Стратегия Русской доктрины. Через диктатуру к государству правды - Аверьянов Виталий (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗

Термин «консерватизм» уже несколько лет внедряется в официальной политической практике (первые попытки такого внедрения осуществлялись еще в конце 90-х годов в партии «Единство»). Несколько лет назад правящая партия «Единая Россия» объявила «российский консерватизм», как они его определили, своей официальной идеологией. Знакомство с партийными документами наводит на мысль, что этот официальный консерватизм все еще в становлении, это еще не вполне сложившаяся идеологическая модель.

Гораздо успешнее в этом отношении идет мировоззренческий поиск у Президента Путина, который, начиная с предвыборных статей 2012 года, через целый ряд своих выступлений и высказываний, вплоть до концентрированной идеологической вспышки на Валдайском форуме 2013 года, проделывает на наших глазах быструю эволюцию от духа либерализма к духу классического консерватизма. За несколько лет пройден путь, пожалуй, даже больший, чем за предыдущие 11 лет нахождения у власти.

Вместе с тем само слово «консерватизм», по сравнению с тем, что было, скажем, в XIX веке, превратилось в чрезвычайно размытое понятие. В нынешней ситуации, когда исторически накоплено множество разных толкований этого термина, когда за спиной у нас десятки пережитых и изжитых разновидностей политического консерватизма, употребление этого слова в голом виде фактически делает его непонятным. Есть, конечно, обиходное, бытовое восприятие термина: склонность и приверженность старому, желание сохранить существующий порядок вещей, неготовность воспринимать новые веяния, строгость в нравах и вкусах. Но всем понятно, что не об этом бытовом консерватизме идет сегодня речь, а вот о чем идет речь – понятно далеко не всем. Термин «консерватизм» в значительной степени обезличен, и употреблять его безо всяких эпитетов, – это примерно то же самое, что, например, мычать, говорить нечто нечленораздельное.

На мой взгляд, решение заключается не в том, чтобы отказываться от термина «консерватизм», а в том, чтобы сообщать ему правильные определения, – это, может быть, к примеру, просвещенный консерватизм, социальный консерватизм, технократический консерватизм, национальный консерватизм, наконец, русский (российский) консерватизм, что также делает его достаточно определенным, указывая на цивилизационно-культурный «якорь спасения». Опасность здесь в том, что прилагательное может оказаться лишь неким благопожеланием, и не иметь прямого отношения к сути дела.

С размытостью самого термина связана и несомненная размытость сопряженных с ним представлений. Так, если взять Центр социально-консервативной политики, клуб, который продвинулся в осмыслении сущности консерватизма дальше других официальных площадок, и вообще делает немало полезного для становления новейшей идеологии страны, то и в его документах иногда отражается эта смятенность умов. К примеру, уже в самых первых определениях теоретики ЦСКП допускают такие формулировки: «Главной ценностью консерватизма является человеческая личность, ее достоинство, свобода» («Российский консерватизм в вопросах и ответах». ЦСКП, 2010. С. 3). Подобные формулировки делают консерватизм мало отличимым от других идеологий и производят впечатление попытки собрать отовсюду «хорошее», вернее все, что считается «хорошим» и «приличным» в современном обществе, вместо того чтобы проявить настоящую идеологическую принципиальность и своего рода мужество.

Для теоретиков консерватизма должно быть очевидно, что ценность «достоинства человека» представляет собой остаточное явление после демонтажа традиционных нравственных систем и упразднения понятия «честь». «Достоинство» есть некое свойство индивидуума буржуазной эпохи, которым его наградили, не спросясь, нужно ли ему это и соответствует ли он этому. Индивидуум как пассивный объект, наделенный на первый взгляд льстивым обозначением, а при более глубоком рассмотрении – осчастливленный некоей пародией на древнюю аристократическую «честь», вот что такое современная персона с ее врожденным «достоинством», «чувством собственного достоинства». Это означает, в частности, что она покупает предлагаемое в рекламных роликах, которые гласят, что она «этого достойна». Точно такое же пассивное право индивидуума на официозную и политкорректную фальшь касается и врожденной «свободы личности», как и врожденных «прав человека», которые превратились из юридической гипотезы в орудие тотальной стандартизации человечества. Весь вопрос в том, какова цена, которую платит человек за эти «данайские дары» глобальной цивилизации.

Как же произошла эта девальвация слов и ценностей и почему она произошла? На этот вопрос невозможно дать отчетливый ответ в рамках одной статьи.

Однако можно указать на достаточно объективные оценки историков языка, которые увидели, что в XVIII веке в Западной Европе наступило «перевальное время», «пороговое время» (Sattelzeitl), – период, когда происходила мутация и сдвижка ключевых понятий, модернизация понятийных систем (об этом писали в разное время Отто Бруннер, Райнхарт Козеллек и мн. др.). Сам по себе сдвиг ценностной парадигмы начался раньше, однако Реформация, будучи по существу грандиозной духовной революцией, пришла в Европу в овечьей шкуре консерватизма, это была её хитрость. То же самое можно сказать и о «славной революции» в Англии. А вот уже радикальные революции XVIII века были заряжены взрывной энергией заклинателей будущего – просветителей, энциклопедистов, и, говоря откровенно, иллюминатов, то есть представителей тайных организаций Европы, осуществивших настоящий заговор против традиции. По определению Козеллека, эта эпоха и среда стала «рассадником современного мира».

Приведу ряд примеров. До XVIII века под термином «общество» в основных европейских языках преимущественно понимается «хорошее общество», то есть светское общество, а также партнерство, компания (это могло быть общество пиратов или общество торговцев и т. п.). Именно в XVIII веке возникает проект, требующий каким-то образом назвать общенациональную общность, общенациональную группу, нацию как союз индивидов, – тогда использовали данное слово. Понятие «либеральность» означало принадлежность к числу свободных людей, щедрых, просвещенных и т. д., а после XVIII века она уже была связана, так или иначе, с атомизацией, с тем, что человек обществу мог быть противопоставлен. Понятие «свободы» было связано со статусом дворян, духовенства, других сословий, пользовавшихся привилегиями, особыми льготами, возможностями и т. д. Начиная с XVIII века понятие «свобода» переходит, в определенном смысле, в свою противоположность, то есть перестает быть сословным, перестает быть привязанным к конкретной группе людей, и превращается из обозначения привилегии в обозначение уничтожения привилегий, равенства в отсутствии особых прав. (Любопытно, что эта ситуация повторилась в СССР в 80-е годы, когда радикалы перестройки делали себя имя на критике привилегий номенклатуры, одновременно с этим они же обличали и «уравниловку» – в итоге, их революция привела к тому, что на место мизерного советского неравенства пришло гигантское неравенство криминально-олигархической эпохи). Слово «история» означало собрание нравоучительных сюжетов, душеполезных stories – после «переломного времени» она уже понимается как становление всего сущего (то есть заключает в себе неявным образом концепт эволюции, прогресса и т. п.). Произошел перелом и с таким важным понятием как «революция», которое, согласно латинской этимологии, означало «возвращение на круги своя», а вовсе не качественный скачок в развитии.