Мир, которого хотели и который ненавидели - Ксенофонтов Иван Н. (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
Вероятно, высказанные Розенбергом предложения, связанные с транзитом через отторгаемые русские порты, давали определенный резерв времени для их обсуждения. Но видимо, Покровский также не имел полномочий для «затягивания» данного заседания и, думается, знал о дальнейшем развитии событий на мирной конференции. Он ограничился тем, что сказал о многих неясных местах в предложении другой стороны, о которых русская делегация, заявил Покровский, скажет на заседании политической комиссии '. Далее начался обмен репликами, порою колкими, по территориальным вопросам между Розенбергом, Покровским, Гофманом и Альт-фатером, который в итоге завершил Грац, сказавший, что задачей данной подкомиссии являлось сближение позиций двух сторон относительно границ. «Полагаю,— заявил он,— можно констатировать, что подобного соглашения мы пока еще не добились»826. Поэтому Грац предложил ограничиться тем, чтобы сообщить об этом на заседании политической комиссии, и в 16 часов 50 минут он завершил работу подкомиссии по территориальным вопросам827. Заседание продолжалось чуть более 40 минут.
В тот же день, 28 января (10 февраля), приблизительно через час после заседания подкомиссии по территориальным вопросам, Кюльман в 17 часов 58 минут открыл заседание политической комиссии в уже обычном составе — русской, германской и австро-венгерской делегаций828. Он начал с информации о том, что председатель русской делегации просит приобщить к материалам о переговорах три меморандума по национальным вопросам, которые державам Четверного союза пока неизвестны и по которым они оставляют за собой право высказаться в будущем. Сдается, что это был еще один момент в переговорах, позволявший продолжать их с целью выигрыша времени.
Далее Кюльман выразил пожелание выяснить некоторые недоразумения между сторонами и в этой связи предоставил слово Гофману. Тот заявил нам протест по поводу невывода из Финляндии русских войск, численность которых там якобы возрастает, что противоречило, по мнению Гофмана, «духу заключенного... договора
о перемирии»829. Возражая, Троцкий говорил, что, наоборот, количество наших войск в Финляндии сокращается после заключения договора о перемирии и что к тому же
эта территория не является германо-русским фронтом.
Предъявил нам претензии и Кюльман, заявивший, что, как стало им известно, русское командование издало приказ, возбуждающий германских солдат к действиям против своих командиров. Я ничего не знаю о таком приказе, давал ответ Троцкий, но могу в свою очередь сказать, что ваши газеты, выходящие на русском языке и распространяемые среди наших пленных, а также русских солдат на фронте, содержат грубую клевету против Советского правительства и его политики 830.
Обратив внимание на серьезность сегодняшнего заседания, Кюльман призвал не вступать в полемику, а обсуждать те пункты соглашения, по которым можно договориться, и здесь он предоставил слово Грацу для отчета о работе подкомиссии по территориальным вопросам. Грац был краток и, резюмируя ее заседания, сказал: «Не придя ни к какому соглашению относительно спорного вопроса о границе, подкомиссия сегодня закончила свою работу»831. Тогда Кюльман предложил по этому поводу высказаться председателю русской делегации.
Это как раз было то время, когда из Петрограда в Брест-Литовск на имя русской делегации, Троцкого «шла» телеграмма за подписью Ленина и Сталина: «Наша точка зрения Вам известна; она только укрепилась за последнее время и особенно после письма Иоффе. Повторяем еще раз, что от Киевской Рады ничего не осталось и что немцы вынуждены будут признать факт, если они еще не признали его. Информируйте нас почаще»832. Упоминание о Иоффе касалось письма последнего, в котором говорилось, что «в Германии нет и начала революции»833. Дата и время на телеграмме (28 января, 6 часов 30 минут вечера) и последняя фраза в ней были написаны Сталиным834.
