1937 - Роговин Вадим Захарович (мир бесплатных книг .txt) 📗
Примечательна дальнейшая политическая судьба Гольдберга. В начале 1941 года группа сотрудников газеты «Дер Тог» пыталась изгнать его из редакции «за связь с Коминтерном и ГПУ». В годы войны Гольдберг неоднократно посещал Советский Союз, где удостоился приёма у Калинина и Мануильского. В 1949 году министерство юстиции США предложило ему зарегистрироваться как иностранному агенту. В том же году МГБ «включило» Гольдберга в дело Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), с деятелями которого он часто встречался в 40-е годы. Одним из главных обвинений, предъявлявшихся членам этого комитета, было обвинение в передаче Гольдбергу шпионских сведений для ЦРУ.
На протяжении многих лет обвинения Сталина в антисемитизме отвергались не только зарубежными еврейскими кругами, но и деятелями русской эмиграции. Израильский историк Негава рассказывает, что даже в 1952 году, т. е. в момент кульминации государственного антисемитизма в СССР, Керенский заявил ему, что в Советском Союзе с антисемитизмом давно покончено, а утверждения о существовании там антисемитизма являются измышлением сторонников холодной войны [389].
Подобные суждения разделялись и многими деятелями западной интеллигенции, принявшими на веру заявление Сталина, сделанное в 1931 году в ответ на запрос о положении евреев в СССР, поступивший от Еврейского телеграфного агентства, находившегося в США. Здесь Сталин не скупился на самые крепкие слова по поводу антисемитизма. «Национальный и расовый шовинизм,— утверждал он,— есть пережиток человеконенавистнических нравов, свойственных периоду каннибализма. Антисемитизм как крайняя форма расового шовинизма, является наиболее опасным пережитком каннибализма». Сталин сообщал, что «в СССР строжайше преследуется законом антисемитизм, как явление, глубоко враждебное Советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью» [390].
Едва ли можно считать случайностью то обстоятельство, что Сталин впервые опубликовал это интервью в Советском Союзе 30 ноября 1936 года, т. е. в промежутке между двумя московскими процессами. Если публикация Еврейского телеграфного агентства в начале 30-х годов могла остаться не замеченной многими деятелями западной интеллигенции, то теперь публикация столь ответственного заявления на страницах «Правды» создавала Сталину прочную репутацию «непримиримого и заклятого врага антисемитизма» [391].
С доверием восприняв это заявление Сталина (как, впрочем, и другие его демагогические заявления), многие западные интеллигенты сочли указание Троцкого на антисемитский аспект московских процессов измышлением, продиктованным его личной ненавистью к Сталину. Некоторые из них обратились к Троцкому с вопросами, смысл которых формулировался в следующих словах: «Как можно обвинять Советский Союз в антисемитизме? Если СССР антисемитская страна, то что же вообще остаётся?» Такие возражения и недоумения, подчёркивал Троцкий, «исходят от людей, которые привыкли фашистскому антисемитизму противопоставлять эмансипацию евреев, совершённую Октябрьской революцией, и которым теперь кажется, что у них вырывают из рук спасательный круг» [392].
Троцкий обращал внимание на то, что в 30-е годы «широкие круги еврейской интеллигенции… поворачивались в сторону Коминтерна не из интереса к марксизму и коммунизму, а в поисках опоры против агрессивного антисемитизма», ставшего государственной политикой в Германии [393]. Естественно, что в этой среде указания на антисемитизм Сталина воспринимались едва ли не как кощунственные.
Разъяснение вопроса об антисемитизме в СССР Троцкий считал столь важным, что посвятил ему специальную статью «Термидор и антисемитизм». Здесь он прежде всего напоминал о том, насколько широко антисемитизм был распространён в царской России, которая славилась не только периодическими еврейскими погромами, но и существованием большого числа черносотенных изданий, выпускавшихся крупным для того времени тиражом. Хотя Октябрьская революция ликвидировала бесправие евреев, это отнюдь не означало, что она одним ударом смела антисемитизм. «Одни лишь законодательные акты ещё не меняют людей,— писал по этому поводу Троцкий.— Их мысли, чувства, взгляды зависят от традиций, материальных условий жизни, культурного уровня и пр. Советскому режиму нет ещё и двадцати лет. Старшая половина населения воспиталась при царизме. Младшая половина очень многое восприняла от старшей. Уже одни эти общие исторические условия должны заставить мыслящего человека понять, что, несмотря на образцовое законодательство Октябрьской революции, в отсталых массах могут сохранять ещё большую силу националистические и шовинистические предрассудки, в частности антисемитизм» [394].
