De Conspiratione / О Заговоре - Карпенко В. И. (мир бесплатных книг txt) 📗
Во-первых, поскольку шла ожесточенная борьба с Испанией и католиками, это субъект приобрел фанатично протестантские черты и жесткий антикатолический характер. В англосаксонское сознание испанцы вбиты как символ угрозы и угнетения — это проявляется даже сегодня в фильмах-сказках. Например, в «Принце Каспиане» из «Хроник Нарнии» доспехи тельмаринов — народа-врага положительных героев — смоделированы по испанским XVI–XVII вв. Это открыто признал режиссер Эндрю Эдамсон. Вообще англосаксы постоянно проделывают такие входящие в подсознание символические штуки со всеми своими историческими врагами. Так в «Звездных войнах» военная форма и контуры шлемов воинов Империи, включая Дарта Вейдера, смоделированы по вермахтовским. Об образе «русской мафии» я уже и не говорю. Но вернемся в XVI в.
Во-вторых, именно борьба елизаветинского времени выковала агрессивно-экспансионистский с криминальным (пиратство, огораживания) душком характер нового субъекта. Установка на мировую экспансию как экономическую стратегию сформировалась именно в это время. Наилучшим образом это отражено в двух портретах Елизаветы — 1588 г. Джорджа Гауэра и 1592 г. Марка Герартса-младшего (находится в поместье Дичли). На первом портрете великолепно одетая Елизавета держит руку на глобусе, рядом с ней — имперская корона, а вглуби картины, точнее, фоном изображены английский флот в спокойных водах и испанский флот, который бурное море разбивает о скалы. Пальцы Елизаветы накрывают Центральную Америку, словно указывая одно из направлений будущей, но уже не такой отдаленной, экспансии. Второй портрет по-своему не менее красноречив: Елизавета в украшенном драгоценными камнями белом платье стоит на фоне штормового неба, которое она освещает подобно солнечному лучу; она стоит на карте королевства, причем выглядит в три раза больше Англии, нависая над последней.
В-третьих, постоянная, в течение всего правления Елизаветы, борьба с заговорами — внутренними и внешними, шпионажем, непрекращающаяся тайная война — все это привело к резкому усилению разведки и контрразведки, т. е. выражаясь современным языком, спецслужб в жизни Англии второй половины XVI в. в частности и в функционировании нового субъекта, в его вековую заряженность на изощренную тайную войну вообще. В этом плане можно сказать, что лорд Бергли и Уолсингем — это люди, которые стоят у истоков не только Англии и ее спецслужб, но североатлантического исторического субъекта в целом, это его «повивальные бабки» (точнее, «дедки») и крестные отцы одновременно. Не будет преувеличением сказать, что именно в тайной войне Англия одержала свои главные победы в XVI в. и стала тем, чем стала, — коварным Альбионом.
XVI век был бумом шпионажа, который в том веке развивался по экспоненте. Однако даже на этом фоне английские достижения впечатляют. Уолсингему удалось сплести паутину тайной агентуры не только в Англии, но и в Европе (Париж, Руан, Рим, Парма — далее везде; до нас дошли почти пять десятков имен высокопоставленных агентов одного Уолсингема), поскольку первая линия обороны от папы и католиков проходила именно там — на дальних рубежах [78]. Только великолепная разведка, помноженная на деньги Сити, позволившие подкупать противников, обеспечила разгром Армады в 1588 г., который стал началом 400-летнего марша англосаксов на восток, закончившегося в 1989 г. капитуляцией руководства СССР. После победы над испанцами англосаксы последовательно двигались на восток — Франция, Германия, Россия. И во всех случаях огромную роль играли тайная война, капитал и хищнический напор протестантов, этих максимально иудаизированных христиан (впрочем, христиан ли?).
Одним из результатов всей этой системы процессов стало оформление государства Великобритания, не имевшего исторических аналогов. И дело не в том, что, как заметил Н. Хеншел, британское государство XVIII в. было значительно более централизованным, жестким и менее демократичным, чем так называемые «абсолютистские монархии», прежде всего Франция Людовика XIV и Людовика XV: «Хотя понятие “абсолютизм” не может быть применено к Англии, — заметил Н. Хеншел, — в некотором роде многие его черты характерны именно для этой страны, а не для Франции» [79]. Главное в другом: Великобритания XVIII (и далее) века — это торгово-финансовое государство, созданное финансово-землевладельческой знатью, исходно ориентированной на мировой рынок, международный разбой и широкомасштабные геоисторические манипуляции с помощью КС. Причем создавали это государство денежные мешки Южной Европы, приземлившиеся в Европе Северной. «В истории английское государство не имеет аналогий, — писал В. Зомбарт.
Быть может, в мелочах торговые государства древности — государства финикийцев и карфагенян — и представляли собой нечто подобное. Но “мировая империя”, порожденная чисто меркантильным духом, — такого еще не было» [80].
Наполеон (вслед за А. Смитом) назовет англичан «нацией лавочников», Вильгельм II — «низкой торгашеской сволочью», его современники А.Е. Едрихин-Вандам и В. Зомбарт соответственно «Ротшильд-народом» и «нацией торгашей», суть войн которых — обогащение прирожденных торговцев. В основе этих определений, если снять эмоции, лежит констатация простого факта: Великобритания — это в значительной степени возрождение на североевропейской мировой капиталистической основе внеевропейского, восточного по происхождению властно-торгового типа. И не случайно именно такому типу государственности понадобились КС, сначала использование их и союз с ними, а в конечном счете — симбиоз и взаимопереплетение.
Подчеркну еще раз: субъект, который был собран в Англии, собирали далеко не только англичане, но определенные европейские силы, а точнее, международные, поскольку они представляли не только европейскую и далеко не только христианскую традиции. Субъект этот исходно возник как наднациональный спрут, в безопасной Англии покоилась лишь его голова, тогда как щупальца шарили по всей Европе и далеко за ее пределами; спрут этот был не только наднациональным, но и тайным, причем втройне — и как финансы, чья стихия тайна, и как спецслужбы, тоже действующие в тени, и как тайные общества. Фасадом была «британская монархия», которую новый субъект постоянно ограничивал — и, наконец, устранив предпоследнего Стюарта, ограничил почти до упора.
«По-видимому, ни у кого из непосвященных даже и не зарождалось подозрение, — писал барон Рауль де Ренн, — что действительное управление судьбами Англии происходит не в том виде, в каком оно представляется всему миру, и что общеизвестная английская форма правления с ее классическим парламентаризмом не соответствует реальному государственному механизму страны. Все народы, и не только иноземные, но и широкая масса собственного народа, были уверены, что Великобритания завоевала себе свое положение в мире и сделалась в области государственного устройства чем-то вроде идеала для большинства современных народов только благодаря совершенству своего правящего аппарата. И правда, свое могущество Англия сумела достигнуть и удержать до последнего времени действительно только благодаря своей форме правления, но не той, которая известна всему миру, а той, которая состоит из чрезвычайно искусной комбинации явных форм правления с тайными, известными только тем, кто принимает в них участие […], король является главой особой системы негласных законспирированных установлений, руководящих всеми сторонами государственной и общественной жизни страны.
Наряду с явными органами государственного управления, т. е. Верхней и Нижней Палатами и административно-судебными и дипломатическими установлениями, на всей территории Британской империи существуют организации, которые скрыто от глаз непосвященных оказывают решающее влияние на внутреннюю и иностранную политику государства» [81].
