История одного предателя - Николаевский Борис Иванович (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Результаты этого визита сказались очень скоро: «студент» и «курсистка», а позднее и швейцар из отеля, начали нести регулярные дежурства на железнодорожном вокзале в Петербурге, просматривая толпы приезжающих с финляндскими поездами. По их указаниям были взяты под наблюдение, а затем и арестованы двое из обитателей отеля, — сначала Сулятицкий, а затем и сам Зильберберг. Перешедшие на службу в полицию швейцар и горничная «Отеля Туристов» официально опознали в них людей, которые постоянно встречались в отеле с убийцей Лауница, — на основании одних этих данных оба они были осуждены военным судом на смертную казнь, которая и была приведена в исполнение 29-го июля 1907 г. Казнены они были, как «неизвестные, именующие себя» — Гронским (Сулятицкий) и Штифтарем (Зильберберг): Охранному Отделению от Азефа были хорошо известны биографические о них данные, все подробности об их роли в Боевой Организации; но представлять эти данные суду было сочтено неудобным, — чтобы не наводить на мысль о существовании провокации.
Эти аресты были тяжелым ударом для Боевого Отряда Зильберберга, — но они не внесли сколько-нибудь серьезного изменения в общее положение дел с террором. Даже сам этот Отряд отнюдь не был разбит: на места арестованных нашлось больше, чем достаточно, новых кандидатов, готовых отдать свои жизни за то же самое дело. Для Герасимова же стало окончательно ясным, что без Азефа с террором ему не справиться, и что, следовательно, необходимо во что бы то ни стало вернуть Азефа на его прежнее место. Азеф не заставил себя долго упрашивать. Герасимов вспоминает: у него, и тогда было ощущение, что Азеф уже устал от своего «отдыха», — от мирной семейной жизни, — и сам стремился в Петербург, с его большими доходами и бурными кутежами.
Глава XV
Дело о «заговоре против царя»
Перед партийными кругами для своего возвращения к активной работе Азеф нашел, конечно, совсем иное объяснение: в этом ему помог случай, которыми он умел хорошо пользоваться.
Незадолго перед тем из Сибири бежал Г. А. Гершуни. В бочонке с квашеной капустой его вывезли со двора далекой Акатуйской каторги и со всеми предосторожностями, через Владивосток и Японию переправили в Америку. Его путешествие по Америке было настоящим триумфальным шествием: на многотысячных митингах и на торжественных банкетах в его лице чествовали русскую революцию и ее борцов, — за их подвиги и страдания. В Европу Гершуни прибыл в самом начале 1907 г. — в приподнятом, радужном настроении и с большими суммами денег, собранных в Америке для нужд русской революции, для помощи политическим ссыльным и заключенным. (см. на нашей стр.)
Конечно, уже очень скоро после приезда он свиделся с Азефом. В последнем он видел своего ученика в деле террора, — ученика, который во многом превзошел учителя. В тюрьму до него доходили вести о делах Плеве, вел. кн. Сергея и др., — и о роли в них Азефа. И теперь он менее всего был склонен мириться с уходом Азефа от боевой работы. Мотивы, которые приводил Азеф, ему казались мелкими, препятствия — легко устранимыми, — и он, со свойственной ему сосредоточенной страстностью звал Азефа назад, в Боевую Организацию, рисуя ему заманчивые картины совместной работы в терроре.
Азеф сделал вид, что позволяет себя убеждать, — и согласился вернуться, если не прямо в Боевую Организацию, — после заявлений, которые он только что делал, это было психологически невозможно, — то к активной партийной работе вообще.
Вместе с Гершуни приехал он в Финляндию, которая тогда была ближайшей резервной базой для всех русских революционных партий, — и попал прямо на второй съезд партии социалистов-революционеров, который в конце февраля 1907 г. собрался в Таммерфорсе. Гершуни выступал на этом съезде под псевдонимом «Капустина», — в честь той квашеной капусты, которая так удачно помогла его счастливому побегу. Но все присутствовавшие знали, кто скрывается под этим скромным псевдонимом, — и то заседание съезда, на котором Гершуни впервые показался, превратилось в непрерывную восторженную овацию по его адресу.
