Путешествие из демократии в дерьмократию и дорога обратно - Мухин Юрий Игнатьевич (читать книги полные TXT) 📗
«Сталин запрашивал, в какую сумму немцы оценивают собранный материал. Ни Гитлер, ни Гейдрих и не помышляли о том, что будет затронута финансовая сторона дела. Однако, не подав и виду, Гейдрих запросил три миллиона рублей золотом, которые эмиссар Сталина выплатил сразу после беглого просмотра документов».
Нынешние мудраки и это поставили бы Сталину в укор – ишь как разбазаривает народные деньги. Но... Шелленберг, не оценив комизма ситуации, через страницу пишет: «Большую часть суммы в три миллиона рублей, выплаченных нам русскими, пришлось уничтожить лично мне самому, так как вся она состояла из купюр высокого достоинства, номера которых, очевидно, были переписаны ГПУ. Всякий раз, когда какой-либо из наших агентов пытался использовать их на территории Советского Союза, его арестовывали в удивительно короткое время». Опыт есть опыт.
Но вернемся к оценке Сталина Гитлером. Итак, в 1937 году Тухачевский казался Гитлеру страшнее Сталина. К концу 1941-го он уже не видел в мире человека более страшного. Шелленберг приводит свой диспут с Гейдрихом, как удержать в покорности попавшие под оккупацию народы Советского Союза. Сам Шелленберг считает разумным разделить Советский Союз на автономные государства по национальному признаку и стравить их друг с другом. (Как видим, у Горбачева, Яковлева, Ельцина, Кравчука и других были предшественники.) Гейдрих приводит точку зрения Гитлера, основанную на другой концепции:
«Гитлер настаивает на скорейшем создании хорошо спланированной системы информации – такой, которой могло бы позавидовать даже НКВД: надежной, беспощадной, работающей круглосуточно, чтобы никто (никакой лидер, подобный Сталину) не мог бы возвыситься, прикрываясь флагом подпольного движения, ни в какой части России. Такую личность, если она когда-либо появится, надлежит своевременно распознать и уничтожить. Он считает, что в своей массе русский народ не представляет никакой опасности. Он опасен только потому, что заключает в себе силу, позволяющую создавать и развивать возможности, заложенные в характере таких личностей».
Как видите, к концу 1941 года уже не то, что Тухачевский, уже и советский народ был не так страшен. Главное — не дать в СССР появиться человеку типа Сталина.
К 1943 году начинают прозревать и некоторые соратники Гитлера. Небезызвестный шеф гестапо Мюллер говорил Шелленбергу: «Если нам суждено проиграть эту войну, то причиной будет не недостаточный военный потенциал; причиной будет духовная неспособность наших руководителей. У нас нет настоящих руководителей. Правда, у нас есть наш руководитель – фюрер, но на нем все замыкается. Возьмем толпу, находящуюся в его непосредственном подчинении. Кого вы там найдете? Они дни и ночи проводят в непрерывных ссорах: одни стремятся заручиться расположением фюрера, другие закрепить за собой власть. Несомненно, фюрер давно все видит, но, руководствуясь совершенно непонятными для меня соображениями, по-видимому, предпочитает именно такой порядок вещей, чтобы властвовать. Вот в чем его главный недостаток. У него отсутствуют качества государственного деятеля. Как бы я хотел думать иначе, но я все более склоняюсь к выводу, что Сталин умеет делать эти вещи лучше. Подумайте только, что пришлось перенести его системе в течение последних двух лет, а каким авторитетом он пользуется в глазах народа. Сталин представляется мне сейчас в совершенно ином свете. Он стоит невообразимо выше всех лидеров западных держав, и если бы мне позволено было высказаться по этому вопросу, мы заключили бы соглашение с ним в кратчайший срок. Это был бы удар для зараженного проклятым лицемерием Запада, от которого он никогда не смог бы оправиться. Видите ли, говоря с русскими, всегда ясно, как обстоят дела: или они вам снимут голову, или начнут вас обнимать. А эта западная свалка мусора все толкует о Боге и других возвышенных материях, но может заморить голодом целый народ, если придет к выводу, что это соответствует ее интересам».
