Черчилль и Гитлер - Робертс Эндрю (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
«Не может человек более печальным образом засвидетельствовать свое собственное ничтожество, как выказывая неверие в великого человека», – писал Томас Карлейль в книге «О героях и героическом в истории», но не является ли обратное утверждение более правдивым? Нет ли пафоса в нашем постоянном поиске лидера, когда мы сами еще не научились как следует быть разумными последователями, скептически относящимися к наделению сверхчеловеческими качествами людей, которые, как нам прекрасно известно, всего лишь создания из плоти из крови, как и мы сами? Зрелая демократия должна испытывать отвращение к подобным периодическим приступам возвеличивания героев, как зрелая женщина испытывает смущение по поводу своей подростковой влюбленности в капитана школьной команды по лакроссу. «Одна из самых универсальных потребностей нашего времени, – писал американский политолог Джеймс МакГрегор Бёрнс, – это потребность в сильном и незаурядном лидере». Это стремление, которое снова и снова приводит к катастрофе, как это случилось с Францией, нуждавшейся в таком лидере, как Наполеон, в 1799 г., Россией, обратившейся к Ленину в 1917 г. и усугубившей свою ошибку, менее чем через десять лет сменив его на Сталина, а за Гитлера в 1932 г. голосовало не меньше 13 миллионов немцев. «Нас больше не обманут», – пели «The Who» в одноименной политической песне. Но мы даем себя обмануть снова и снова.
Как подчеркивал последний и самый правдивый биограф Гитлера сэр Йан Кершоу в своей книге «Миф Гитлера» (1987 г.): «Готовность возложить все надежды на “лидера”, в лице “сильного человека”, сама по себе, конечно, не была необычна для Германии. Поддержка со стороны запуганной элиты и подчинение жаждущих сильного лидера масс, которым зачастую становится некая “харизматичная” личность, возникала (и до сих пор возникает) во многих обществах, в которых слабая плюралистическая система неспособна разрешить глубокие политические и идеологические разногласия и осознает, что оказалась в состоянии тяжелого кризиса». По мнению Карлейля, прославление лидера «великими людьми» далеко не всегда является показателем значимости – или отсутствия ничтожности, а может быть просто одним из признаков страны Третьего мира.
Анархистские и некоторые современные либертарианские философы с уверенностью утверждают, что основной проблемой является существование идеи лидерства само по себе, по крайней мере, в национальном масштабе. Против нее протестуют и антиглобалисты, нападающие на любой город, который оказывается достаточно смелым (или безрассудным), чтобы принять у себя саммит мировых лидеров». Если бы человечество было способно организовать себя таким образом, чтобы один человек не мог обладать абсолютной властью над сотней других, говорят они, мы жили бы лучше. Так же как истинные марксисты верят, что государство «отмерло» бы после краха капитализма в результате внутренних противоречий, так и анархисты, например, Пьер Прудон и Михаил Бакунин, утверждали, что однажды сама потребность в политических лидерах отпадет совсем. Хотя это утверждение в послевоенные годы получило некоторое подтверждение, особенно в Америке в 1960-х – начале 1970-х гг., оно по-прежнему является утопией.
Достаточно беглого взгляда на современный мир, чтобы увидеть, что повсеместное присутствие и визуальная доступность «мировых лидеров» являются сегодня, возможно, даже более заметными, чем когда-либо после 1945 г. Лидеры в общественном сознании стали олицетворять свои государства и даже в эпоху европейской интеграции привлекают к себе гораздо больше общественного внимания, чем можно было бы предположить каких-нибудь тридцать лет назад. Не похоже, чтобы в ближайшем будущем сила, под воздействием которой увеличилась значимость мировых лидеров – но необязательно их действительное могущество пошла на убыль. Это происходит в основном благодаря стремительному развитию информационных технологий, в результате которого, все больше людей в большем количестве мест могут гораздо быстрее узнавать о большем количестве событий, происходящих в настоящий момент. Будучи главными представителями своих стран, политические лидеры в полной мере используют все преимущества этого развития, чтобы повысить свою общую заметность.
