Необходимо заметить, кстати, что бонапартистский переворот не имеет ничего общего с военным мятежом. Для взбунтовавшихся доенных характерно полное пренебрежение к законности. А главное правило бонапартистской тактики — необходимость сочетать применение насилия с соблюдением законности. Дело это тонкое, и доверить его можно лишь дисциплинированным, немногочисленным исполнителям, привыкшим повиноваться своим начальникам и точно, до мелочей, придерживаться установленного плана; а возбужденные, не поддающиеся контролю толпы не следует даже подпускать к революционной акции, которая разворачивается на особом поле, наподобие шахматной доски, где даже неосторожный ход пешкой может привести к непредсказуемым результатам и повлиять на исход партии. Бонапартистская тактика отнюдь не сводится к насилию: главное в ней — ловкость и расчет. Она не имеет ничего общего ни с народным восстанием, где все решает инстинктивная, слепая разрушительная сила масс, ни с военным путчем, где грубость методов сочетается с абсолютным непониманием важности политических и социальных факторов и полным пренебрежением к законности. Скорее она напоминает военные учения или партию в шахматы: у каждого участника есть своя задача и свое место, и все действия продиктованы настойчивым, чисто политическим стремлением сделать каждого исполнителя пешкой, но не в военной, не в казарменной, а в парламентской игре.
Бонапартистский государственный переворот от всякого другого отличается тем, что на первый взгляд политики играют в нем значительно меньшую роль, чем непосредственные исполнители. Иными словами, кажется, что задумать такой переворот гораздо легче, чем осуществить. Основная, то есть самая заметная часть работы, достается исполнителям. Это льстит самолюбию военных: вот почему именно такой тип переворота наиболее близок им психологически и наиболее заманчив для их честолюбия. Какой-нибудь генерал никогда не сможет понять ни Муссолини, ни Троцкого, ни даже Кромвеля, хотя с его точки зрения Кромвель скорее великий полководец, нежели великий политик, и ему никогда не придет в голову последовать их примеру; зато он прекрасно поймет Каппа, Примо де Ривера, Пилсудского или Бонапарта, и подумает, что при случае смог бы сделать то же, что и они.
Случай Каппа, Примо де Ривера и Пилсудского — очень тревожный знак для либеральной и демократической Европы. Заслонив опасности, которыми чревата современная политическая обстановка, на первый план выдвинулась самая грозная опасность, подстерегавшая Европу в прошлом веке, и, казалось, навсегда исчезнувшая с появлением влиятельных парламентских демократий: опасность генералов.
Ставит ли развитие парламентаризма препоны бонапартистским амбициям, или наоборот, прокладывает им дорогу? Важное значение, которое приобрел парламентаризм в демократических странах, безусловно, увеличивает возможность бонапартистского переворота: все возрастающая парламентаризация современной жизни расширяет базу для применения тактики 18-го Брюмера. Поэтому те, кто считает Англию страной, наиболее подверженной бонапартистской опасности, не так уж неправы. Не следует забывать, что парламент — самая священная из британских традиций и в то же время — основа британской империи; что парламентаризм — важнейший элемент нравственной, политической и общественной жизни в Англии, и что единственная великая революция в этой стране была парламентской революцией. Мы не случайно говорим здесь: «революция», а не «государственный переворот».
Размышляя об опасности, которую несет с собой развитие парламентаризма в плане бонапартистского переворота, нельзя не отметить, что события 18-го Брюмера до сих пор завораживают умы военных. Клемансо говорил, что из учебников по истории для военных академий следовало бы выкинуть главу о 18-ом Брюмера. В этой связи любопытно вспомнить, что в 1919 году Клемансо не скрывал недовольства, которое вызывала у него популярность некоторых генералов. Штреземан, в 1920 году боровшийся с фон Лютвицем, а три года спустя — с Людендорфом, улыбаясь, говорил, что оба эти генерала учились своему делу у Бонапарта. То же самое можно сказать о Примо де Ривера и Пилсудском. Но создается впечатление, что либеральная и демократическая Европа не отдает себе отчета в том, какую опасность представляют для нее генералы. Главный виновник оптимизма, царящего в европейских парламентах, — это бравый генерал Буланже. Правительства европейских стран не верят, что тактику 18-го Брюмера можно применить в условиях современного парламентаризма: в Примо де Ривера и Пилсудском они видят лишь главарей военного мятежа, использовавших к своей выгоде то, что в Испании и в Польше нет настоящей парламентской демократии. Руководители Европы думают, что парламент — лучшая защита страны от бонапартистского заговора, что свободу можно защитить с помощью свободы и с помощью полицейских мер. Так же думали депутаты испанских кортесов и польского сейма накануне переворотов Примо де Ривера и Пилсудского.
Ошибка парламентских демократий в том, что они слишком полагаются на завоевания свободы, а между тем в Европе нет ничего более непрочного. Объясняется эта ошибка презрением к генералам и убеждением, что для настоящей парламентской демократии опасность 18-го Брюмера не существует, поскольку в Испании и в Польше заговорщики победили только благодаря стечению обстоятельств, которое было бы невозможным во Франции и в Англии, самых парламентских и самых просвещенных государствах Европы. Касательно презрения к генералам нелишне будет заметить, что как раз посредственности в генеральских мундирах представляют наибольшую угрозу и именно их надо опасаться больше всего. Примо де Ривера и Пилсудского нельзя назвать людьми выдающимися: уровень их способностей как военных и как политиков известен слишком хорошо. Впрочем, в их оправдание можно сказать, что и в парламентской Европе полно таких генералов, что многие из них выиграли войну, а многие — проиграли: их посредственность не зависит от их патриотизма. Лучше сразу прояснить этот вопрос.
Касательно опасности восемнадцатого Брюмера и особых условий, сопутствовавших успеху двух самых знаменитых бонапартистов нашего времени, надо признать, что Примо де Ривера и Пилсудскому, несомненно, было бы гораздо труднее, если бы вместо кортесов и сейма им пришлось иметь дело с палатой общин и французским Национальным собранием. Но мы и так знаем, что кортесы — не палата общин, это признает и подтверждает сам король Альфонс XIII, а польский сейм — не Национальное собрание, что в Испании и в Польше нет парламентской демократии, способной защищать гражданские свободы: нам важно установить, что среди условий, которые позволили Ривера и Пилсудскому захватить власть, главное условие — наличие базы, необходимой для бонапартистской тактики, то есть парламента как такового. Одна из опасностей, угрожающих современному государству, кроется в уязвимости парламентов — всех парламентов, не исключая и палату общин. Полезно будет вспомнить в этой связи, что писал Троцкий о возможности пролетарской революции в Англии: «Будет ли у пролетарской революции в Англии свой Долгий парламент? Очень возможно, что она ограничится Кратким парламентом. И ей это вполне удастся, если она вполне усвоила уроки кромвелевской поры». В дальнейшем мы узнаем, что имел в виду Троцкий под уроками кромвелевской поры.