Азеф все время держался рядом с Гершуни, — как человек, который вместе с ним закладывал первые камни ныне столь могучей партии, — и на него падали отраженные лучи тех симпатий, которыми весь съезд окружил Гершуни. Возвращение Азефа к активной работе в этих условиях казалось залогом того сплочения и укрепления партийных рядов, которые несет приезд Гершуни. С тем большей радостью все приветствовали Азефа. Он был вновь избран в Центральный Комитет.
Но настоящее право приветствовать появление Азефа в тот момент имел только Герасимов: с приездом Азефа не только возобновилось регулярное поступление той подробной информации о деятельности Центральных учреждений партии, которой так интересовался Столыпин. В самые первые дни после своего приезда Азеф дал Герасимову и то, чего не могли дать ему другие источники полицейской информации вместе взятые, — а именно сведения о составе и планах центральных боевых групп: это были те сведения об уцелевшей части Боевого Отряда Зильберберга, которые позволили Герасимову и Столыпину создать знаменитый в свое время процесс о «заговоре против царя».
Аресты Зильберберга и Сулятицкого были тяжелым ударом для этого Отряда, но они отнюдь не разбили его, — они даже ни на минуту не ослабили его деятельности. Этот Отряд еще до ареста названных лиц вобрал в свой состав целый ряд новых добровольцев и завязал обширные связи с людьми, которые доставляли сведения, могущие быть полезными для боевой деятельности Отряда.
Это дало возможность еще при Зильберберге построить планы нескольких грандиозных предприятий: открытого вооруженного нападения на Зимний Дворец с целью убийства Столыпина, — во время прогулок последнего в дворцовом садике; взрыва поезда вел, кн. Николая Николаевича, — тогда командующего войсками петербургского военного округа, а позднее, в 1914–15 г.г., главнокомандующего русскими армиями, — и ряда других. Связи, которые завязал Отряд, были настолько значительны, что появились основания рассчитывать на возможность в случае нужды добраться и до самого царя.
Из новых членов, вошедших в эти месяцы в состав Боевого Отряда, наиболее яркою фигурой был Бор. Ник. Никитенко. Лейтенант Черноморского флота, до 1905 г. он стоял в стороне от революционного движения, — хотя и был близок к революционерам по своим настроениям. Поворотным пунктом в его жизни было севастопольское восстание в ноябре 1905 г.
Непосредственного участия в нем Никитенко не принимал. Минный транспорт «Дунай», на котором он тогда служил, к восстанию не примкнул, и Никитенко пришлось даже, правда, пассивно, выступить на стороне защитников власти: он был назначен начальником того отряда, которому было поручено занять один из восставших кораблей, крейсер «Очаков», после того как последний, разгромленный огнем береговых батарей, сдался на волю победителя. Никитенко первым взошел на палубу мятежного корабля, и картина, которую он увидал, никогда не была им забыта: вся палуба была залита кровью и «покрыта раненными и убитыми, с вывороченными внутренностями, с оторванными руками и ногами». Человеческие нервы в те годы острее реагировали на подобные впечатления, — чем теперь, после кровавых кошмаров лет мировой и гражданской войны. У Никитенко дело доходило даже до галлюцинаций, — и именно эти впечатления заставили его бросить военную службу и принять решение о присоединении к активно действующим революционерам.
Вскоре случай свел Никитенко с членами Боевой Организации: устроители побега Савинкова из севастопольской тюрьмы отправляли последнего заграницу на парусном боте. Это был единственный сравнительно безопасный способ вывезти его из оцепленного войсками города, властям которого из столицы было предписано во что бы то ни стало поймать беглеца и его пособников. Для руководства этой экспедицией был нужен опытный моряк, так как предстоял большой переход открытым морем. Никитенко с готовностью взялся за это предприятие и блестяще довел его до успешного конца: несмотря на бурю, которая их захватила в открытом море, он довел небольшой парусный бот до одного из румынских портов, — и даже сумел благополучно вернуться назад, так что вся эта его поездка осталась совершенно неизвестной для властей. Во время этих скитаний Савинков и Зильберберг имели возможность близко узнать и правильно оценить Никитенко, а потому естественно, что когда в конце 1906 г. Никитенко предложил себя в распоряжение Боевого Отряда для работы в терроре, Зильберберг принял его с распростертыми объятиями.
