Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность - Тарик Али (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
Потом было 11 сентября. После событий основная масса талибов послушалась совета Мушаррафа и покинула Афганистан. Фазлур Рахман злился, но поделать ничего не мог. С патентом на дизель было покончено. Многие беженцы-талибы пополнили ряды «Джамаат-Улема-и-Ислам» и других исламистских организаций. В Пакистане «Джамаат-Улема-и-Ислам» стала лидером в организации массовых протестов против «иностранных оккупантов». Именно Фазлур Рахман осознал, что, если исламисты останутся раздробленными, с ними в политическом смысле быстро может быть покончено. Альянс был его инициативой, и в свой срок он был избран его генеральным секретарем, несмотря на то, что он, сорокапятилетний, был на пятнадцать лет моложе своего основного соперника Казн Хусейна Ахмада.
Выборы Казн Хусейна эмиром от «Джаммат-э-Ислами» ознаменовало общий сдвиг в организации, которая с самого своего основания в 1941 году оставалась под контролем своего основателя Мауланы Маудуди и его заместителя Миана Туфайля. В то время как «Джамаат-Улема-и-Ислам» была популистской, имела поддержку в деревне и сотрудничала с левыми, «Джаммат-э-Ислами» в принципе была построена по ленинской модели. Это была кадровая организация, в которую принимали только грамотных и тщательно проверенных людей. Большинство вновь обращенных составляли студенты из среды мелкой городской буржуазии; многие из них проверялись в ходе борьбы с оппонентами всех мастей в студенческих городках. В 1960—1970-е годы в школах и университетах особой популярностью пользовались различные левые группы и партии, и именно левые были в первых рядах Комитета действия, который возглавил борьбу в восстании, которое в 1968–1969 годах свергло диктатуру. Чтобы поддерживать «Джамаат-э-Нелами» в те дни, требовалась настоящая преданность ее делу и ее лозунгу: «Религия — наша политика, а политика — наша религия».
Казн Хусейн был лидером одной из фракций «Джамаат-э-Ислами» в исламском колледже в Пешаваре, а в те годы, когда шло формирование его личности, преобладала борьба против левых, которая иногда принимала форму физического уничтожения. Он вступил в партию в 1970 году, а это был решающий год в истории Пакистана. Отделение «Джамаат-э-Ислами» в Восточном Пакистане сотрудничало с армией во время ее попытки уничтожить бенгальский народ. Их кадры в Дхаке, Читтагонге и Силхете составляли для военной разведки списки «нежелательных лиц», которые потом использовались для физического устранения оппозиции. «Председатель Мао поддерживает нас, а не вас» — такой колкостью в то время они обычно поддевали своих оппонентов среди бенгальских левых. Китай и США поддерживали нападение пакистанской армии на собственную страну, чтобы свести к нулю убедительную победу бенгальской националистической партии «Авами лиг». Если в прошлом «Джамаат» считала, что она, и только она одна, может защитить «идеологию Пакистана», теперь она была вынуждена допустить, что у другого института имеется больше возможностей. Развал Пакистана не смогли предотвратить ни идеология, ни физическая сила. Попытка армии сокрушить Восточный Пакистан возымела сокрушительную отдачу. Вмешательство Индии стало успешным только потому, что подавляющее большинство бенгальцев приветствовало индийские войска как освободителей. Да и присутствие индийцев не затянулось. Сделанная через несколько лет индийским Министерством иностранных дел попытка оказать давление на Дхаку была встречена массовыми демонстрациями протеста, которые прошли под лозунгом: «Мы не сикхи и не бутанцы, а Бангладеш!».
