За кулисами второго фронта - Орлов Александр (книги без сокращений .txt) 📗
Эйзенхауэр настаивал на переходе в наступление не позднее 1 января 1945 г. Монтгомери отстаивал свой вариант. От его позиции зависело многое. Под его командованием находились теперь четыре армии: канадская 1-я, английская 2-я и американские 1-я и 9-я. В конце концов Эйзенхауэр настоял на своем. Монтгомери обещал начать наступление силами американской 1-й армии 1 января. Однако 30 декабря в штаб-квартиру Эйзенхауэра в Версале прибыл начальник штаба Монтгомери генерал Гинан. Он сообщил, что его шеф принял решение начать наступление не ранее 3 января. Это срывало все планы Верховного главнокомандующего. Эйзенхауэр тут же написал резкое письмо Монтгомери. В нем говорилось, что, если командующий 21-й группой армий не выполнит согласованное 28 декабря решение, он будет уволен. Но Монти продолжал упорствовать. В канун Нового года Гинан снова прилетел в Версаль. Он доложил, что Монтгомери не начнет наступления, пока не отразит ожидавшегося им немецкого удара против северного фланга союзников.
Наступило 1 января. Генерал Брэдли в соответствии с приказом Эйзенхауэра уже начал наступление 3-й армии в полосе 12-й группы армий. Монтгомери бездействовал. Более того, он написал письмо Эйзенхауэру, в котором требовал передать ему руководство всеми сухопутными операциями, а все усилия объединенных сил союзников сосредоточить на северном направлении. Он даже подготовил проект соответствующей директивы, которую должен был подписать Эйзенхауэр.
Это положило предел терпению Эйзенхауэра. Он издал директиву, по которой возвратил американскую 1-ю армию под командование Брэдли и оставил в силе действующее решение о наступлении на Германию по двум ранее определенным направлениям. В ответ на прежние письма Монтгомери теперь он сам в личном письме к нему жестко напомнил о его обязанностях и потребовал неукоснительного их выполнения — в противном случае командующего 21-й группой ожидает отставка.
Получив это письмо, Монтгомери высокомерно спросил: «А кто меня заменит?» «Это уже обсудили, — ответил генерал Гинан. — Они хотят Алекса». Он имел в виду английского фельдмаршала Александера, командующего союзными войсками в Италии. Монтгомери побледнел: об Александере он и забыл. «Что же мне делать?» — спросил он. В ответ генерал протянул ему текст телеграммы: «Подпишите это». Монтгомери прочитал текст и подписал его. В этой телеграмме Эйзенхауэру он просил его порвать его предыдущее письмо. Вслед за телеграммой он отправил в Версаль письмо. Он писал: «Вы можете положиться не меня и на все вверенные мне силы на сто процентов. Мы будем выполнять Ваш план».
Но и после всех этих уверений Монтгомери решился на активные действия лишь 3 января. Он ввел в сражение на арденнском выступе «одну-единственную английскую бригаду». Обстановка от этого не изменилась.
4 января находившиеся в Эльзасе войска немецкой 19-й армии предприняли наступление севернее Страсбурга и форсировали Рейн. Общее настроение в связи с этим в ставке Эйзенхауэра отражает запись в дневнике командующего американской 3-й армией Дж. Паттона, которую он сделал в тот день: «Мы еще можем проиграть эту войну».
На следующий день вновь возобновились бои на арденнском выступе. 7 января командующий 6-й танковой армией СС Дитрих доложил в ставку Гитлера о завершении всех мероприятий по подготовке форсирования реки Маас, и это форсирование, по его мнению, будет успешным.
В этой драматической обстановке Уинстон Черчилль 6 января срочно прибыл на фронт и встретился с Эйзенхауэром и Монтгомери. Они пришли к общему мнению: продолжающееся неблагоприятное развитие событий на фронте «выдвинуло вопрос о действиях русских на первый план». Поэтому в тот же день Черчилль направил Сталину известную телеграмму с просьбой о военной помощи:
«На Западе идут очень тяжелые бои… можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января ?»
