Еще один шанс. Три президента и кризис американской сверхдержавы - Бжезинский Збигнев Казимеж
Между тем, отношения с Ираном оставались замороженными в состоянии взаимной враждебности. Дипломатические инициативы Клинтона были ограничены решениями Конгресса, политически враждебного ему и подверженного активному влиянию лоббистов, заинтересованных в недопущении любого американо-иранского диалога. В 1995 году в ответ на иранское предложение об инвестировании американского капитала в иранские нефтяные месторождения президент Клинтон в речи на Всемирном еврейском конгрессе объявил о принятых им двух распоряжениях, запрещающих торговлю с Ираном. В 1997 году в результате прошедших выборов в парламенте Ирана образовалось поразительно крупное большинство более умеренно настроенных депутатов, и на короткое время могло открыться окно для выяснения возможности улучшения американо-иранских отношений. Но, опасаясь внутренних политических осложнений под воздействием израильско-американского и ирано-американского лобби, Клинтон снова решил не предпринимать позитивных шагов. И вскоре баланс политических отношений в Иране вновь качнулся в сторону фундаменталистов и крайних антиамериканских элементов.
Все это, взятое вместе, привело к существенному изменению преобладавшей в регионе оценки роли Америки. Многие мусульмане рассматривали политическое участие Америки в делах Ближнего Востока после Второй мировой войны как освободительную силу, способствующую устранению англо-французского колониального господства. Но пять десятилетий спустя растущее число арабов, египтян и иранцев все больше склонялось к мнению, что регион вновь становится объектом иностранного господства в новом его обличии.
Многие факторы способствовали появлению возникшего вследствие этого чувства обиды: устойчивая, распространявшаяся подобно религии иранская враждебность к Америке; возбуждающие людей доклады международных организаций о возрастающей смертности среди иракских детей вследствие введения американских санкций в ответ на невыполнение Саддамом требований со стороны проводившихся инспекций после 1991 года, и продолжающийся израильско-палестинский конфликт, в ходе которого американская политика все более выглядит как направленная скорее на сохранение статус-кво, а не на достижение справедливого мира.
Эти усиливающиеся настроения, в свою очередь, побуждали к осуществлению все более частых террористических актов с человеческими жертвами, направленных на военный и днпломатический персонал США в регионе. Более того, попытка совершить по крайней мере один крупный террористический акт была предпринята в 90-е годы в самих Соединенных Штатах — готовился взрыв Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, который удалось предотвратить. Таким образом, «Аль-Каида» заявила о своем присутствии на американской земле. В качестве возмездия администрация Клинтона подвергла бомбардировке объекты в Судане, которые, по имевшимся данным, были базами «Аль-Каиды», а через некоторое время и некоторые объекты в Афганистане, прочно удерживаемые талибами, предоставляющими убежище «Аль-Каиде».
Но мало фактов, которые свидетельствовали бы, что растущая террористическая угроза и усиливающийся антиамериканизм ускорили какую-либо серьезную попытку США выработать всестороннюю упреждающую стратегию. Это потребовало бы мобилизации арабских правящих элит, чтобы общими усилиями выявить и ликвидировать террористов, а также изолировать их в социальном и религиозном отношениях. Общий геополитический тупик в регионе, в основном умиротворявшемся Америкой, делал такие усилия очень затруднительными, и мало что говорит о том, что в Вашингтоне серьезно задумывались, к чему должны привести такие усилия. Проблема оставалась в запущенном состоянии до тех пор, пока американское общественное мнение однажды утром, семь с половиной месяцев спустя после ухода Клинтона из Белого дома, не было взбудоражено чудовищным шоком.
Клинтон оставил израильско-палестинские отношения в худшем состоянии, а положение на Ближнем Востоке более неустойчивым, чем оно было, когда он стал президентом. К несчастью, его небрежная система принятия внешнеполитических решений вкупе с внутренними политическими расчетами прицела к стратегической неуверенности, имевшей опасные последствия для долгосрочных интересов Америки. Если бы Клинтону удалось привести израильско-палестинский конфликт к конструктивному и справедливому завершению, он достиг бы для себя и, что еще важнее, для Америки успеха подлинно исторического значения.
