Власть и оппозиции - Роговин Вадим Захарович (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗
Решение этой задачи автоматически улучшило бы продовольственное положение городов, не говоря уже о самой деревне. Однако бюрократия объявила, что задача смычки разрешена самим фактом коллективизации большинства крестьянских хозяйств и поэтому данную тему больше вообще не следует поднимать. Под прикрытием этой демагогии происходило принудительное изъятие продуктов из колхозов и подрывались основы планомерного развития всего народного хозяйства.
Автор статьи «Похмелье от экономического Октября», выступавший под псевдонимом «Тонов», писал, что «в бюрократической голове основной вопрос нашей революции разрешался очень просто: в 3 года ликвидировать кулачество, как класс, т. е. разорить его и загнать в тайгу, а огромную массу беднейшего и середняцкого крестьянства коллективизировать в тот же срок административно-бюрократическим способом. И проблема смычки уже разрешена: уже создано „единое более или менее гармоничное социалистическое хозяйство“. Так ещё недавно рассуждало — если оно вообще рассуждало — большинство сталинских чиновников и мелкого, и среднего и крупного калибров… Эти заманчивые иллюзии, созданные бюрократическим тупоумием, разлетелись в пух и прах» [483].
Автор статьи подчеркивал, что только 15—20 % колхозов можно считать более или менее организованными хозяйствами, т. е. такими, в которых производственная организация, техника и производительность труда хотя бы немного выше, чем в индивидуальных хозяйствах, из которых они образованы. Основная же масса колхозов «находится в хаотическом и полухаотическом состоянии; производительность труда в этих хозяйствах ниже среднего уровня производительности труда индивидуального крестьянского хозяйства; мало того — они постепенно съедают тот скромный инвентарь, который у них ещё остался после коллективной лихорадки» [484]. Такое состояние колхозов объясняется тем, что Сталин и его чиновники чудовищно переоценили роль административных мероприятий в деле реконструкции деревни. Теперь же бюрократы, «твёрдо верившие во всемогущество административной палки», пытаются возложить вину за неудачи своей политики на «мужика». «Мужик подвел! — в последнее время эта фраза часто срывается с уст вздыхающего чиновника… „Мужик обычно не хочет идти в коллектив, он упирается; но мы его скрутим и заставим работать в коллективе!“ — в этой часто повторяющейся фразе выражена вся узколобая мудрость сталинского чиновника» [485].
Однако никакое усиление репрессий не способно заставить крестьянина эффективно работать в колхозе, где вся организация труда основана на административном принуждении. «„Мужик“ оказался упрямее и устойчивее Радека и Пятакова (капитулянтов, проявлявших усердие в признании своих «ошибок».— В Р.),— завершал свой анализ автор статьи.— Под угрозой палки он не „прозрел“, не понял целесообразности коллективизации, а скорее был сбит с толку. Поэтому он потерял стимул к работе: он плохо сеет, ещё хуже убирает; при первой возможности он „утекает“ из колхоза» [486].
Аналогичные констатации встречались и в других письмах из СССР, опубликованных «Бюллетенем» в 1932 году. «В колхозах развивается процесс распада. Крестьяне бегут в города, на работы; в колхозах же не хватает рабочих рук» [487]. «Грандиозная утопия сплошной коллективизации крестьянства в течение двух-трёх лет потерпела столь же грандиозное поражение. Этот факт всё больше входит в сознание всей страны» [488].
Суммируя взгляды левой оппозиции на итоги сплошной коллективизации, Троцкий писал, что деревню постигли наиболее разрушительные последствия сталинской авантюристической политики, растянувшейся на несколько лет. «Двадцать пять миллионов изолированных крестьянских эгоизмов, которые вчера ещё являлись единственными двигателями сельского хозяйства,— слабосильными, как мужицкая кляча, но всё же двигателями,— бюрократия попыталась единым взмахом заменить командой двухсот тысяч колхозных правлений, лишённых технических средств, агрономических знаний и опоры в самом крестьянстве» [489]. Непосредственным результатом коллективизации стало безразличие колхозников к обобществлённому имуществу и результатам собственного труда.
