Путин. Его идеология - Чадаев Алексей (е книги .txt) 📗
Предложение рассматривать Россию как государство было, по сути, предложением по обустройству политической системы. В этом послании рассматривалось актуальное пространство государства в его нынешнем состоянии. Путин тогда еще не утверждал, что это государство – навсегда, что оно, в нынешних границах, неизменно и нормально. Вопрос был только лишь в том, чтобы в рамках этих границ построить полноценное государство.
Физическая целостность государства есть та единственная ценность, которую мы обязаны признать все, и одно отрицание ее уже является криминалом.
Именно в это время впервые возникла тема суверенитета. Физическая целостность государства есть та единственная ценность, которую мы обязаны признать все, и одно отрицание ее уже является криминалом – в этом состояла его формула. С тех пор эта формула – неизменная часть режима Путина. Все дальнейшие годы, вплоть до интервью Дмитрия Медведева журналу «Эксперт» в начале 2005 года, политика России – это политика, диктуемая логикой целостного суверенитета. Целостность суверенитета означает, что мы можем воевать за что угодно, с кем угодно и как угодно при том условии, что нас объединяет государство Россия в его существующих границах.
В чем вообще магистральная дилемма суверенитета в наши дни? Ее очень хорошо описал Михаил Саакашвили на встрече с Бушем 9 мая – в своей знаменитой речи про ветер свободы и кедры Ливана. Саакашвили позиционировал Грузию как партнера Америки в свержении диктатур и установлении демократий. Несмотря на анекдотичность формата, нельзя пропустить за ней тенденцию, к которой стоит относиться крайне серьезно. В этой речи Саакашвили использует сталинский метод, полностью оправдавший себя в 20-30-х годах прошлого века. Идея проста: проект воссоздания Грузии как унитарного национального государства – проект обреченный. С другой стороны, проект создания Грузии как главного партнера Америки по «установлению демократии» на постсоветском пространстве создает ту область задачности, которая может привести в итоге к собиранию Грузии как национального государства. Точно так же неосуществимой в 20-е годы была идея собирания СССР территорий бывшей Российской империи. Прием тогдашнего режима, объявившего о создании центра борьбы «за освобождение трудящихся всего мира», и дальнейшая планомерная деятельность в этом направлении привели его к успеху.
Построение реального суверенитета и построение реальной демократии – это две стороны одной и той же задачи.
Напротив, Путин, защищая суверенитет как ценность и противопоставляя его экспансии «глобальной демократической революции», оказывается в крайне слабой позиции. Идея суверенитета в ее постхристианском секулярном виде предполагает, что верховная власть на земле принадлежит ее народу (совокупности людей – первичных суверенов самих себя) и только сам народ (а не какие-либо внешние силы) может ставить и снимать правителей. При этом политическая практика показывает нам, что во власти десятилетиями сидят Каримовы, Акаевы, Рахимовы или Лужковы и никакой народ (узбекский, киргизский, башкирский или московский) без толчка извне никогда в жизни их не снимет и не сменит. У народа, живущего в режиме управляемой демократии, нет инструмента для этого, несмотря на регулярно проводящиеся выборы. Такая ситуация может длиться бесконечно, до тех пор пока не придет кто-то снаружи и не даст этому самому народу такой инструмент – к примеру, оранжевую ленточку. А это прямое разрушение суверенитета. То есть выдвижение на первый план концепции суверенитета фактически исключает любые другие действия, кроме поддержки Акаевых до тех пор, пока они сами не упадут. Это еще раз возвращает нас к критике фразы, сказанной Путиным на первой встрече с только что избранным в третьем туре президентом Украины Виктором Ющенко в Кремле: «Мы работаем только с действующей властью».
Таким образом, реальный суверенитет предполагает создание процедурной возможности для того, чтобы население само, без влияния извне, могло в рамках фиксированного интервала политических циклов решать вопрос о власти. Для того чтобы это стало возможным, жизненно необходима вся эта громоздкая аппаратура демократии – партии, парламент, СМИ, «третий сектор» и т. п. В этом смысле построение реального суверенитета и построение реальной демократии – это две стороны одной и той же задачи. Одна из них относится к защите политической системы от вызовов извне, а другая – изнутри. [10]
Свобода – это роскошь, причем для многих непозволительная. Именно потому, что свобода – это не когда все можно, а когда ты имеешь возможность и способность что-либо делать, то есть обладаешь ресурсами для действия, для самостоятельного принятия решений. Так понимает свободу Путин, коль скоро тема демократического суверенитета, как это следует из посланий, неразрывно связана для него с темой качества жизни – причем первое буквально следует из второго.
ИМПОРТ И ЭКСПОРТ
ПРЯМОЕ ЗАИМСТВОВАНИЕ ПРОЦЕДУР – не важно, произошло оно в результате революционных преобразований или носит добровольный характер, – это есть вызов системе, десуверенизация. Институты, аккумулирующие и оформляющие «волю народа», в импортированной модели оказываются вынесенными за пределы системы и действуют вне логики ее правил. Современная технология внешнего контроля политической системы реализуется не через управление властью, а через управление процедурой ее смены. Управление этой процедурой делает правителя зависимым, а значит – сговорчивым. И наоборот, обладание истинным суверенитетом означает возможность задавать и экспортировать стандарт, выходить на мировой рынок процедур.
Победа в Великой Отечественной войне – единственное бесспорное основание российского национального мифа.
Из этого следует, что невозможно построить суверенитет внутри страны, никого при этом не обидев.
Сама идея построения суверенной процедуры власти, даже на собственной территории, уже нарушает интересы других суверенов – и вовсе не потому, что они маниакально озабочены контролем над всем и вся. Все дело в том, что такая процедура и такая власть в современном мире являются не только ценностью, но и оружием уже сами по себе.
В качестве яркого примера можно вспомнить то, что происходило вокруг празднования шестидесятилетия Победы в мае 2005 года. События, связанные с этой датой, – в каком-то смысле ответ на путинскую заявку проекта «суверенной демократии». Само празднование 9 Мая было символическим выражением этой идеи. Победа в Великой Отечественной войне – единственное бесспорное основание российского национального мифа. [11] Поэтому атака на представление о войне, попытка моральной ревизии ее итогов, есть атака на существование России как целого, автономного и внутренне единого суверенного пространства. Это несущая опора, после обрушения которой непонятно, что объединяет всех граждан России на ее огромном пространстве. Тезис о том, что мы собрались вместе только для того, чтобы строить тот или иной режим (демократию, монархию, авторитаризм и т. д.) («остров Россию») никого не убеждает. А вот когда на вопрос о том, зачем мы вместе, следует ответ, что «мы – нация, освободившая мир от фашизма», – это понятно. Соответственно, как только оказывается, что мы никого ни от чего не освободили, а, напротив, оккупировали, в то время как войну выиграли союзники, это означает, что никакого суверенитета нет. Это игра на добивание.
ЯДЕРНЫЙ СУВЕРЕНИТЕТ
РОСТ ЧИСЛА СУВЕРЕННЫХ ГОСУДАРСТВ в процессе освобождения народов мира от колониальной зависимости был и остается, по сути, девальвацией суверенитетов. Чем больше суверенных государств, тем меньший вес имеет каждое из них. В связи с этим уже общим местом стала идея о том, что «реальный», то есть абсолютный, суверенитет – это суверенитет ядерный. Если государство обладает ядерным оружием, значит, оно является суверенным не только по форме, но и по сути. Если же государство ядерным оружием не обладает, то его суверенитет может оспариваться. [12]
