Антология современного анархизма и левого радикализма. Том 1 - Цветков Алексей Вячеславович

Эти интересы уже не были специфическими для особого класса, рода, расы или национальности. Это были универсальные интересы, разделяемые всем человечеством в целом. Не то чтобы экономические проблемы и классовые конфликты можно было игнорировать, но ограничение только ими оставляло искаженные чувства и отношения, с которыми следовало бороться и которые следовало исправлять, используя более широкие социальные перспективы.

В терминах, которые были более выразительными, чем любые другие, сформулированные в 60-х или раньше, революционный проект мог теперь быть четко определен как уничтожение иерархии, регармонизация отношений человека с природой путем регармонизации отношений человека с человеком, достижение экологического общества, структурированного на экологически проверенных технологиях и демократических общинах типа «лицом к лицу». Феминизм сделал возможным определить значение иерархии в очень экзистенциальной форме. Срисованный из литературы и языка социальной экологии, он изобразил иерархию при помощи статуса женщины во всех классах, занятиях, социальных институтах и семейных отношениях конкретной, видимой и мучительно реальной. Он показал ужасные жизненные условия, в которых страдали все люди, и особенно женщины, он разоблачил неуловимые формы иерархии, существовавшие в детской, спальне, кухне, на игровой площадке и в школе, а не только на рабочем месте и вообще в общественной сфере.

Следовательно, социальная экология и феминизм логически переплетаются друг с другом и дополняют друг друга в процессе демистификации. Они разоблачили демонического инкуба, извращавшего любое продвижение «цивилизации» ядом иерархии и доминирования.

Поле деятельности, даже большее, чем предложенное ранними Новыми Левыми и контркультурой, было создано в середине 60-х и предлагало развитие разработок, образовательной деятельности и серьезной организации с целью «достучаться» до всех людей без исключения, а не только части популяции.

Этот проект мог быть подкреплен проблемами, «стригущими против шерсти» все традиционные классовые линии и статусные группы: искажением обширных естественных циклов, возрастающим загрязнением планеты, массовой урбанизацией и увеличением связанных с плохой экологией заболеваний. Стало появляться все больше людей, чувствующих себя глубоко вовлеченными в проблемы окружающей среды. Вопросы роста, выгоды, будущего планеты предполагали на своем собственном пути всеохватывающий, социально планетарный характер; это больше не были одиночные проблемы или классовые проблемы, но человеческие и экологические проблемы. То, что различные элиты и привилегированные классы еще преследовали свои собственные буржуазные интересы, могло осветить границы, в которых капитализм сам по себе становился особенно неинтересным, и его существование больше не могло быть оправдано. Это вполне могло доказать, что капитализм не представляет универсальную историческую силу, и еще меньше — универсальные человеческие интересы.

Конец 60-х и начало 70-х гг. образовали период, наполненный экстраординарными альтернативами. Революционный проект ушел в себя. Идеалы свободы, чьи нити были оборваны марксизмом, были вновь собраны и проведены по анархическим и утопическим линиям, чтобы охватить универсальные человеческие интересы — интересы общества как целого, а не национального государства, буржуазии или пролетариата как специфического социального феномена.

Достаточно ли было. Новых Левых и контркультуры, для того чтобы воспользоваться расширенным революционным проектом, открытым социальной экологией и феминизмом, для спасения от процесса разложения, последовавшего в 1968 г.? Могли ли радикальные мнения и энергия радикалов быть мобилизованы в масштабах и с интеллектуальностью, равных обширному революционному проекту, предложенному этими двумя направлениями?

Неопределенные требования демократии участия, социальной справедливости, разоружения и тому подобного должны были стать в перспективе последовательной программой. Они требовали направления, которое могло быть дано только более глубоким теоретическим пониманием, соответствующей программой и более четкими организационными формами, чем могли создать Новые Левые 60-х. Призыв Руда Дучке к «Длинному маршу через институты», обращенный к немецкой СДО (SDS) и оказавшийся немногим больше, чем призывом приспособиться к существующим институтам, не заботясь о создании новых, привел к потере тысяч в их недрах. Они вошли — и никогда не вышли.

Хаким Бей

МИЛЛЕНИУМ

Пять лет назад все еще было возможно занять в мире позицию третьего. Отказаться от выбора, вывернуться, увильнуть, построить свое царство вне диалектики, даже целое подпространство отдохновения от борьбы. Исчезнуть — означало «проявить волю к власти».

Теперь есть только один мир, мир победителя, с его триумфом «конца Истории», конца невыносимой боли, причиняемой воображением, апофеоз кибернетического социал-дарвинизма. Деньги выступают от имени самой Природы и требуют для себя абсолютной свободы. Полностью превращенные в дух, освобожденные от телесной оболочки (проще говоря, от продукции), мгновенно обращающиеся в бесконечности гностической нумисферы далеко за пределами Земли, именно деньги, и только они одни, будут определять сознание. Двадцатый век закончился пять лет назад; наступил Миллениум. Где нет второго, нет оппозиции, там не может быть третьего с его позицией. Так что выбирать приходится: или мы признаем себя «последними людьми», или поймем, что мы в оппозиции. (Либо автомонотония, либо автономия.) Все позиции, предполагающие воздержание от конфликта, должны быть пересмотрены с новой точки зрения, основанной на новых стратегических данных. Короче, мы загнаны в угол. Пользуясь определениями идеологов прошлого, можно сказать, что мы снова находимся в «объективно предреволюционной» ситуации. Позади временные автономные зоны, мятежи... нужна революция, джихад.

Если в XX веке разменной монетой была энтропия, в веке XXI ее место занимает настоящий хаос. Буржуазные и антибуржуазные школы мысли предлагали картину единого мира, унифицированного благодаря научному сознанию, но в конце концов такой мир создадут деньги.

Деньги не мигрируют в пространстве. И если кочевник движется с места на место, деньги перемещаются от момента времени к другому его моменту, уничтожая пространство.

Деньги не ризома, а хаос, многомерный, неорганический, но репродуцирующийся (в ходе бесконечной регрессирующей бифуркации  [35] . Это половое размножение мертвого тела.

«Капитал» в таком случае должен считаться «странным аттрактором» [36]. Сама математика денег («вышедших из-под контроля») может быть рассмотрена на примере закрытых корпоративных сетей типа SWIFT, банковских интернет-систем и систем электронного арбитража. Триллион долларов ежедневно проносится по киберпространству (причем едва ли 5% от этой суммы имеют хотя бы косвенное отношение к реальной продукции).

Мир может взаимодействовать с хаосом, но вся подлинная сложность будет сведена к однообразию и расщеплена. Само сознание «есть часть представления». Живой опыт, требующий присутствия, будет отвергнут из простого опасения: как бы он не открыл нам глаза на мир по ту сторону электронного забора. Меня ожидает жизнь после жизни на экране монитора, в этих гностических звездных вратах, в бутылке джинна, уготовленной для моего развоплощенного духа. Бесконеч ность однообразия в бескрайних глубинах цифрового зиндана, безграничные возможности связи и безграничное одиночество, безмерная схожесть желаний и безмерное расстояние до их реализации...