XXVIII
Неравенство, нищета, спекуляция
Оказавшись перед лицом упорного сопротивления крестьянства административному нажиму, Сталин оказался вынужденным пойти на уступки крестьянам. 27 марта 1932 года было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) «О принудительном обобществлении скота». В нем всем партийным, советским и колхозным организациям вменялось в обязанность содействие колхозникам в покупке и выращивании личного скота. Теперь задача партии усматривалась в том, чтобы «у каждого колхозника были своя корова, мелкий скот, птица» [490].
Вслед за этим в мае были опубликованы постановления ЦИК и СНК, согласно которым колхозам, колхозникам и единоличникам снижался вдвое план хлебо- и скотозаготовок, а после выполнения этих планов разрешалась торговля на базарах по свободным ценам. Одновременно отменялись все ограничения на убой скота. Ещё одной серьезной уступкой крестьянам стала отмена всех республиканских и местных налогов с продажи колхозами, колхозниками и единоличниками продуктов своего производства на базарах, станциях железных дорог и т. д. Местным советам предписывалось максимально снизить ставки арендной платы за помещения, предоставляемые для такой торговли. Были отменены налоги на доходы от продажи крестьянами продуктов, а также потолки базарных цен, ущемлявшие свободную торговлю.
Не приведя к желанному умиротворению деревни, все эти меры тяжело ударили по городскому населению, вызвав резкий скачок цен на базарах. Индекс городских базарных цен на сельскохозяйственные продукты в 1932 году превысил в 6,6 раза цены 1930 года и в 13,3 раза — цены 1928 года. Эти цены существенно превышали покупательную способность рабочих. При среднем заработке рабочего, составлявшем 125 рублей (без всевозможных отчислений), пуд муки стоил на базарах 60—80 руб., 400 граммов масла — 10 руб., десяток яиц — 7 руб., литр молока — 2—3 руб.
В стремлении ослабить продовольственную нужду в городах бюрократия повела кампанию за самообеспечение рабочих продуктами питания: обзаведение огородами, коровами, курами и т. д. Печать принялась клеймить «головотяпов», которые «не понимают, что домашнее хозяйство привязывало раньше рабочего к капитализму, а теперь привязывает его к советскому строю» [491].
Ещё одной мерой, направленной на смягчение продовольственного кризиса, стало создание на предприятиях собственных продовольственных хозяйств: заводских огородов и животноводческих ферм. Хрущёв вспоминал, что в 1932 году, когда в Москве «была голодуха», Сталин распорядился, чтобы каждый завод и фабрика разводили кроликов. Предприятия стали создавать кроличьи фермы там, «где возможно и, к сожалению, где было невозможно». В этих же целях предприятия строили погреба и траншеи для выращивания шампиньонов. Эти «грибницы» в народе скоро стали называть «гробницами» [492].
Одновременно развернулась кампания по созданию на заводах-гигантах тяжёлой индустрии мелких цехов по производству товаров народного потребления. Характеризуя это новшество, авторы коллективной статьи «На новом повороте» писали: «Директора заводов, технический персонал и комячейки больше всего, пожалуй, вынуждены сейчас ломать свою голову над тем, как при данном производстве создать второе, в известном смысле, паразитическое производство. Автомобильный завод выделывает ложки и вилки, или платяные щетки, или топоры и пр.» [493] Паразитический характер «чрезвычайного сельского хозяйства при заводах» и «второго производства при основном производстве» авторы статьи видели в том, что эти кустарные отрасли не только велись вне плана, но и подрывали его, поскольку они создавались и содержались за счёт средств и ресурсов, предназначенных по плану для профильного производства.
Ещё одним экономическим новшеством стало открытие в 1931 году коммерческих магазинов. В розничном товарообороте продовольственных и промышленных изделий удельный вес коммерческой торговли вырос с 3 % в 1931 году до 24 % в 1934 году. Остальная часть фондов розничной торговли распределялась по карточкам и через систему закрытых распределителей.