Отнюдь не подразумевая, что мы более внимательно рассматриваем каждый вопрос, с тем чтобы более аргументированно обсуждать то, что происходит, революция в сфере коммуникаций и информации означает, что мы в растерянности передаем все больше и больше обязанностей по принятию решений нашим лидерам. В 2002 г. индийско-пакистанские переговоры по Кашмиру в международных средствах массовой информации свелись к разногласиям между премьер-министром Ваджпаи и президентом Мушаррафом, а вопрос о том, убит или все еще жив Осама Бен Ладен, был сочтен более важным, чем освобождение Афганистана от власти талибов. В 1780 г. премьер-министр вигов Джон Даннинг внес в Палату общин предложение, которое звучало следующим образом: «влияние короля усилилось, продолжает усиливаться и должно быть ослаблено». То же самое сегодня можно сказать о влиянии мировых лидеров.
Лидеры, по-видимому, еще больше проникнут в нашу повседневную жизнь, поскольку политику проще всего делать с помощью средств массовой информации, и в этом смысле проще всего сконцентрироваться на каком-то одном лидере или еще лучше на двух противниках. Эта потребность при общей тенденции обращаться фактически к самой интеллектуально неразвитой части электората – по крайней мере, среди тех, кто принимает участие в голосовании – неминуемо привела к общему снижению стандартов во всем, что касается речевого воздействия, – процесс, которому во многом способствуют сегодня сами политики.
Вот выдержка из речи Уильяма Гладстона, в которой он критикует представленный Бенджамином Дизраэли бюджет 1852 г. (а вместе с ним и все правительство тори):
Я с сожалением вспоминаю те дни, когда я был ближе ко многим моим почтенным друзьям, чем сейчас, и чувствую, что обязан использовать ту свободу слова, которую, я уверен, вы, как англичане, мне простите, и сказать вам, что если вы дадите свое согласие и разрешение на этот в высшей степени ошибочный и вредный закон, на котором основывается финансовая схема правительства, – вы можете не услышать мой призыв – то этим окажете поддержку канцлеру казначейства; но я верю, что придет день, когда вы вспомните это голосование – последствия которого рано или поздно проявятся – и испытаете горькое, но запоздалое и бесполезное раскаяние. [5]
Это, возможно, была одна из самых длинных речей «великого старца», но можете ли вы представить кого-нибудь из современных политиков произносящим что-нибудь подобное? Безглагольные предложения из трех слов, умело подобранные цитаты, известные фразы из футбольных репортажей или мыльных опер – все это инструменты современной политической риторики.
Лексический запас политиков древности, включавший литературные и античные аллюзии, просто не подходит для современной жизни, поскольку снижение образовательных стандартов делает невозможным для большей части электората его понимание, даже если интеллектуальный уровень самого политика позволяет ему произносить речи нужного масштаба. Великий государственный деятель, один из лидеров партии вигов, лорд Брум говорил: «Образование помогает руководить людьми, но мешает манипулировать ими; помогает править, но не позволяет порабощать». Страшно подумать, что может быть верно и обратное высказывание, о недостатке образования, которое вполне можно применить к избирателям ближайшего будущего.
Это не просто реакционный снобизм – я совсем не хочу быть похожим на принцессу Петипуа из романа Дизраэли «Конингсби», считавшую своим долгом «отомстить виновным в свержении династий и изгнании аристократии», – но факт остается фактом: Гладстон, Дизраэли, Розбери, Бальфур и лорд Солсбери рассматривали политику как процесс, способствующий прогрессу, и намеренно стремились к тому, чтобы в их речах образовательной составляющей было не меньше, чем убеждающей. Немногие политические лидеры современности имеют столь же благую цель, а те, кто пытается сделать свои выступления поучительными, звучат педантично и самодовольно.