В результате всего этого «Джамаат-э-Ислами» теснее сблизилась с аппаратом государственной разведки. После того как в 1977 году генерал Зия-уль-Хак захватил власть и решил объявить джихад войскам США в Афганистане, нарядившаяся в исламские одежды «Джамаат-э-Ислами» стала главной идеологической опорой режима. «Джамаат-Улема-и-Ислам» между тем энергично противилась режиму уль-Хака, и в результате многие ее лидеры и рядовые члены были посажены в тюрьму. Казн Хусейн поддерживал новую политику. Его способности были замечены начальниками, и он начал продвигаться в аппарате «Джамаат-э-Ислами». Преподаватель географии по профессии, он через три года бросил низкооплачиваемую поденщину в академии и отдал себя предпринимательской деятельности. Это был хитрый ход. Его магазин народной медицины на площади Сукарно в Пешаваре стал неофициальным местом встреч местных кадров «Джамаат-э-Ислами», но, что еще более важно, это было также и успешное коммерческое предприятие. По мере того, как бизнес Хусейна процветал, он расширял свое дело, сначала создав Лабораторию народной медицины, а потом соединив ее с Народной рентгеновской клиникой [121]. Было ли постоянно повторяющееся в названиях этих учреждений слово «народный» ранним указанием на подавленное желание иметь «Народную Джаммат-э-Ислами»? Его предприятия явно пользовались популярностью у народа. Прибыли росли, и часть их предположительно вкладывались в «Джамаат-э-Ислами». Но можно ли распространить предпринимательские таланты на политическую организацию? Можно ли сделать ставку на авангардную партию, которая всегда гордилась своим элитарным характером, поставить на нее клеймо «народная» и выгодно продать на рынке? Вот задача, которую теперь ставил перед собой Кази Хусейн. Он знал, что в политике, как и в бизнесе, всегда есть элемент риска, когда приходит время увеличить прибыли. Его решение вступить в альянс исламистских партий, скорее всего, было тщательно просчитано, поскольку его белоснежная борода нужной длины была прекрасно ухожена, в отличие от растрепанной метлы цвета соли с перцем, которую выставлял напоказ «Маулана-дизель».
Однако могло ли бородатое провинциальное правительство вызвать что-либо, кроме вспышки гнева? Не способное к серьезной оппозиции ни Мушаррафу, ни его благодетелям в Вашингтоне, ММА сконцентрировала свои усилия на женщинах. Она заявила о своем намерении запретить кабельные каналы и совместное обучение, а также ввела в провинции шариат. Принимая во внимание те беды, которые принесла более экстремистская версия той же самой политики в соседнем Афганистане, это могло бы стать чистой демагогией, направленной на то, чтобы не дать своим сторонникам трезво взглянуть на вещи, одновременно смущая новоиспеченного диктатора. Победа ММА с равным успехом могла быть или не быть результатом усилий Межведомственной службы разведки (ИСИ), но ИСИ, без сомнения, эффективно оказала давление на режим с требованием освободить исламских боевиков, обвиненных в убийстве братьев-мусульман, местных христиан и иностранцев. Они были посажены в тюрьму, когда Мушарраф присоединился к всемирной «войне против террора», однако некоторые из самых радикальных суннитских террористов были выпущены из тюрьмы.
Еще более поразительным был успех ММА, когда они силой заставили всю вновь избранную Национальную ассамблею (за исключением двух членов) встать и со склоненными головами почтить минутой молчания «погибшего мученической смертью Аймаль Канси, тело которого США возвратили для погребения после того, как ему в федеральной тюрьме была сделана смертельная инъекция [122]. До этого церемонию погребальных молитв в столице Белуджистана Куетте посетили 70000 человек; это мероприятие тоже организовала ММА.
Одна из причин идеологического наступления ММА заключается в том, что на уровне местных политических проблем мало что отделяет ее от Мусульманской лиги или Народной партии.
Все три партии понизили себе цену, ни одна не предложила даже умеренной социальной альтернативы существующей системе. Ни одна не оказалась способна организовать защиту даже наиболее примитивных потребностей населения, оставив в стороне социальные права. Поразительным примером этого может служить неспособность политических партий защитить арендаторов, которые работают на государственных фермах, переданных армии, и уже два года ведут свою борьбу. Это событие обнаруживает банкротство традиционной политики Пакистана особенно ярко.