Итак, на вопрос Кюльмана, что думает председатель русской делегации относительно результатов работы подкомиссии по территориальным вопросам, слово взял Троцкий. Был седьмой час вечера. Пришло время решений, начал Троцкий, «народы ждут с нетерпением результатов мирных переговоров в Брест-Литовске», они хотят знать, когда закончится военная бойня, в которой идет борьба за раздел мира *. Подчеркивая нежелание нашего народа участвовать далее в этой «чисто империалистической войне», его одинаково непримиримое отношение к империализму обоих лагерей, Троцкий заявлял, что «мы более несогласны проливать кровь наших солдат в защиту интересов одного лагеря империалистов против другого» и выводим страну из войны, извещая об этом «все народы и их правительства»835. «Мы отдаем приказ о полной демобилизации наших армий, противостоящих ныне войскам Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии», продолжал Троцкий, и «отказываемся санкционировать» предложенные нам условия мира, написанные «мечом на теле живых народов», поскольку не можем поставить свои подписи под документом, который несет «гнет, горе и несчастье миллионам человеческих существ»836. Вы хотите, говорил Троцкий, «владеть землями и народами по праву военного захвата», так творите свое дело открыто, ибо «мы не можем освящать насилие»837.
И Троцкий передал представителям другой стороны следующее письменное заявление: «Именем Совета Народных Комиссаров, Правительство Российской Федеративной Республики настоящим доводит до сведения Правительств и народов, воюющих с нами, Союзных и нейтральных стран, что, отказываясь от подписания аннексионистского договора, Россия, со своей стороны, объявляет состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращенным. Российским войскам одновременно отдается приказ о полной демобилизации по всему фронту»838.
Этот документ подписали: Л. Троцкий, А. Иоффе, М. Покровский, А. Биценко, В. Карелин839. Первые трое — большевики, двое других — левые эсеры.
Выступление Троцкого, зачитанное им от имени СНК заявление, которое было подписано всеми ведущими членами нашей делегации, включая ее председателя, произвело, конечно, впечатление на германскую и австровенгерскую сторону. И не только впечатление, но и вызвало удивление, если судить по дальнейшему ходу этого заседания политической комиссии. Указав на важность сделанного Троцким заявления, Кюльман сказал, что они сейчас не могут высказаться по его существу, которое следовало бы совместно обсудить. Но перед этим, как подчеркнул Кюльман, он хотел бы задать несколько вопросов председателю русской делегации. Кюльман начал с того, что обрисовал положение сторон на данный момент в целом: между ними существует перемирие, и если не будет заключен мир, то оно теряет свою силу, то есть по истечении оговоренного в соглашении о перемирии срока возобновляются военные действия. В связи с этим, сказал Кюльман, возникают такие вопросы, как, например, намерена ли русская делегация заявить о прекращении войны между нами или где проходит внешняя граница России. Ответы на них необходимы в качестве условий возобновления консульских, экономических и правовых отношений, говорил Кюльман, и вообще, согласны ли вы возобновить торговые и правовые отношения в тех пределах, которые соответствуют прекращению состояния войны и наступлению состояния мира Иными словами, Кюльман хотел прояснить существо того абсурдного, если так можно сказать, положения, которое создавалось между нашими государствами после зачитанного Троцким заявления. Таким образом, и здесь существовала возможность для продолжения переговоров. Однако Троцкий «гнул» свою линию. Мы всё сказали в заявлении, подчеркивал он, а что касается юридической формулы, которая могла бы характеризовать состояние между нами, то ввиду глубоких расхождений ее невозможно подыскать для наших взаимоотношений. Троцкий снова шел напролом, отказываясь от поисков каких-то шансов на сближение в позициях сторон, отвергая продолжение переговоров, априори исходя из того, что час принятия решения настал, хотя, думается, и в тот момент резерв времени исчерпан еще не был. С чисто агитационной и пропагандистской точек зрения он отнесся и к возможности в создававшейся обстановке нападения германского империализма на Советскую республику, заявляя, что никто не поверит, будто «продолжение военных действий со стороны Германии и Австро-Венгрии явится при данных условиях защитой отечества» *.