Вместе с тем Троцкий считал недостаточным объяснение живучести антисемитских настроений в Советском Союзе только пережитками прошлого. Он обращал внимание на новые социальные факторы, возникшие при Советской власти и создающие почву для возрождения антисемитизма. Советские евреи принадлежали в основном к городскому населению и составляли его весьма значительную долю на Украине, в Белоруссии и на большей части территории России. Утвердившийся в СССР бюрократический режим «нуждается в таком количестве чиновников, как никакой другой режим в мире. Чиновники вербуются из более культурного городского населения. Естественно, что евреи занимают в среде бюрократии непропорционально большое место. Можно, конечно, на этот факт закрывать глаза и ограничиваться общими фразами о равенстве и братстве. Но политика страуса ни на шаг не продвинет нас вперёд».
В условиях бедности и малокультурности основной части населения, продолжал Троцкий, восприятие социальных антагонизмов легко сублимируется в настроения национальной недоброжелательности и вражды. «Ненависть крестьян и рабочих к бюрократии есть основной факт советской жизни… Даже априорно невозможно допустить, чтобы ненависть к бюрократии не принимала антисемитской окраски, по крайней мере там, где чиновники-евреи составляют значительный процент населения» [395].
Троцкий отмечал, что в оживлении антисемитских предрассудков известная доля вины лежала на самих чиновниках и интеллигентах из еврейской среды. В этой связи он напоминал о своём выступлении на республиканской партийной конференции Украины в 1923 году, где он заявил о том, что каждый чиновник должен уметь говорить и писать на языке окружающего коренного населения. Это требование, прямо вытекающее из принципов большевистской национальной политики, было встречено с недовольством и иронией определённой частью еврейской интеллигенции, которая говорила и писала по-русски и не желала учиться украинскому языку.
К этим социологическим факторам прибавилось разжигание антисемитских настроений политикой Сталина, продиктованной стремлением бюрократии выйти из социальной изоляции. Эта политика, наряду с созданием вокруг бюрократии относительно широкого слоя новой аристократии с помощью экономических и политических мер (чрезмерно высокие заработки стахановцев, непропорциональные результатам их труда, введение чинов, орденов и т. д.) и с псевдосоциалистической демагогией («социализм уже построен», «Сталин даст, даёт, дал народу счастливую жизнь»), включала ещё и подлаживание к националистическим чувствам отсталых слоев населения. «Украинский чиновник, если сам он коренной украинец, неминуемо постарается в критическую минуту подчеркнуть, что он мужику и крестьянину свой брат, не какой-нибудь инородец, и во всяком случае, не еврей. В такого рода приёмах, нет конечно,— увы! — ни крупицы „социализма“, ни даже элементарного демократизма. Но в том-то и дело, что привилегированная, боящаяся своих привилегий и потому насквозь деморализованная бюрократия представляет ныне самый антисоциалистический и самый антидемократический слой в советском обществе. В борьбе за своё самосохранение она эксплуатирует наиболее заскорузлые предрассудки и наиболее тёмные инстинкты» [396].
Троцкий приводил немало примеров того, как широко использовались антисемитские приёмы в борьбе с легальной оппозицией 20-х годов. Итогом этой кампании стало усиление соответствующих настроений в обществе. В качестве подтверждения можно привести данные, обнародованные на семинаре по антисемитизму, который проходил в 1928 году под руководством Ю. Ларина. Здесь рабочие-пропагандисты, собравшиеся со всех концов страны, приводили типичные вопросы, задававшиеся на различных собраниях. В ряду этих вопросов, отражавших традиционные формулы антисемитизма («Почему евреи везде устраиваются на хорошие места?» «Почему евреи не хотят заниматься тяжёлым трудом?» «Не изменят ли евреи в случае войны?» и т. п.), важное место занимали и «новые» вопросы типа: «Почему партийная оппозиция на 76 % была из евреев?» [397] Понятно, что сам этот фантастический процент был подсказан официальными агитаторами.