Восхождение Америки на вершину глобальной власти произошло примерно в 1990 году. К 1995 году ее глобальный статус, по-видимому, достиг своей высшей точки. Мир принял эту новую реальность, и большинство человечества даже приветствовало это событие. Власть Америки не только рассматривалась как безусловно доминирующая, но и легитимная, а голос Америки заслуживал доверия. В этом, безусловно, заслуга Клинтона. Если старт американского верховенства состоялся в 1990 году, то глобальный престиж Америки в его историческом апогее был достигнут ко второй половине десятилетия.
Клинтон также заслуживает признательности и за успех во внутренних делах, который если и не связан непосредственно с внешней политикой, то, тем не менее, имеет для нее большое значение. Благодаря принятым под его управлением экономическим и финансовым мерам зловещее нарастание бюджетного дефицита, происходившее при его предшественниках, сменилось значительным профицитом. И этот разворот придал новому глобальному положению Америки впечатляющий блеск. Американская модель выглядела теперь как успешное соединение эффективного политического руководства и свободного предпринимательства, заслуживающего всеобщего подражания. Контраст с развалом советской экономики, слабым экономическим ростом некоторых западноевропейских стран и лопнувшим пузырем экономики Японии упрочивал первенство Америки и положение Клинтона в качестве второго глобального лидера.
Клинтон вызывал восхищение, он всем нравился, и его личное обаяние было сравнимо с обаянием Франклина Рузвельта и Джона Кеннеди. Но он не использовал восемь лет, проведенных им в Белом доме, чтобы утвердить Америку в новой глобальной роли путем четкого определения ее курса, которому захотели бы следовать другие страны. Он никогда не предпринимал целенаправленных усилий, чтобы развивать, четко выражать и осуществлять широкую всеобъемлющую стратегию, соответствующую ответственной роли Америки в изменчивом мире, перед которым он оказался. У него были для этого интеллектуальные и личностные качества. Но небрежный и не совпадавший с традиционным стиль принятия решений не делал ею стратегию ясной, а его вера в исторический детерминизм глобализации, казалось, делала такую стратегию ненужной.
В результате полюс глобального тотема, на вершине которого возвышался Клинтон, покоился на шаткой основе. Конечно когда Клинтон перестал быть президентом, Америка все еще оставалась надежно доминирующей и уважаемой державой, ее союзнические отношения были вполне здоровыми, а ее международные усилия были подчинены уже тому, чтобы исправить несправедливые социальные условия в мире. Но к концу последнего десятилетия XX века нарастающая волна враждебности в отношении Америки не ограничивалась Ближним Востоком. Некоторые из ее союзников начинали противиться верховной власти США. После восьми лет безрезультатных переговоров и тщетных протестов в мире происходило распространение ядерного оружия. Благие намерения все чаще не могли заменить отсутствия ясной и определенной стратегии.
Тем временем харизма Клинтона в США несколько померкла не только из-за его личных трудностей, но также из-за нараставших в обществе настроений против установки на то, что глобальное лидерство требует существенного социального самоограничения. Социальный гедонизм, порожденный внутренними экономическими успехами, не сочетался с пониманием того, что глобальное лидерство может потребовать пожертвовать личной привилегией или несколько ограничить национальный суверенитет. Наднациональное сотрудничество и глобализация вызывали все больше вопросов и в самой Америке. Несмотря на впечатляющие победы как в 1992-м, так и в 1996 году, партия Клинтона уступила контроль в Конгрессе республиканцам в 1994 году и уже не могла его вернуть в период его президентства. Поддержка Конгрессом снижения налогов на состоятельных граждан и более узкого определения национальных интересов отражала степень подчинения в социальной сфере собственным устремлениям, которое свело к нулю все усилия использовать моральный и политический капитал Америки во имя глобального общего блага.
