Содержательное единство 2007-2011 - Кургинян Сергей Ервандович (книги хорошего качества .txt) 📗
А теперь зададимся тремя вопросами.
Первый вопрос: "Но ведь кто-то все-таки взорвал эти самые чертовы вагоны? Мы же видели, что их взорвали. Это же не компьютерный фильм, не виртуализация. Вагоны кто-то реальный – реально же взорвал. Так что реально потекла кровь, реально запахло жареным человеческим мясом, раздались реальные стоны жертв, начали реально рыдать реальные родственники. Это же все КТО-ТО СДЕЛАЛ. Да или нет?"
Ответ, как мне кажется, несомненен: "Да, это произошло в реальности. И это сделал какой-то реальный субъект".
Это тот самый ответ, который больше всего хотят замылить любители постмодернизма, для которых что реальная кровь и реальная боль – что компьютерные файлы.
А теперь второй вопрос: "Если это сделал кто-то реальный, то о чем он должен мечтать больше всего?"
Ответ тоже очевиден: "Больше всего он должен мечтать о том, чтобы бессмысленных версий по поводу того, кто это сделал, было как можно больше. Хорошо, если одиннадцать. Лучше, если одиннадцать тысяч. А еще лучше, если одиннадцать миллионов".
Я не хочу сказать, что "поводизаторы" поднанялись к реальному субъекту с тем, чтобы его сокрыть с помощью поводизации. "Поводизаторы" в основном занимаются поводизированием потому, что им лень в чем-то разбираться, что их эго полностью центрировано на том, чтобы впарить нужную версию, что у них нет ни гражданского чувства, ни чувства экспертного достоинства, ни воли к тому, чтобы в чем-либо разбираться, ни ума, который способен этим заниматься, то есть находится в определенном, очень труднодостижимом, аналитическом состоянии… Ни временных ресурсов, необходимых, чтобы разбираться, у них нет, ни внутренней независимости, внутреннего спокойствия…
Мало ли, чего еще нет… Вопрос, почему всего этого нет. Мы же видим, что нет. Но почему? Люди-то далеко не глупые! И не слабые! Что это за болезнь? Какими лучами всех облучили так, чтобы нечто, еще недавно присутствовавшее в достаточном изобилии, вдруг исчезло фактически начисто? Может быть, мировая закулиса, которая чинит козни, облучила всех психотронными лучами? Версия незатейливая и потому просто обреченная на популярность. Но поскольку я за этой самой популярностью никогда не гнался и сейчас склонен гнаться меньше, чем когда бы то ни было, то, повторяя великого русского режиссера, скажу: "Не верю!"
Ни в психотронные лучи не верю. Ни в мировую закулису, которая всех ими облучает. Происходит распадение социально-психологической, социокультурной, социоментальной ткани. Это распадение является лишь одним из слагаемых в общей системе распада всего и вся. Потому что если и впрямь, как когда-то этого возжелал ельцинский Совет Безопасности (если верить Козыреву, который в него входил), деньги должны стать национальной идеей, – то стать ею они могут, только убив все другие идеи, смыслы и ценности. Идеалы и целеполагание на основе идеалов. То есть человека как такового. А если человек убит (снова запахло постмодернизмом, пресловутой "смертью человека", которую это течение провозгласило), то все остальное, так сказать, дело техники.
Никаких психотронных лучей не надо. И никакой мировой закулисы. Все само расползется, превратится в социопсихологическую, социокультурную, социоментальную слизь. Внутри которой будут копошиться (но поверьте, недолго) "поводизаторы", осуществляя поводизацию. Осуществляя оную, они будут надувать вышеописанные пузыри… "И это были пузыри земли", – сказал Банко Макбету после того, как ведьмы изрекли пророчество и исчезли. Этот шекспировский образ повторен позднее А.Блоком.
