Левая политика, № 23 2015. Россия, Украина, Новороссия - Кагарлицкий Борис Юльевич (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
От сторонников тезиса о «руке Москвы» в украинской войне не ускользнёт, конечно, тот факт, что главной претензией моих респондентов к действующей украинской власти была её антироссийская политика. Называют они в качестве цели и воссоединение Востока Украины с Россией. Соотношение взглядов о желаемом будущем государственном устройстве показывает (см. рис. 1), что равно предпочтительными являются прекращение прозападной внешней политики, воссоединение Востока Украины с Россией и его политическая самостоятельность. В интервью мои собеседники больше склонялись к политической самостоятельности в рамках проекта Новороссия при различных вариантах интеграции и сотрудничества с Россией. Всё это подтверждает российскую ориентацию украинского протеста, что отнюдь не означает, что он инспирирован, последовательно поддерживается и направляется российским правительством. Из моих опросов, бесед и наблюдений следует, что крах украинской государственности очевиден для протестующего Юго-Востока, он является не целью, а причиной их движения
Крах украинской государственности имеет для Юго-Востока не национальную, а социально-политическую подоплёку. Националистическая и антироссийская политика Киева базируется на вполне определённых экономических интересах. Это интересы довольно узкой группы прозападной буржуазии, совершенно не озабоченной социальным благополучием большинства украинского населения. Да, на короткое время Евромайдан мобилизовал довольно широкое движение. Но он играл на протестных настроениях, причины которых ничего общего не имели с логикой реальных целей тех, кто собирался воспользоваться этим движением как политическим тараном. Прикрываясь идеологией народного протеста, режиссёры Евромайдана преследовали антинародные цели, что сделало закономерным и неизбежным установление кровавой тирании.
Разумеется, авторитаризм был свойственен многим политическим проектам, в том числе и опиравшимся на массовые народные движения и осуществлявшим социальные преобразования. Однако на сей раз репрессивная практика власти не имеет ничего общего с авторитарной моделью социальной модернизации, заложенной в идеях Просвещения, так как не преследует никаких реальных прогрессистских целей вроде расширения сферы политических, гражданских и социальных прав, подъёма экономики и культуры, повышения эффективности государственного управления и т. п. Напротив, продолжается и активизируется раздел общественной собственности между представителями ещё больше сузившейся группы олигархов, сокращается занятость, закрываются производства, усиливается налоговый гнёт по отношению к большинству народа. Установившаяся после Майдана власть сделала, по сути, национальной и государственной идеей цели, грозящие стране разорением. Поэтому любое выступление в защиту прав народа идеологически надо было маркировать как антидемократическое и антигосударственное, чтобы затем обосновать репрессивно-диктаторскую политику во имя «европейских ценностей», однозначно и безвариантно отождествляемых с деятельностью руководства Евросоюза. Таким образом, сегодня на Украине мы наблюдаем не гибель нации и не конфликт на национальной почве, а, скорее, борьбу против антисоциальной политики государства, прикрытой лозунгами «национального строительства» и «интеграции в Европу».
Будущее государственное устройство в представлениях моих респондентов и собеседников вариабельно (см. рисунок 2).
Рисунок 2. Представления респондентов-участников протеста на Юго-Востоке Украины о желаемом политическом будущем
1 Прекращение прозападного курса во внешней политике страны
2 Воссоединение Востока Украины с Россией
3 Политическая самостоятельность Востока Украины
4 Нормализация отношений Украины с Россией.
5 Федерализация Украины
6 Другое
7 Сохранение единства Украины, но при условии смены политического курса, проведении демократических выборов.
Отделение от сегодняшней Украины для них не цель, а средство реализации своих жизненно важных интересов в сложившихся условиях. Стремление к независимости питается пониманием непримиримости траекторий социально-экономического развития Запада и Востока Украины, но не становится самоцелью восточного протеста. А Новороссия имеет шансы на существование только как социальный проект с открытым политико-государственным будущим. Понимание культурно-исторически близкой России как естественного союзника в таких условиях более чем понятно.
Сама же Россия сегодня мало годится на роль защитника социальной справедливости, слишком много несправедливого в её собственной социальной политике. Поддержка Новороссии и Юго-Востока для российского государства только геополитический проект, осуществляемый, кстати, крайне непоследовательно. Частный капитал в России не стремится последовательно поддерживать восставший Юго-Восток, о чём свидетельствует поведение крупнейших российских компаний (в том числе и с немалой долей государственного капитала), которые тесно сотрудничают с украинскими властями не только на финансовом, но и на техническом уровне, осуществляя поставки запчастей для украинской правительственной армии [2].
Представления моих респондентов о причинах и целях протеста, понимание ими необходимости участия широких масс в политическом процессе, высказанные большинством моих респондентов, говорит об их интуитивном демократизме. Этот демократизм органичен движению, инициируемому и растущему на почве низовых, народных интересов и защиты социальных прав. Для участников движения характерно понимание экономического благополучия и развития как гарантов полноценной гражданской свободы и подлинного равенства. При этом я не стану утверждать, что большинству участников движения за Новороссию свойственна осознанная нерушимая преданность демократическим идеям, последовательная демократическая идеология. Неприятие демократии на уровне лозунгов выражается в политических идеалах, высказанных нашими респондентами в опросах и интервью.
Среди исторических деятелей лидирует Иосиф Сталин (см. рисунок 3), признанный всеми российскими и западными учебниками политологии диктатором и символом тоталитаризма. Его назвали в качестве политического идеала почти 60 % опрошенных. На втором месте в этом рейтинге оказался авторитарный, хоть и западный, лидер — генерал де Голль и опять-таки хрестоматийный сторонник хрестоматийного диктатора Эрнесто Че Гевара. Иконы неолиберальных демократов — Михаил Горбачёв и Борис Ельцин — не получили у моих респондентов ни одного голоса.
Рисунок 3. Рейтинг исторических деятелей в представлениях респондентов
Все теоретические и практические противоречия современного понимания демократии отражены в этом рейтинге. По сути, мои респонденты полубессознательно почувствовали противоречие социально-экономической стратегии и политики, характерное для их исторических героев, интуитивно ощутили трагизм ситуации, когда авторитаризм становится средством прогрессивных преобразований в обществе. Идеализация Сталина обусловлена и тем, что народ юго-восточной Украины склонен сегодня идеализировать СССР, где у них был целый ряд прав и свобод, которые они утратили в независимой Украине.
Присмотримся внимательно к списку исторических личностей, предложенному мной респондентам (современных политиков они называли самостоятельно). С признанными демократами в этом списке вообще не густо. Моей задачей было подобрать широко известных политиков. А широкую историческую известность получают, как правило, те, кто ломает традиции, ведя свои страны на прорыв, действуя наперекор обстоятельствам. Скажите честно, много ли демократов среди таких радикальных реформаторов в непростой истории человечества? Кроме того, имена подобных людей обрастают всевозможными мифами, а их деятельность получает у историков, политологов, социологов и экономистов различные толкования и интерпретации. И кто знает, что действительно имеет в виду человек, получивший штампованное историческое образование, называя того или иного деятеля своим политическим идеалом.