К 1944 году при мысли о Сталине у Гитлера уже начинается паника, равносильная маразму. Шелленберг рассказывает, как его вызвал Риббентроп – министр иностранных дел Германии:
«Одну минуточку, Шелленберг. Мне нужно поговорить с вами об одном очень важном деле. Необходима строжайшая секретность. Никто, кроме фюрера, Бормана и Гиммлера, об этом не знает. – Остановив на мне пристальный взгляд, он продолжал: – Нужно убрать Сталина».
(Естественно, Шелленберг все время этим занимался, все время посылал агентов, но у него ничего не получалось. – Ю.М.)
«Я кивнул головой, не зная, как реагировать на такое заявление. Риббентроп объяснил мне, что весь режим в России держится на способностях и искусстве одного человека и этим человеком является Сталин. Он повернулся и направился к окну. – В личной беседе с фюрером, – продолжал он, – я сказал, что готов пожертвовать собой ради Германии. Будет организована конференция, в работе которой примет участие Сталин. На этой конференции я должен убить его. – Один? – спросил я. Риббентроп резко повернулся ко мне. – Фюрер сказал, что одному этого не сделать. Он просил назвать человека, который сможет помочь мне. – Риббентроп пристально посмотрел на меня и добавил: – Я назвал вас».
Поручить министру иностранных дел убить на конференции главу другой страны – это паника с маразмом.
На этом, пожалуй, кончим о Сталине и вернемся к обстоятельствам последнего рывка к дерьмократии.
ГЛАВА 4. ГОЛОВА В ТИСКАХ
ПРИЗНАКИ НАЛИЧИЯ ГОЛОВЫ
Рассказывая о лидерах стран 20-50-х годов, автор стремился показать, что это были люди, ясно видевшие цель, которую должна достичь их страна, и поэтому абсолютно ясно представлявшие себе, какие пути ведут к ее достижению, а какие нет. Одни были умнее, другие менее, но это не были безвольные или безумные марионетки в руках бюрократического аппарата.
Если их представить архитекторами, то это были архитекторы, которые ясно представляли себе, как должен выглядеть дом, который они строят, и потому, организуя строительство, они редко ошибались в последовательности или необходимости той или иной строительной операции. Другое дело, что идея дома не у всех была верна, одни строили его на песке, другие – из негодных материалов, возможно, и не подозревая об этом. Но они ясно понимали, что строят и зачем это нужно народам их стран.
Понимая, как выглядит дом, они давали команду сначала рыть котлован, затем монтировать фундамент, ставить стены и так далее. Вокруг могло быть много советчиков, доказывающих строителю, что самое главное крыша или окна. Но зная, как выглядит дом, эти люди никогда не монтировали крышу, не подведя под нее стены, какими бы учеными званиями ни владели их консультанты.
Они были руководителями стран и в этом видели свое предназначение, а не их страны были предназначены для того, чтобы они играли роль руководителей.
Характерным признаком наличия Головы является то, что Голова сама думает, а не поручает это кому-нибудь, даже если многие и считают этого кого-нибудь умным до гениальности. Она не будет ничего делать, пока не поймет, зачем это нужно стране, как этот кирпичик укрепит дом, что бы и как бы ей ни советовали.
Сталин был Голова. Этого у него не отнимешь. Он сам писал свои статьи и готовил свои речи. Это хотя и не обязательный, но характерный признак Головы. Если человеку статьи и доклады готовят другие – это безголовый, это уж точно. Конечно, у Сталина были помощники, которые находили для него цифры, цитаты, факты. Но идеи были его. Каганович вспоминал, что, по его мнению, у Сталина ни одно слово не выходило изо рта, если он его не обдумал.
Если решения, особенно неординарные решения по Делу, принадлежат Голове, они имеют два характерных отличия.
Во-первых, они кратки. Тут нужно понять вот что. Идея решения при принятии его на своем уровне не может быть объемной, так как она дается в виде задач 5-10 исполнителям. Дальше давать задачи, ставить их подчиненным своих подчиненных Голова не станет, так как вторгается в область своей некомпетентности, а Голова сама желает понимать, что делает, и неясных для себя решений не примет.