И вправду – пузыри… Но даже не земли, а этой самой постчеловеческой слизи, в которую все превратится. Пузыри будут надуваться и лопаться какое-то время. После чего вся слизь, устав пузыриться, устанет забавляться постжизнью (постжизнь есть форма существования пузырьков, порождаемых поводизацией всего и вся). Устав забавляться, она куда-то исчезнет. Так ли важно, куда?
Какой-то слизняк будет счастлив от того, что он уберется в красивый европейский южный город и будет там греться на солнышке.
Какой-то слизняк здесь забьется в ту или иную нишу.
Впрочем, это все уже философия. Право на которую я в минимальной степени заработал тем, что осуществил сколько-то черной и неблагодарной работы. Каталогизировал несостыковки, поводизации. Но пользоваться этим правом сверх меры не собираюсь. Напомню читателю о моей модели "лепестков" (рис. 27).
Рис. 27.
Обращу внимание на то, что выявленное мною N оказалось, слава богу, равно одиннадцати, а не одиннадцати тысячам. Обращу внимание также на то, что я эти одиннадцать лепестков не просто умозрительно соорудил, а обосновал фактическим материалом. И перейду к аналитике того содержания, которое выявленная мною система содержит.
Является ли выявленное мною – системой? Мне кажется, что да. Но предположим, что это не система. Тогда что это? Конгломерат, совокупность, ризома, как любят говорить те же постмодернисты? Возьмем самое нейтральное слово – совокупность.
Является то, что мы только что обсудили, совокупностью высказываний, притом, что каждый из элементов этой совокупности является продавливаемой идеологемой?
Является.
Обладает ли эта совокупность содержанием? Тут все зависит от того, что называть содержанием. Мне-то кажется, что каждый из элементов этой совокупности в каком-то смысле лишен содержания и даже воинственно отторгает оное. А потому надо говорить о наполнении "лепестков" чем-то, не называя то, чем наполнены "лепестки", содержанием. Но пока я могу лишь сказать, что мне это кажется. А мне на это легко ответят: "Когда кажется, то крестятся", – и будут правы.
Поэтому я предположу, что то, чем наполнены "лепестки", является содержанием. С чем можно сравнить такое предположение? Ну, например, перед вами кролик. И он лежит неподвижно. Настолько неподвижно, что кому-то кажется – это камень. Вы тогда берете некий инструмент (если кролик обычный, то какое-нибудь шило, но в нашем случае речь идет не о простом шиле, а о шиле аналитическом) и начинаете им тыкать в объект, который предположительно является камнем. Объект взвизгивает и убегает. Что он тем самым доказывает? Что он не является камнем. Может быть, он этим не доказывает, что является кроликом. Но он доказывает, что не является камнем.
Понятна моя метафора? Если я предполагаю, что нечто является содержанием, и тычу в него аналитическим шилом, а оно, это нечто, не ведет себя, как подобает содержанию, а исполнят некие – несвойственные содержанию – антраша, то что я доказываю? Что это нечто не является содержанием. Так ведь?
Оговорив подобные методологические тонкости, необходимые, коль скоро ты имеешь дело с критикой постмодернистской конструкции (каковой по определению является совокупность вышеописанных "лепестков", они же "поводизации", они же версии), – я займусь грубой аналитической работой. Той самой, которая позволяет обнаружить, что версии (то бишь "камни" из моей метафоры), на самом деле являются не "камнями" (то бишь содержаниями, в которые их авторы обоснованно верят), а "кроликами" (то бишь впариваемыми бессодержательными постмодернистскими конструкциями).
Часть 6. Критика версий
Здесь я перехожу от аналитики террора к политической аналитике. Оговорив, что уже начатый мной разговор о политической войне является своеобразным мостом, перекидываемым из сферы аналитики террора в более масштабную и серьезную сферу.
Политическая война строится вокруг конспирологии. Да-да, той самой конспирологии, которой так чурались ведущие эту войну просвещенные круги. Конспирология соблазнительна. Легко усваивается возбужденной публикой.
Есть, как мы убедились, две конспирологические версии.