В телеграмме содержалась фраза, говорившая о положении дел союзников на фронте:
«Я считаю дело срочным».
Ответ Сталина поступил в Лондон на следующий день. В нем сообщалось:
«Учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января».
Черчилль назвал эту телеграмму Сталина «волнующим посланием». Подобно Монтгомери, он меньше всего хотел, чтобы английские войска ввязывались в кровопролитные бои с немцами, чреватые не только большими потерями, но и возможным поражением на важном участке фронта.
Сталин тоже отлично понимал мотивы действий союзного высшего руководства. Ему было ясно, что войска вермахта на Западе оказались не столь ослабленными, как полагали в штабе англо-американских сил. Немецкий удар в Арденнах показал, что у Гитлера еще есть достаточно сил, чтобы причинить немалый урон союзным армиям и нанести им крупное поражение. А раз так, то не лучше ли, как и в прежние годы, заставить противника перенести его главные усилия на восток, против Красной Армии? Там, в жестоких сражениях с русскими, немцы ослабнут до такой степени, что наступление союзных армий на Рейне станет бескровным и победоносным.
Да, все это понимали в Москве. Но, идя навстречу просьбе союзников, советское политическое руководство преследовало и свои цели. Во-первых, советскому правительству нужно было улучшить отношения с англоамериканским руководством. После охлаждения, вызванного провалом Варшавского восстания, Кремлю надо было показать своим западным партнерам, что, несмотря на разногласия по отдельным вопросам, СССР — верный союзник. Во-вторых, и это главное, надо было ускорить мощное наступление от Вислы к Одеру, чтобы прийти на Ялтинскую конференцию глав трех держав — США, СССР и Великобритания, назначенную на начало февраля 1945 г., с крупным стратегическим успехом, который в Ялте превратить в не менее крупный успех политический. И это советской делегации действительно удалось.
Но все это было позднее. А тогда, в январе 45-го, на войска вермахта на советско-германском фронте обрушился удар огромной силы на 500-километровом фронте. 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты при содействии соседних фронтовых объединений за 23 дня продвинулись на 500 км, вышли на Одер, захватили плацдарм на его западном берегу и оказались в 60 км от Берлина.
Для третьего рейха наступили критические дни. 14 января — на третий день наступления Красной Армии — Гитлер приказал Рундштедту перебросить с Западного фронта ни Восточный 6-ю танковую армию СС «в полном составе». Оставшиеся в Западной Европе немецкие войска начали отход по всему фронту.
Отступление немцев из Арденн, а затем и из Эльзаса союзное командование расценило исключительно как успех контрнаступления англо-американских войск. Особые заслуги себе, как победителю, приписал фельдмаршал Монтгомери. 7 января он созвал пресс-конференцию, на которой объявил журналистам, что именно он выиграл битву в Арденнах. «Как только я увидел, что происходит, — вещал он, — я предпринял определенные шаги и обеспечил такую обстановку, чтобы немцы не смогли форсировать Маас, даже если они продвинутся до реки. И я перегруппировал силы, добиваясь баланса для отражения угроз, то есть смотрел вперед». Далее, повествовал фельдмаршал, когда Эйзенхауэр назначил его командующим всей северной группировкой, он ввел британцев в сражение (на самом деле одну бригаду. — А. О.) и тем самым спас американцев. Он сравнил сражение в Арденнах с Эль-Аламейнской операцией и оценил Арденнскую операцию как одну из самых интересных битв, которые ему, Монтгомери, приходилось вести. Он сказал также, что американские солдаты прекрасно дерутся, когда ими руководит настоящий командующий. «Таким образом, — завершил он свое выступление, — вы видите, что британцы сражались на обоих флангах американцев, которые получили тяжелый удар. Это и есть союзнические отношения в действии».
